Пугало бросило на пол руку, озадаченно посмотрело на меня, не понимая, что я сказал.

– В этой бойне могли быть уцелевшие. Например, брат Инчик. Если он видел весь тот кошмар, то я понимаю, почему так радовался приходу стража, пускай и прошло несколько лет. Им пришлось убить его, лишь бы он не рассказал мне о случившемся. Хотя я до сих пор не понимаю, какой им резон скрывать все это. Видно, что никто из каликвецев сюда не спускается. Иначе тела бы убрали, решетку на выходе не запирали. Да и скирры говорили, что монахи перестали хоронить здесь своих. Значит, они не приходят сюда, а темная душа не поднимается наверх.

Безразличное пожатие плечами. Пугало серпом корябало на лице ангела ухмылочку – точную копию той, что была у самого одушевленного.

Теперь случившееся в монастыре несколько лет назад порядком меня разозлило. Чертовы клирики – им проще убить человека, который мог что-то рассказать, и взять грех на душу, чем попросить помощи стража. Мне захотелось бросить все и уйти, оставить каликвецев и темную тварь, пусть сами друг с другом разбираются. Но я заставил себя отринуть эмоции.

Я дошел до дальней стены пещеры, сложенной из крупных ледяных кирпичей, которые затем облили водой, тем самым скрепляя их друг с другом. За ними мне почудилось какое-то движение – темная размытая тень за полупрозрачной преградой.

Внезапно в глаза ударил свет.

Я отшатнулся, поднимая руку, закрываясь от ярко-зеленых лучей, а затем швырнул знак. Он прошел через стену, полыхнул пурпуром на другой стороне, заставив свет дрогнуть и погаснуть.

– Проворная гадина, – буркнул я, поставил фонарь на землю и с силой воткнул кинжал между кирпичами.

Лед затрещал, и мне под ноги с мягким звоном упало несколько полупрозрачных, тут же разбившихся пластинок. Стена оказалась гораздо менее прочной, чем я думал, но мне потребовался почти час, чтобы сколоть лед, расшатать полупрозрачные блоки и вытащить шесть самых нижних. Только после этого получился достаточный лаз для того, чтобы я смог туда пролезть. Первым делом я пропихнул рюкзак, затем фонарь, а затем уже пополз сам, улегшись на спину.

Пугало весело помахало мне рукой. Лезть дальше оно не желало.

– Все интереснее и интереснее, – пробормотал я, изучая место, в котором оказался.

Идеально круглый ледяной туннель с гладкими, блестящими голубыми стенами и полом таким скользким, что я не мог встать. Пришлось отцепить от рюкзака висящие на нем «кошки» и прикрепить их к ботинкам, понадежнее затянув кожаные ремни.

Сталь скребла лед, не давая упасть. Мне понадобилось буквально вбивать ноги, чтобы не терять устойчивость. Дорога шла под уклон, и самым быстрым способом было сесть на задницу и скатиться вниз, точно на пологой горке, но я решил не рисковать, не имея при себе ледоруба. Мало ли какая трещина окажется на пути. При таком варианте передвижения я не смогу мгновенно остановиться.

Так что в зал, находящийся от погребального всего лишь в двухстах шагах, я добрался, лишь затратив уйму времени.

Потолок похожей на перевернутую бочку пещеры в центре был укреплен широченной ледовой колонной, по краям которой, точно воротник, росли огромные сосульки. Под самой крупной из них зияла темная дыра, точно распахнутая пасть неведомого чудовища, – очередной ход в неизвестность.

– Вот это встреча, – без всякой радости сказал я четырем мертвецам, лежащим у бугристой шершавой стены.

Прежде чем подойти к ним, я обезопасил себя, положив фигуру – на выход-пасть из пещеры, на тот случай если темная душа, сияющая зеленым светом, надумает появиться.

Этих монахов объединяло то, что каждый из них был прикован за лодыжку стальной цепью, конец которой глубоко вбили в стену. Больше всего умершие походили не на людей, а на ледяные статуи – бледно-голубые, щедро укрытые толстым саваном из инея.

Один из них умер, поджав под себя ноги, свернувшись точно зародыш и вмерзнув лицом в пол. Его седые волосы вокруг выбритой тонзуры были похожи на высушенные солнцем водоросли.

Другой, в порванной мантии, лежал на спине, и его руки застыли в странном положении, словно он пытался оттолкнуть от себя какую-то тяжесть. Я видел таких мертвых в горах и раньше. Они замерзали настолько, что переставали контролировать себя, считали, что им жарко, хотя на самом деле их тела умирали от лютого холода. Они срывали с себя одежду, не желали разводить огонь, начинали бредить и в итоге навечно засыпали, трясясь от чудовищного озноба.

Третий покойник прислонился спиной к ледяной стене. Он сидел ровно и смотрел прямо на меня застывшими, стеклянными глазами из-под накинутого на голову шерстяного капюшона.

Четвертый, самый молодой, пытался снять с себя цепь и умер от потери крови. Красный снег вокруг него, бурые пальцы, которыми он разодрал ногу до кости. На юном лице навечно застыла маска ужаса и боли.

Судя по наростам льда, эти люди погибли здесь в разное время. Тот старик с седыми волосами – умер первым. Его тело вмерзло, уже став частью пещеры. Пройдет еще какое-то количество десятилетий, и оно полностью скроется в постепенно растущей стене. А вот мальчишка, пытавшийся освободиться от цепи, попал сюда самым последним – корочка льда поднялась над растекшейся по полу кровью всего лишь на четверть дюйма.

Я не знал, насколько быстро в пещере нарастает лед, и поэтому не мог сказать, как долго они здесь находятся. Быть может, год, а может, и все восемьсот лет, с самого момента основания монастыря.

С легким шелестом, расставив руки, в пещеру вкатилось Пугало. Изящно, точно конькобежец, вывернуло ногу, тормозя острым каблуком ботинка по льду, отчего во все стороны брызнула бело-голубая крошка.

– Я знал, что ты придешь к самому интересному, – сказал я ему. – Догадываешься, что здесь произошло?

Оно глянуло на мертвецов, провело рукой по горлу. Однозначное мнение.

– Да. На испытание укрепления духа и веры это не слишком похоже. Больше напоминает казнь. И каждый из них мог стать темной душой. Тела не погребены, смерть мучительная – отличные поводы для того, чтобы остаться и расплатиться с обидчиками. Ты ведь тоже за что-то мстишь Ордену Праведности, если только тебе дать волю. Кем ты было раньше?

Разумеется, одушевленный не ответил. Плевать он хотел на такие вопросы. Пугало предпочитало хранить инкогнито и отделываться таинственными улыбочками.

Теперь оставалось проверить «зубастый» вход, если душа и была, то пряталась где-то там. Я сделал шаг к нему, но крутившийся по пещере одушевленный положил костлявую лапу мне на плечо.

– В чем дело? – спросил я, ощущая, как от холода онемела кожа на лице и мороз щиплет кончик носа.

Оно поманило меня за собой. Я не подумал осмотреть всю пещеру-бочку, а зря. Потому что упустил из виду пятого мертвеца, скрытого от моих глаз колонной.

Его руки были раскинуты крестом, прижаты к холодной стене, а в ладони, на которых застыла кровь, вбиты широкие гвозди.

Распятый оказался моим ровесником. Крепкий, светловолосый, с открытым лицом, в которым легко угадывалась альбаландская кровь. Монашеская мантия разорвана на груди, в коротко остриженных волосах, бровях, ресницах, усах и бороде холодно и равнодушно мерцали драгоценные кристаллики льда.

Синие глаза, сейчас похожие на два аширита^[7], отражали свет моего фонаря, и дрожащий в них оранжевый огонек, а также тени, скользящие по лицу, делали человека совершенно живым.

На его губах застыла улыбка, словно он был рад встрече со мною.

– Жестокая казнь, – произнес я, когда тишина стала давить мне на уши. – Быть прибитым к ледяной стене и знать, что ты брошен во мраке, в самом сердце Юрденмейда.

– В чем ты провинился? – спросил я у монаха, но его мертвые глаза были безучастны. – Какой ты совершил грех, раз стал темной душой?

Я знал лишь один ответ – почему теперь его перерожденная сущность сводит счеты с обитателями Дорч-ган-Тойна. Месть дает ему силы для существования в этом ледяном мире. Мне надо найти его и успокоить.

Следующий туннель сильно отличался от предыдущего. Неровные, словно вырубленные киркой стены с уступами и сколами, бугристый, украшенный сосульками потолок, пляшущий пол. Порой плечами я задевал сходящиеся стенки коридора. Лед вокруг меня напоминал чешуйки голубоватой соли, выступившей на камнях после того, как море отошло, и солнце поднялось в зенит.

«Кошки» царапали пол, гулко звякая, и я сожалел, что не могу идти тише. Где-то там впереди пряталась темная душа казненного монаха.

Под ногами сухо треснуло, точно я наступил на яичную скорлупу.

– Черт! – сказал я прежде, чем пол провалился.

Я не убился, хотя и упал спиной. Рюкзак худо-бедно смягчил удар, а шапка спасла мой затылок, хотя на мгновение в глазах вспыхнуло. Несмотря на боль, соображать я не перестал и проворно откатился в сторону, чтобы не попасть в огонь, вспыхнувший от вылившегося из разбитого фонаря масла.

А затем пламя, всего лишь несколько мгновений назад бывшее таким высоким и яростным, потускнело, опало и угасло, оставив меня в кромешном ледяном мраке…

Свет – это жизнь.

Огонь дарует ее, и оценить всю его прелесть, бесценное счастье владения им можно, лишь оказавшись в бездне, среди холодной пустоты безучастного подземелья.

Я слышал свое дыхание. Тяжелое и частое. И стук сердца – стремительный ритм, грохочущий не хуже боевых барабанов наемной пехоты Ольского королевства.

Хотелось безостановочно чертыхаться. В первую очередь на самого себя.

Трещина! Чертова трещина, сверху прикрытая тонким наросшим ледком. Я провалился в нее, точно волк в яму с кольями, и очутился непонятно где.

Так. Спокойно.

Я не в первый раз оказываюсь один во мраке. Ледяные пещеры ничуть не страшнее медных шахт. Или подземелий маркграфа Валентина. Право, передряга, в которую я угодил по собственной неосмотрительности, не так страшна, как кажется на первый взгляд.

Судя по всему, здесь не высоко, иначе я бы уже не собрал костей. Мне нужен свет.

Рюкзак все еще был при мне. Я снял варежку, пихнул ее в карман, затем сунул в зубы перчатку и, не обращая внимания на холод, развязал стягивающий узел моего вещевого мешка. Запустил пальцы во внутренний карман, вытащив огниво.

Я ощутил движение за спиной, отшатнулся в сторону, резким движением ударив кресалом по кремню. Толстый сноп ярких желто-оранжевых искр на краткий миг разогнал мрак.

Никого.

Чтобы убедиться, что мне почудилось, я еще несколько раз воспользовался огнивом. Вокруг лишь лед и я.

Вернемся к свету.

На одних искрах я далеко не залезу. Теплые вещи исключаются, но в рюкзаке есть рубашка.

Потребовалось два удара огнивом, чтобы вернуться к тому месту, где я оставил свои вещи. Пальцы очень быстро стыли, я начал рыться в рюкзаке и пораженно замер, когда нащупал лежащий под рубашкой предмет.

Свеча! Клянусь всеми ангелами рая, это была свеча!

Тонкая, сладко пахнущая пчелиным воском. Зажечь огонь было делом нескольких секунд. Света от него было немного, но это гораздо лучше, чем ничего. Я заглянул в рюкзак:

– Чертов сукин сын!

Пугало не нашло ничего лучше, чем вытащить часть моих вещей и положить на их место свои трофеи – свечи, украденные им из часовни. Их было больше двух десятков – тонких, длинных, уложенных вплотную, перетянутых какими-то тесемками.