Глава 3

Наше парусиновое жилище оказалось симпатичным только снаружи. Внутри палатки не было ни полов, ни нар, ни пирамиды для оружия, – только голые стены. Так что, после завтрака, нам предстояло заниматься плотницким делом, – благо материала вокруг хватало. А пока, мы сложили ранцы и оружие на землю рядом с палаткой, под охрану суточного наряда. Мой напарник, Отто, ещё не вернулся, поэтому Рауш выделил в качестве временной замены рядового Михаэля Кляйна, – стрелка из моего отделения. Он парень спокойный и покладистый, так что проблем с ним не ожидалось. Оставив его на охране имущества и оружия, я решил последовать совету обер-фельдфебеля и заняться личной гигиеной. Метрах в пятидесяти от палатки находился дощатый сарай уборной, чуть ближе располагались умывальники. Как я понял, для каждой роты эти сооружения были свои.

Приведя себя в порядок, решил немного пройтись по лагерю и посмотреть что где. Пока ходил среди деревьев, – чуть не потерялся, но, на удачу, встретил своего знакомого из 1-го взвода: Ганса Тойчлера. Мы с ним жили в Линце в одном дворе до армии и учились в одной школе. Он всего на два года меня старше, но уже гефрайтер и командир отделения. Боевой опыт тоже имеется: Тойчлер повоевал под Олешице в Польше и форсировал Эну во Франции. Мы оба обрадовались встрече, но поговорить толком не удалось, – времени не было. Так, перекинулись парой фраз. Узнав, что я понятия не имею в какую сторону идти, чтобы добраться до своего взвода, Ганс рассмеялся:

– Ну и солдат из тебя, Макс! Заблудился в трёх соснах!

– Да тут ориентиров никаких: везде деревья да палатки одинаковые! – оправдываюсь я.

– Ладно, не заливай мне про географический кретинизм, – всё равно не поверю. Вон, там твои камрады стоят, сразу за расположением второго взвода, – вытянул руку, указывая направление, Тойчлер.

– Спасибо, Ганс! До встречи!

– Давай, Макс! Увидимся!

Распрощавшись с гефрайтером, я бодро зашагал в нужную сторону. Не успел пройти и пары десятков метров, как наткнулся на обер-фельдфебеля Рауша:

– Ланге?! Что это ты шатаешься по лагерю? Я же тебя лично назначил дневальным! Что ты делаешь здесь, если твоё место в палатке?

– Виноват, господин обер-фельдфебель! Шёл из уборной и заблудился! – бодро соврал я.

– Как можно заблудиться, если уборная находится вообще в другой стороне???

– Господин обер-фельдфебель, – сам не понимаю! Я – житель городской, к лесу не привык…

– Что за бред ты несёшь?

– Виноват!

– Вот именно! Городской житель… – хмыкнул Рауш, – Виноват – накажем. Рядовой Ланге!

– Я, господин обер-фельдфебель!

– Смирно! Объявляю Вам наказание: два часа занятий строевой подготовкой! Место и время проведения, – сегодня после отбоя, перед палаткой взвода! Доложите о наказании своему командиру отделения.

– Есть два часа занятий! – повторяю я, преданно смотря в глаза Рауша.

– Вольно. В расположение… Бегом… Марш!

Стремительно срываюсь с места и бегу к палатке что есть силы. Ну, надо же так попасться! Теперь, вместо нормального сна после смены, – два часа маршировать… Спасибо большое, господин обер-фельдфебель! Вот ведь фашистская морда!

К полудню подтянулись 13-я и 14-я роты, – они действительно долго выгружали лошадей и свои пушки. Чуть раньше появились тыловики-обозники вместе с нашим барахлом, полевыми кухнями и прочим имуществом. К этому времени, взвод как раз успел соорудить из досок пол и почти закончил сколачивать нары. Я пытался увильнуть от плотницких работ, – мол, я же дневальный, – охраняю тут в теньке покой работающих камрадов… Однако, мой командир отделения, унтер-офицер Винсхайм, в крайне нелицеприятной манере объяснил мне, что я ошибаюсь. Эх, скуден, конечно, немецкий язык на ругательства… То ли дело какой-нибудь наш сержант! Он так выдал бы, – любо-дорого послушать! А здесь что? Ну, никакой фантазии… Впрочем, когда слышишь громкую немецкую речь, то и так складывается впечатление, что тобою или сильно недовольны, или призывают воевать за Рейх… Никакой мелодичности. Другое дело, – немецкое авторское кино про какого-нибудь сантехника, зашедшего прочистить трубы к домохозяйке. Там – сплошное ласковое бормотание, но тебя всё-таки не отпускает ощущение, что кого-то сейчас всё равно ата-та. Удивительный для восприятия язык, в общем.

Как бы то ни было, а мне всё-таки пришлось таскать доски и вытаскивать потом из рук многочисленные занозы.

После обеда, Отто, наконец-таки, сменил Кляйна и, в процессе строительных работ, вкратце поведал о своих утренних приключениях:

– Как только вы ушли, – этот хорёк, Кепке, припахал меня приводить в порядок вагон, а сам ускакал, дескать, лошадей разгружать. И с концами! В итоге, я и вагон убирал, и потом повозки помогал разгружать, и лошадей! А этого Кепке я только тогда увидел, когда он прибежал откуда-то с ужасно деловой рожей и начал возмущаться, что я и коня нашего не покормил, и запряг плохо, и в тележку всё криво сложил! Мол, не доглядел олух Рюдигер: по-любому не хватает теперь чего-нибудь! Чуть не вмазал ему там!

– Да уж, вот действительно, – мерзкий тип, – поддержал я Отто.

– И не говори! А уж как он вокруг штабсфельдфебеля Лёра увивался! Только что не лизал его! И так изогнётся, и эдак… Зажигалку-то первым подаст, любой шутке лейтенанта смеётся громче всех… Фу, мерзость! Видно, хочет подальше от нас свалить: ведь в полковом тылу всяко приятнее среди консервов прятаться, чем во взводе суетиться!

– Ну и как Лёр? Принимал ухаживания? – я начинаю смеяться, представляя, что мог вытворять перед штабсфельдфебелем Кепке.

Отто, глядя на меня, тоже начинает хихикать:

– Нет, тот держался невозмутимо и на нашего конюха внимания не обращал. Сватовство не удалось.

Далее, Рюдигер рассказал, как они ждали артиллеристов, которые уронили при разгрузке пушку, как долго формировали колонну. Потом не могли начать движение, – пропускали какую-то воинскую часть по дороге. В итоге, наконец, тронулись. Пока двигались, – их обгоняли бесконечные грузовики, и прошло даже несколько танков. Дороги забиты войсками. Что-то будет.

– Что будет? Война будет.

– Какая война? С кем? – Отто искренне недоумевает.

– Ну как же? – в свою очередь удивляюсь я – С Советским Союзом, конечно. Мы ведь у его границ сейчас находимся. И войска эти все не просто же так сюда стянули!

– Да брось, у нас с ними договор! Фюрер не допустит войну на два фронта!

– А для чего тогда столько войск здесь, а?

– Ты и вправду не догадываешься? – Отто с сомнением смотрит на меня, как будто ища на моём лице признаки умственной неполноценности.

– Мне очень хочется послушать твою версию, знаток.

– Это же элементарно, Макс! – доверительно наклонив голову в мою сторону, начинает свой рассказ Рюдигер.

– Как известно, в России грядёт антикоммунистическая революция, – поднимая палец вверх и многозначительно смотря мне в глаза, произносит он.

– Откуда такие сведения? – я искренне поражён подобной информацией.

– Разве Геббельс будет врать своему народу? – в еврейском стиле вопроса на вопрос восклицает Отто и тут же продолжает:

– Германия очень заинтересована в победе революционеров и, как может, поддерживает их. Ну, как в 1917 году было, помнишь?

– Смутно припоминаю.

– Вот поэтому мы и здесь, – как гарантия того, что готовы оказать помощь военной силой, если переворот столкнётся с проблемами. Хотя, это вряд ли произойдёт, – заговорщики сильны и представляют армейские круги. Так что, армия не выступит.

– Потрясающая гипотеза, давай дальше.

– Ну, и далее, в благодарность за поддержку, Германия от установившейся в России военной диктатуры, получает в аренду Украину с её огромными запасами продовольствия!

– Ты серьёзно?

– Конечно! Это уже, практически, решённый вопрос! У них море земли, – что им стоит отдать небольшой кусок, тем более всего лишь в аренду? Скажу больше: существует договорённость, что после этого вермахт проходит через Украину, Кавказ и выходит к Суэцкому каналу!

Тут я не выдержал и откровенно рассмеялся, слушая этот бред, который нёс Отто с абсолютно серьёзным лицом.

– Ничего смешного, между прочим! – обиделся Рюдигер, – Когда мы овладеем Суэцким каналом и перережем этот важнейший на Востоке путь, – западные державы будут вынуждены подписать с нами мирное соглашение!

– Да ты что? Прямо таки и подпишут? – продолжал веселиться я.

– Вот увидишь! Деваться им будет некуда!

Смахивая выступившие на глазах от смеха слёзы, я ответил:

– Это всё ерунда, Отто, – говорю тебе. В России не будет революции. Никакой Украины нам никто не отдаст и на Кавказ не пустит. Мы здесь для того, чтобы воевать с Советским Союзом. И я тебя уверяю, – не пройдёт и недели, как ты в этом убедишься!

– Твои слова настолько нелепы, что я даже не буду с тобой спорить, – отмахнулся от меня Отто.

– Ну, это дело твоё. А я бы с удовольствием поспорил на твой оставшийся чеснок. Выиграл бы, – и выкинул его подальше, клянусь Богом! – подмигнул я Рюдигеру.

– Ха! Мне интересно: что бы ты отдал мне, когда я выиграю?

– Да что угодно! – я был абсолютно уверен в своей победе.

– Что угодно? – Отто в задумчивости закатил глаза и сделал сложное лицо.

– Что угодно.

Через пару секунд его лицо расцвело в улыбке до ушей, он хлопнул меня по плечу и сказал:

– Когда проиграешь, – будешь на карачках ползать по палатке при всём взводе, хрюкать и кричать «я больше никогда не буду спорить с Отто Рюдигером»! Идёт?

– Театральное представление против тонны чеснока? Идёт!

Мы скрепили наше пари рукопожатием и продолжили работать.

К вечеру наша палатка приобрела жилой вид. Внутри стояли новенькие двухъярусные сосновые нары, пирамида для оружия, появились пара столов и несколько длинных лавок. Восхитительно пахло свежими досками. Солдатские ранцы было решено запихать под нары, – возиться со стеллажами для них никому не хотелось. Мы с Отто сменились, передав бразды правления суточным нарядом парням из третьего отделения.

После ужина, по распорядку, – свободное время до вечерней поверки. Кто-то сел писать письма, кто-то зашивать порванную во время сегодняшней работы форму, некоторые просто бесцельно болтались вокруг палатки. Выходить из расположения роты, обозначенного на местности широкой жёлтой лентой, натянутой между деревьями, запрещалось. Поскольку зашивать было нечего, – решил написать письмо родителям и сестре. Не то чтобы я этого сильно хотел, – просто интересно было, как вообще всё получится. Вышло на удивление легко. Я просто расслабился и дал возможность Максу написать то, что он считал нужным. Ничего особенного: жив, здоров, привет родственникам, сестра пусть слушается родителей, с пламенным приветом ваш сын. Заклеил конверт и бросил в ящик для писем, – с утра ротный почтальон заберёт.

Как-то незаметно подошло время вечерней поверки. Живя в предместьях Варшавы, мы обычно ходили вечером на строевую прогулку, иногда даже с песней. Ну, это если настроение у обер-фельдфебеля будет. Здесь же, как оказалось, это правило отменили, чему все были несказанно рады. Как мне успел шепнуть с утра Ганс Тойчлер, – их взводный, лейтенант Вильч, собрал всех унтер-офицеров и показал на карте наше месторасположение. Оказывается, мы стоим совсем рядом с Тересполем, – немного севернее его. И граница с Россией от нас, примерно, в пяти – шести километрах по прямой. Может быть, из-за соображений скрытности, нам и запретили строевую прогулку? Хотя… Дороги забиты войсками, днём перегоняют даже танки! К чему эти тщетные попытки замаскировать наше здесь нахождение? Ночная выгрузка, запрет на строевые песни… Ерунда какая-то! Это всё равно, что красться на цыпочках по грохочущему цеху Сталинградского тракторного. С другой стороны, – мы наверняка находимся в прямой видимости русских наблюдателей. Что значат какие-то жалкие 5-6 километров для человека с биноклем? Не бог весть какое расстояние! Так что, от явного обнаружения наш батальон спасают только деревья. Да, по сути, мы располагаемся действительно очень близко к границе!

Граница… Меня не оставляет мысль о моих дальнейших действиях, но прийти к какому-либо решению пока не удаётся. На настоящий момент, мне известно лишь то, что до Буга дойти нереально. Судя по всему, – войск вокруг предостаточно. Плюс пограничные наряды непосредственно на подходах к реке. Не удивлюсь, если они усиленные. «Затеряться в гуще войск» при правильной организации службы невозможно. А она сейчас правильная. Я вспоминаю читанных ранее писателей. Тех самых, – альтернативщиков из будущего. Их бы сюда! Сколько фантастических рассказов про переодевание в форму противника… Всё у них просто: переоделся, пристроился к строю солдат или колонне, – всё, тебя приняли за своего: в форме же! Такое ощущение, что из писателей никто никогда не служил в армии. Да через две недели службы ты будешь знать сослуживцев как облупленных! Про батальон не говорю, но весь личный состав своего родного взвода, не говоря уже об отделении, своё место в строю, и соседей, тебя окружающих, – запомнишь как «Отче наш»! Ну, а остальных солдат роты будешь узнавать, как минимум, в лицо. И увидеть незнакомца, в таком случае, очень даже просто. Тем более, – не составляет труда отличить визгливый голос гефрайтера Кепке от прокуренного баса русского разведчика, только что убившего ездового и пытающегося выдать себя за него своим насквозь фальшивым «я, я!» Как можно их спутать??? Только полный имбецил или Красная шапочка из сказки не могут отличить знакомый голос от чужого и дать приблизиться неопознанным личностям на расстояние броска. Нет, такое может случиться, конечно, но это будет вариант из разряда один на тысячу.

В моём случае, и с формой, и с содержанием всё нормально, но самовольное оставление части… Буквально накануне войны… Без пропуска… По забитым войскам окрестностям… Да я даже до палатки первого взвода не дойду, – меня сразу сдадут как нарушителя, причём свои же!

Кстати, о нарушениях: как оказалось, после отбоя на дополнительные занятия по строевой подготовке пришёл не только я. Компанию мне составил вездесущий Отто «Чеснок» Рюдигер и толстяк Иоганн Грубер из миномётного расчёта. Первый отливал в кустик прямо напротив нашей палатки, – лень до уборной было дойти, а второй сожрал весь свой сухпай на трое суток. Рюдигера поймал лично обер-фельдфебель Рауш, а Грубера – его командир расчёта, унтер-офицер Мюллер. Несмотря на предстоящее наказание, настроение у меня поднялось. Всё-таки, одному страдать не в пример хуже, чем с коллективом. От избытка чувств я даже промурлыкал хит «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Естественно, на русском. Коллеги по несчастью недоуменно на меня уставились, а Отто даже поинтересовался: что это было? Пришлось отбрехаться, что ещё когда-то давно, в школе, учил русский и вот, кое-что помню. Пронесло, конечно, но сердце чуть из груди не выскочило, – до того я замандражировал. Нужно быть осторожнее в дальнейшем.

Хотя, можно тему и развить. Сказать, что соседние пацаны во дворе были дети эмигрантов из России и пытались меня научить русскому. Ну, чтобы более-менее легализовать своё понимание языка, – на всякий случай. Чтобы никого не удивлял сей факт. Думаю, так спокойнее будет. Только сделать это нужно тонко, ненавязчиво.

Мои мысли прервали появившиеся обер-фельдфебель Рауш и унтер-офицер Винсхайм:

– Смирно! – заорал Отто, принимая строевую стойку.

– О, боже! Команда «смирно!» после отбоя не подаётся, рядовой Рюдигер, – поморщившись, произнёс Рауш.

– Бери этих двоих и начинай, Курт, – это он уже Винсхайму, – а с Рюдигером я, пожалуй, поработаю лично.

Поскольку ходить строевым среди деревьев было явно неудобно, – мы отправились на поляну рядом с лесопилкой.

Только приступили к шагистике под зычные команды Винсхайма, как появился лейтенант Вильч, – дежурный по батальону.

– Господин унтер – офицер, а что здесь происходит?!

– Унтер-офицер Винсхайм! – вскинул руку к виску Курт, – провожу строевые занятия с провинившимися солдатами, господин лейтенант!

– Это похвально. Поддержание дисциплины в подразделении, – важнейшая задача командира отделения. Тем не менее, осмелюсь спросить: почему нужно маршировать в темноте и под окнами расположения офицерского состава? Вам разве не довели порядок наложения дисциплинарных взысканий в пункте временной дислокации?

– Никак нет, господин лейтенант! – Курт вытянулся по стойке «смирно!» и ел глазами Вильча.

– Странно… Вы же из 2-го взвода, верно? Неужели обер-фельдфебель Рауш вам ничего не сказал?

– Ничего, господин лейтенант!

– Ну, тогда пойдёмте в ваше расположение, господин унтер-офицер, поинтересуемся у Рауша причиной столь странной забывчивости. Заодно и на то, как разместился второй взвод, посмотрю. Командуйте, – отступая в сторону, кивнул на нас Вильч.

В душе радуясь нежданному освобождению от ненавистных строевых занятий, мы направились к лесу. Вот и наша палатка. Но что это? В вечерней тишине, окутавшей лагерь, ясно доносится чья-то речь. Слышалась она со стороны уборной, которая располагалась несколько на отшибе по отношению к палаткам роты. Сделав знак следовать за ним, лейтенант Вильч двинулся вперёд. Чем ближе мы подходили, тем явственнее слышались команды:

– Лечь! Встать! Лечь! Встать!

– Чёрт, да это же Рауш! – воскликнул я, узнав голос нашего обер-фельдфебеля.

Лейтенант никак не отреагировал на мою реплику и шагнул за угол дощатого барака, являющегося нашим ватерклозетом.

Судя по всему, Рауш тоже узнал мой голос:

– Эй, кто там шляется по темноте? Это ты, Ланге? Не рано ли Винсхайм закончил… Господин лейтенант! – наш взводный, наконец, заметил Вильча.

– Да, это я, господин обер-фельдфебель. Смотрю, воспитываете личный состав?

– Так точно, воспитываем!

– Воспитание – это хорошо. Но ещё лучше, если оно не идёт вразрез с приказами командования. Понимаете, на что я Вам намекаю?

К сожалению, в спустившихся сумерках мне не было видно лиц, но то, что наш взводный смутился, – я почувствовал даже на расстоянии.

– Кхм… Я понимаю о чём Вы, господин лейтенант. Разрешите отправить солдат спать?

– Разрешаю.

– Всем отбой, Винсхайм старший. Приду – проверю. Свободны!

Мы повернулись и побрели к палатке. Чем там закончился разговор Вильча с Раушем я не знаю, но не думаю, что нашему взводному сильно попало. Всё-таки, несмотря на разницу в званиях, должности-то они занимали одинаковые. Когда вошли в палатку, я спросил Винсхайма:

– Курт, про что лейтенант говорил? Здесь что, свой особенный закон? Какой-нибудь лесной Устав?

– Не слышал об этом, – покачал он головой – нам тоже никто ничего не говорил. Но, думаю, мы скоро всё узнаем. Давай в койку, «отбой!» была команда!

О, да: уж чего-чего, а команда «отбой», – самая любимая. Как говаривал Ведьмак, – меня уговаривать не нужно. Поэтому, раздевшись, я сноровисто забрался на свой второй ярус и почти мгновенно уснул. Устал так, что вырубился даже несмотря на «запах молодых львов», который уже плотно стоял в палатке взвода. Засыпая, в голове мелькнуло удивление, что суровый мужской аромат с лёгкостью перебил запах свежего дерева, которым просто пропиталась наша палатка сегодня. Ну, арийцы, ну дают! Хоть бы носки стирали перед отбоем! Тоже мне, – раса господ…