Глава 4

Следующий день начинался вполне обычно: подъём, зарядка, личная гигиена, утреннее построение. Глядя сощуренными со сна глазами на вскакивающих с двухъярусных нар полуголых людей, сначала вообще не понял где нахожусь и что, собственно, происходит. Длилось это замешательство буквально пару секунд, но я всё-таки успел мысленно выматериться: чёрт, а я ведь по-прежнему здесь… За ночь ничего не поменялось. Нет, ну а вдруг? Ррраз – и проснулся бы дома, подивившись столь чудному сну. Пришлось присоединиться к подгоняемым криками командиров отделений доблестным солдатам Вермахта и покинуть особо уютную в 6 утра постель. Я сел на своём втором ярусе и, свесив ноги, стал наблюдать за метаниями рядового Рюдигера. Судя по всему, бедолага Отто был полностью дезориентирован и не понимал где находится. Впрочем, это и не удивительно: позавчера – казарма в Варшаве, вчера – теплушка в эшелоне, сегодня – палатка в лесу… Добавьте к этому ободряющие выкрики и свистки унтер-офицеров для полноты картины, чтобы иметь полное представление о происходящем.

– Боже, ну зачем так орать? – страдальчески пыхтел внизу Эмиль, пытавшийся, прыгая на одной ноге, попасть второй в сапог.

– Это они вымещают свою злость за то, что их подняли на 15 минут раньше нас, – предположил я.

– Ланге! Была команда «Подъём!» или она тебя не касается?

О, я заслужил персональное обращение от Винсхайма. Нужно как-то отреагировать. Оправдаться тем, что спрыгнуть вниз мешает скачущий на одной ноге Эмиль и мечущийся до сих пор ошалевший Отто, мне помешал последний. Рюдигер наконец-то вспомнил, кто он и где находится. Оценив ситуацию и ужаснувшись тому, что может и не уложиться в норматив по подъёму, Отто принял решение ускориться. Казалось бы: ну что может помешать нормальному солдату выбежать из палатки? Правильно: нормальному – ничего. Рядовой Отто Рюдигер не был нормальным солдатом, поэтому на всём скаку протаранил головой одну из подпорок палатки. Как говорится: вижу цель – не вижу препятствий. Палатку тряхнуло. Мне кажется, к этому столкновению он тщательно подготовился. Потому что бежал в трусах и каске. Единственный из взвода. Что заставило нашего Отто надеть каску вместо сапог – загадка. Но факт остаётся фактом: он не только каску надел, но ещё и застегнул ремешок под подбородком.

Нужно признать – бежал Отто красиво. Но недолго. Встретив неожиданное препятствие в виде здоровенного бруса, Рюдигер изменил траекторию, по которой до этого двигался. Проще говоря – упал аккурат на пирамиду с карабинами. В боулинге это, кажется, называется «страйк». Когда затих звук последнего упавшего Kar-98k, в палатке воцарилась гробовая тишина.

Пользуясь случаем, я спрыгнул на пол и буквально в два движения надел сапоги. Чего там Эмиль мучился? В такие широкие голенища да с такими, как у него, худыми ногами можно и с закрытыми глазами попадать. Пока влезал в сапоги, – кинул мельком взгляд по сторонам. Курт стоял с выпученными глазами и беззвучно открывал и закрывал рот, Эмиль застыл столбом перед упавшим Отто. Беккер, дневальный из третьего отделения, уже было вышедший из палатки, обернулся на шум, да так и замер у самого выхода. Первым в себя пришёл, как ни странно, человек-таран Рюдигер. Он завозился на полу, пытаясь выбраться из-под груды оружия. И сразу всё ожило и задвигалось. Унтер-офицер Винсхайм снова обрёл голос и, страшно ругаясь, кинулся к упавшему Отто, которого уже пытался поднять Эмиль. Немного подумав, к процессу присоединился и я. Беккер же, тем временем, выскочил из палатки. Докладывать помчался, – подумал я и не ошибся. Буквально через несколько секунд на пороге возникла фигура обер-фельдфебеля Рауша, сопровождаемая Беккером. Он что-то говорил взводному, но тот его не слушал, а молча смотрел на открывшуюся его взору картину, широко расставив ноги и, как обычно, держа руки за спиной. Со стороны эти двое здорово смахивали на Шерхана и Табаки.

– Почему-то я даже не удивлён, – наконец, произнёс Рауш.

Мы приняли строевую стойку. Отто, услышав знакомый голос, но не видя откуда он доносится, из-за сползшей на глаза каски, вскинул руку в воинском приветствии и бодро доложил в пустоту:

– Виноват, господин обер-фельдфебель!

– Ау, Рюдигер! Я здесь.

Отто приподнял каску, определил своё местоположение в пространстве и развернулся, наконец, лицом к взводному.

– Так точно, господин обер-фельдфебель!

– Мда… Значит так. Вы двое, – кивнул в нашу сторону Рауш, – Пока взвод на зарядке, – приводите здесь всё в порядок. Через 20 минут пирамида на месте, карабины расставлены. Задача ясна?

– Так точно! – хором ответили мы с Эмилем.

– Вы, унтер-офицер Винсхайм, – отведёте Рюдигера в медпункт на предмет полученных травм и возможности дальнейшего исполнения им служебных обязанностей. Выполнять! – и, круто развернувшись, вышел из палатки.

Пока Отто одевался, а мы устанавливали на место пирамиду и выставляли карабины, наш командир отделения, расхаживая по палатке и, заламывая в самых драматических местах руки, высказывал всё, что думает о рядовом Рюдигере. Как о человеке и как о солдате. Взывая к небесам, спрашивал: в чём он, унтер-офицер Курт Винсхайм, провинился перед Богом? За что ему достался такой подчинённый? За какие грехи?

– Ты знаешь, Рюдигер, что будет, если ты выкинешь что-нибудь этакое в военное время, а? Да тебя просто расстреляют! Шлёпнут – и всё! Ты это понимаешь?

Отто понимал, но благоразумно помалкивал.

– Нет, Рюдигер, ты не понимаешь! – не унимался Курт – Потому что, когда тебя расстреляют, спросят: а кто у него был командиром отделения? Ах, это унтер-офицер Винсхайм! Подать его сюда! Как же Вы выполняли свои обязанности, любезный, если Ваш подчинённый такое вытворяет?! А я что? А мне и сказать-то нечего! И тогда меня тоже расстреляют, Рюдигер! За компанию! И меня это совершенно не устраивает, понимаешь?

Ходивший до этого из угла в угол Винсхайм, наконец остановился напротив Отто:

– Официально предупреждаю: ещё одно замечание – и я буду ходатайствовать о твоём переводе, Рюдигер, из моего отделения. Да что там из отделения, – из взвода! Обер-фельдфебель Рауш меня в этом вопросе с радостью поддержит! В обоз! Туда пойдёшь, лошадям хвосты крутить! Ясно?

– Так точно, господин унтер-офицер! – вытянулся потенциальный обозник.

– За мной!

После того, как Винсхайм увёл Рюдигера в медпункт, мы с Эмилем быстренько закончили расставлять карабины, заправили свои койки и тоже стали одеваться.

– Отто балансирует на грани, – сказал я, натягивая китель.

– Он же не специально. С каждым такое могло случиться, – незамедлительно ответил Райзингер.

– Могло, но ни с кем из сорока человек не случилось.

– Это просто случайность, согласись.

– По большому счёту, – да. Но эта последняя капля переполнила, мне кажется, чашу терпения нашего командования.

– Факт, – согласился Эмиль.

– Рюдигер в Вермахте почти 10 месяцев. Мы же вместе пришли, помнишь?

Райзингер утвердительно кивнул.

– Отто, как и мы, проходил начальное обучение, выучил кучу Уставов, Положений и Правил, так?

– Так. Но я не пойму к чему ты клонишь. Он и тогда вечно попадал в различные истории.

– Верно. Все попадали, но он чаще всех. Тогда это можно было списать на то, что мы были очень далеки от армии. Но, с тех пор прошло целых полгода. Полгода, Карл!

– Какой ещё Карл? – Райзингер недоуменно вытаращился на меня.

– Не обращай внимания, это из фильма одного…

– Какого?

– Не помню названия, вспомню, – скажу, – с раздражением ответил я, – сейчас речь не об этом. Вот из нас, молодых, пришедших в полк, – сколько стали бы, вместо рядом стоящей уборной, отливать в кусты на глазах командира взвода? Или лечь спать на посту у знамени части в карауле? Причём днём? А как он потерял карабин на первом нашем полевом выходе, который потом всем взводом искали?

– Да никто, пожалуй, – засмеялся Эмиль, – А с карабином весело тогда вышло.

– Это точно. Он его бросил, потому что, видите ли, тяжело нести.

– Как его тогда не посадили – ума не приложу.

– Не стали дело раздувать: такое пятно на репутации части и командования никому не нужно, – пожал плечами я.

– Да, скорее всего, ты прав.

Снаружи послышался приближающийся топот: взвод прибыл с физзарядки. В палатку стали забегать взмыленные солдаты.

– Пойдём-ка, Эмиль, зубы почистим, а то потом воды не достанется, – предложил я Райзингеру.

Предложение встретило молчаливое одобрение с его стороны и мы, прихватив мыльно-рыльные принадлежности, отправились к умывальникам.

На утреннем построении Рюдигер уже был в строю. Как всегда, серьёзен, как всегда, – с мощным чесночным выхлопом. Всё как обычно. Когда он успевает нажраться своего чеснока, – я не понимаю. Вместо чистки зубов, похоже. Спрашиваю как здоровье. Всё в норме, медики ничего у него не нашли: так, пару синяков, ерунда. Крепкий парень.

Стоим, ждём Рауша, но тот сегодня запаздывает. Неспроста это. Чувствую – что-то будет, какую-то новость он нам принесёт. Сегодня 18 июня и новость, по моему мнению, может быть только одна: через четыре дня война. Но поделиться своим предположением я ни с кем не успеваю: звучит команда «Смирно!» и строй застывает. Не спеша, появляется обер-фельдфебель Рауш. В руках у него какие-то бумаги. Ну, точно, – сейчас зачитает приказ Адольфа Алоизыча, я выиграю пари и выкину, наконец, нахрен весь чеснок Отто. Сердце бешено колотится.

– Господа солдаты! Получен приказ! – Рауш держит перед собой лист бумаги.

Вот оно! Началось!

– Для осуществления погрузочно-разгрузочных работ, в порядке трудовой повинности, от нашего взвода выделяются…

Что? Какие погрузки? А как же война? – моему недоумению нет предела. Ерунда какая-то! Впрочем, может Рауш в конце об этом сообщит? Ладно, подождём.

– Рядовой Рюдигер!

– Я!

Ну, это ожидаемо… Кого же ещё? Старый косячник едет на трудотерапию.

– Рядовой Грубер!

– Я!

С этим тоже всё понятно, обжора.

– И рядовой Ланге!

Ланге, – знакомая фамилия…

– Рядовой Ланге! – повторяет Рауш и смотрит на строй.

Чёрт, да это же моя фамилия!

– Я!

– Старший группы. После завтрака прибываете сюда. Вопросы? Вопросов нет. Первая шеренга, – два шага вперёд, вторая, – шаг вперёд, шагом… марш! Кру-гом! Командирам отделений и лицам, их замещающим, приступить к телесному осмотру!

Как? И это всё? А как же приказ? Война? Когда же всё начнётся? Я обескуражен. Может, – это действительно другой мир и войны 22 июня не будет? Ничего не понимаю.

После осмотра и опроса на предмет жалоб и заявлений, мы двигаем в столовую на завтрак. Вот что-что, а кормят в Вермахте хорошо. На завтрак макароны с мясом, белый хлеб, масло, джем, молоко, кофе. Перловки недоваренной и недосоленной нет, унтер-офицеры через минуту взводы не поднимают, как в нашей армии, в чайнике с молоком сухофрукты не плавают, жирные ложки и вилки из пальцев не выскальзывают. Лепота!

Позавтракав, взвод убыл на занятия, а мы вернулись в расположение. Пока шли, – камрады гадали: куда нас направят и что мы грузить будем. Грубер и Отто в один голос мечтали о продовольствии. Я пессимистично сказал:

– Не важно: что грузить. Главное, – чтобы не старым армейским способом.

– Что за способ? – поинтересовался Грубер.

– Да, я о таком тоже не слышал, – помотал головой Рюдигер.

– Ну как же? – удивился я, – Старый армейский способ: круглое, – носить, квадратное, – катать.

– Как это? – искренне удивился Отто.

– Зачем? – подхватил Иоганн.

– Это чтобы интереснее было.

– Да что же тут интересного? Это же глупо! – возмутился обычно флегматичный Грубер.

– Кто вообще будет нести то, что можно катить? И катить то, что удобнее нести?

– Скучные вы люди. Уйду я от вас. Ничего не понимаете в воспитании солдата, – махнул я рукой.

– Как это уйдёшь? Куда уйдёшь? – засуетился Отто.

– Как связаны разгрузка и воспитание? – впал в ступор Иоганн.

Господи, какие они тугие! Или издеваются? Я остановился и с самым решительным видом развернулся в сторону недоумевающих немцев:

– Вы и вправду ничего не понимаете или просто прикидываетесь?

– Не понимаем, – за обоих ответил Грубер. Отто согласно закивал головой.

– Хорошо. Представьте, что вы, – два командира. Отделения, взвода, – не важно. Главное, – у вас есть подчинённые. И подчинённые эти постоянно нарушают дисциплину, попадают в истории и вообще ведут себя не так, как вам хотелось бы. Без уголовных перегибов, конечно, – поспешил поправиться я, видя желание камрадов предать злостных нарушителей суду.

– Взыскания и прочие дисциплинарные наказания воздействия на этих подчинённых не оказывают. Представили?

– Представили.

– Отлично. И вот, в такой ситуации, вам улыбнулась удача: ваше отделение послали разгружать вагон.

– Да уж, так себе удача, – протянул Отто.

– Не перебивай. Допустим, в вагоне оказался щебень. Россыпью. Подчинённых вы оставили у вагона, а сами пошли к начальнику станции. Тот говорит: вагон, – вон там, а лопаты и тачки, – лежат вот здесь. Вы возвращаетесь к подчинённым с этой ценной информацией и говорите: вот вагон, вот лопаты, а тачек нет. Носим щебень в грузовик на лопатах.

– Как так? – возмущается Иоганн, – Зачем обманывать солдат и заставлять их заниматься таким неэффективным трудом?

– А ты подумай, – усмехаюсь я.

– Я, кажется, понял, – расцветает в улыбке Отто.

– Что ты понял? – с раздражением спрашивает у него Грубер.

– Таким образом можно наказать недисциплинированных солдат!

– Сомнительное наказание, – бурчит Иоганн, – при этом они даже не будут знать за что.

– В этом случае, ничего глобально не поменяется, – парирую я, – Даже зная, за какие проступки их подвергают дисциплинарным взысканиям, – это ведь не заставляло горе-солдат взяться за ум.

– В принципе, логично…

– Но это, – не единственная причина применить старый армейский способ, – подмигиваю камрадам я.

– А какая же ещё? – чуть не хором восклицают солдаты.

– Это отличный способ занять личный состав. Вы же понимаете, что солдат, не занятый делом, – потенциальный преступник?

– Да в какой старой армии так поступают? – не выдерживает Грубер, – Я что-то о такой дикости не слышал!

– Чтобы занять солдат, – есть планы, программы подготовки, различные учебные мероприятия, стрельбы, наконец! – вторит ему Рюдигер.

– Солдат не может быть ничем не занят! – почти кричит Грубер.

– Мы постоянно при деле! Солдат живёт согласно распорядку дня!

Глядя на их раскрасневшиеся, возбуждённые праведным гневом лица, я понял, что идея объяснить им очевидные для российской армии вещи была не самой удачной. А ведь это самое безобидное. Подумаешь, – армейский способ! Вот как бы я объяснял им, например, смысл выражения «когда военно-морская мысль заходит в тупик, – начинается большая приборка»? Эх, орднунг, мать его ити…

– Ладно, хорош орать. Способ старый, у нас не применяется. Наверное. Но это не точно. Пошли!

Нашего обер-фельдфебеля пришлось опять ждать. Впрочем, начальство, как известно, не опаздывает. Несмотря на раннее утро, солнце уже припекало вовсю, поэтому мы расположились в тени одного из деревьев, благо их было вокруг полно. Камрады сидели тихо, – видимо, переваривали последнюю информацию. Я тоже предпочёл помалкивать. Вообще, правильно говорят: «язык мой – враг мой». Не в первый раз уже убеждаюсь в правоте этого выражения.

Наконец, появился Рауш. Что и где будем грузить, – он не знал. Сказал только, что убываем на целый день, и кормёжка будет на месте. От нашего батальона старшим назначен мой старый знакомый, – гефрайтер Ганс Тойчлер, из первого взвода. На время работ мы подчиняемся ему. Сбор через десять минут, перед штабом батальона, то бишь, – зданием лесопилки. Пожелав удачи, обер-фельдфебель Рауш шагнул в палатку. Ну, а мы двинулись к штабу: искать Ганса.