Мужичок пожелал всем удачи здоровья и материального благополучия и ловко проглотил налитый до краев стакан. Встряхнулся, занюхал хлебом и представился Леопольдом. Спустя пару минут он внимательно поочередно рассмотрел нас и согласился с тем, что мы слишком молоды для службы в органах внутренних дел. И только тогда стал разговаривать по существу.

      А по существу, через час мы выехали из деревни в под завязку набитой электрооборудованием машине. Так что Леха с Саней всю дорогу тряслись в неудобных позах, прижатые коробками с электрощитами, грудой розеток, электросчетчиков и пакетных выключателей. На мой вопрос Леопольду откуда все это, он ответил: «Из леса», и я больше не приставал с расспросами. Главное, что товар был совершенно новым, и его кондиция, по крайней мере внешне, не вызывала никаких сомнений.

      Домой приехали уже к вечеру и сразу рванули к Поролону. Он, конечно, возмутился для порядка, болтая о разделении рабочего и личного времени, но, рассмотрев товар, дал отмашку разгружать. Кстати, заплатил не просто ту цену, что обещал, но еще и накинул за качество, с тем, что, если найдется еще нечто подобное, мы должны рассматривать именно его как первого претендента на покупку. Рома назвал это электрооборудование «высшей пробой» и сообщил, что в наши края такое практически не привозят. (Наверняка имея в виду его высокую стоимость для среднего достатка поселкового жителя, а с тем и сложности его реализации – но то были официальные цены). Хотя лично мне было на это наплевать, ведь все сложилось как нельзя лучше, и в моем кармане теперь лежала половина месячной зарплаты среднего служащего.

      Рома предпринял несколько попыток узнать откуда все это, но по дороге мы сговорились молчать и не сообщать об этом источнике не только какому-то Поролону, но и близким. Черт подери, мы решили до поры не посвящать в это даже Вадика. Нужно было взять паузу и до следующего рейда эту тему никак не тревожить. А нуждающийся в деньгах больше нашего Вадика, ощутив перспективу наживы обязательно бы начал склонять нас к как можно более скорому повторному заезду. Тем более что за ним водились грешки из разряда отступления от общих интересов в пользу личных.

      Уже немного позже я хоть и с трудом, но объяснил для себя почему мы тогда остановились и не стали что называется «ковать железо пока оно горячо». Это был страх наказания за успех. Ведь любой человек, не обделенный здравым смыслом, при этом смело движущийся к цели, почти наверняка знает, как обращаться с возможной проблемой в избранном им деле, потому как он видит его целиком. А наша вылазка сложилась полностью из удачи и ничего за ее узким коридором нам не было известно, а значит, могло грозить чем угодно. К тому же, вскоре меня отвлекли другие дела.

      Тогда я все еще учился в школе, и после новогодних коротких каникул мне пришлось сдавать и пересдавать чертову уйму контрольных работ и сочинений. Все потому, что стоило матери ослабить контроль за моей успеваемостью, я в тот же миг прекратил нормально учиться. Как узнал позже, учителя не обращались с жалобами к матери на мои прогулы от того только, что их непосредственная начальница теперь пребывала в состоянии развода. Будоражить человека в таком положении считали неучтивым и, может быть, даже небезопасным, давая время прийти в себя, и теперь это время вышло.

      Кстати, мать, изучив статистику моей успеваемости, отреагировала даже не спокойно, но легко, сказав что-то вроде: «Ну что же, Ваня, ты всегда был творческой натурой…» Тогда мне наконец стало отчетливо ясно, что развод родителей окончен. Ведь сейчас мать виделась мне неким отдельным или даже чужим существом. И ее взгляд на мир, теперь не мог поколебать какой бы то ни было внешний раздражитель. Единственное что осталось для меня загадкой – почему мать развелась с отцом, а я чувствовал будто это произошло со мной. Или, может быть, мне просто так казалось?

      В любом случае за эти несколько месяцев мать очень изменилась. Эта ее умеренность и собранность уже не открывалась тем теплом, что прежде. Теперь она казалась мне величественней, недоступней и горделивей. А после смены привычной прически на короткое каре и вовсе стала напоминать снежную королеву.

      Отец же тем временем стал совсем тихим, но не подавленным, а скорее бесцветным, словно всем своим видом говорил, что не хочет выделяться. Все больше читал Блаватскую и Гурджиева, а цитировал почему-то Набокова и Салтыкова-Щедрина, наверное, считал, что это мне более по возрасту (или скорее сознанию). По специальности устроиться не смог и теперь работал сторожем в военкомате и все больше походил на мягкого папу, а не на энергичного отца. Хотя сторожу с высшим образованием дымка принятия философа-практика даже к лицу. Кстати, рассеянность понятий и восторг по поводу мелочей, более никому не доступных, тоже. Оправившись от развода, папа, конечно, чуть поседел и схуднул, но теперь стал глубоко спокойным, легким и по-стариковски теплым – он сильно постарел тогда.

      В начале марта девяносто восьмого, мать предприняла новый выпад, к которому я не был готов совершенно. Она взяла отпуск с последующим увольнением, дождалась расчета и укатила в Новосибирск к матери, то есть моей бабушке, оставив для меня только короткую записку в почтовом ящике.

      Оказывается, я нуждался в матери больше, чем сам о том думал, и ходил ошалелый целую неделю. Дело оказалось не только в том, что я заскучал, но с ее увольнением еще и в школе начался кавардак. Причиной тому стала Копейкина Антонина Семеновна – учительница математики, теперь занявшая место матери на должности завуча. Я уж не знаю, с чего ее прорвало, но только теперь она стала цепляться по пустякам и занижать мои оценки, притом, что ни с алгеброй, ни с геометрией прежде у меня проблем не было. Во всяком случае не больше, чем у других моих одноклассников. В общем, атмосфера все накалялась. Кстати, в опалу точно так же, как и я неожиданно, попали еще трое из класса, эти выделялись особенно слабой успеваемостью. В итоге дело дошло до того, что в конце мая, в канун экзаменов для выпуска из девятого класса, Антонина Семеновна собрала нас в своем кабинете и открытым текстом выдала: «Вам не нужно идти в десятый класс! Кого увижу на следующий год, выпущу со справкой!». По-моему, доступней некуда! Если по поводу моих коллег по опале у меня вопросов не было, то на свой счет я проконсультировался с единственным учителем, которого по-настоящему уважал, Петром Петровичем, нашим историком. Тот свободно разъяснил, что у Антонины давно накопилась масса вопросов к моей матери, которые она не могла себе позволить задавать прежде. И теперь они сыпятся на мою голову в качестве этой неприязни. В общем, Антонина Семеновна, как и всякая новая власть, взялась за чистку рядов по собственному разумению, эти трое неуспевающих – портили ей статистику, а я – настроение.

      Месяц спустя, получив аттестат об окончании девяти классов, я со спокойным сердцем забрал документы и унес их в местное профессиональное училище. И хотя это и считалось некой наклонной, прокатившись по которой стереотип приводит всякого к неизбежному проклятью рода человеческого, – физическому труду, мне было все равно. Хотя даже не все равно, скорее я это рассматривал как демарш. Глупо, конечно, но мне думается, дело было даже не в неприязни Антонины Семеновны, скорее мне больше хотелось насолить матери, так небрежно поступившей и даже не удостоившей меня своим прощаньем перед отъездом. И это типично детское: «…вот когда узнает, что ее сын даже не окончил школу, вот тогда…», а что произойдет тогда, уже значения не имело – просто грел этот дурацкий импульс и на этом все!

      В новое лето я вышел таким свободным, каким прежде и представить себя не мог. Не важно, что впереди была другая учеба, ведь я не знал, что она собою представляет. Просто заблаговременно предвкушал нечто гораздо более лучшее, чем ненавистная школа, от одной мысли о которой портилось настроение.

      Время лета, как водится, утекало быстрее, чем любое другое, и пока оно не иссякло совсем, зрела необходимость что-то предпринимать. Тем более что закончившаяся линия резких скачков проявила нужду в деньгах острее прежнего.

      Новый период стал беспокойным и богатым на перемены не только для меня, но и для моих друзей. Допустим, между Лехой с Саней, прежде воспринимаемых мной как братьев, появилась некая дистанция. Причиной тому стало новое замужество Лехиной мамы. И исходя из последовательности известной только женщинам, она тут же поссорилась с подругой, которая в свою очередь являлась мамой Сани. Теперь Леха с Саней обязаны были делать вид, что тщательно выполняют требование своих матерей, – прекратить всякое общение. Хотя их самих это больше веселило, и подобное предписание никак не влияло на их братское отношение друг к другу, по крайней мере внешне. Дима где-то пропадал два месяца, а когда вернулся, мы не сразу его узнали. Во-первых, он порядком поправился. А во-вторых, на его привычно лысой башке, отмеченной только неким подобием большой перевернутой брови по контуру лба, вдруг появились волосы. Нормальная пышная, даже запущенная шевелюра. Вадика тоже долго не было видно, этот не в пример мне вообще бросил всякую учебу и с головой ушел в хозяйственные дела. Он сильно отдалился от компании и теперь смотрел на нас с неким усталым прищуром очень занятого, но снисходительно оторвавшегося от дел крестьянина.

      Как не хотелось говорить о чем-то беззаботном и необязательном, при каждой нашей встречи все разговоры скатывались к необходимости заработка. Это здорово раздражало, не меньше чем то, что ничего, кроме уже известной схемы, выдумать так и не смогли. В общем, снова встретились с Ромой. Тот отчего-то удивился, увидев нас, и долго спрашивал, все ли у нас хорошо, а на мой вопрос нужен ли ему тот же товар, что мы предлагали раньше, утвердительно ответил: «Нужен!».

      Сделали все по-старому, за исключением того, что теперь нас был пятеро. В этот раз обошлись без «веселых стартов» и дождались Леопольда у его дома на самом краю деревни. Точнее, маленького бревенчатого домишки, с перекошенной крышей и несоизмеримо большими хозяйственными постройками.

      Леопольд только увидел машину, долго всматривался в лобовое стекло, как вдруг взялся махать руками и вообще стал приветливым и смешным. Долго спрашивал, куда мы пропали на полгода, и тут же моментально разболтал, что теперь у него есть большой покупатель на его товар. А завидев наши расстроенные лица сказал, чтобы мы раньше времени не волновались, потому как для нас он чего-нибудь наскребет.

      Пока грузили машину все тем же оборудованием, Саня отметил, что Леопольд с прошлой нашей встречи порядком успокоился и стал выглядеть куда лучше. Одна одежда чего стоила: ветровка, брюки без дыр и практически новые кроссовки, и по сравнению с теми ремками, в которых он прятался от нас в трубе, – это были небо и земля. Леопольду явно это льстило, и он, приосанившись, сообщил, что это его «большой покупатель» так снабжает. В довесок к тому сообщил, что он теперь еще и присматривает за местным дурачком Кешей по кличке Султан. Стоило только помянуть Кешу, о котором лично я до того ничего не знал, как он тут же и появился, взявшись радостно и суетливо вертеться вокруг машины, напоминая своим поведением приветливую собаку. Окончив погрузку, Саня рассчитался с Леопольдом, который заострил внимание на том, что теперь берет только деньгами. На мой вопрос: «Что, пить бросил?», он сказал так: «Нет – просто теперь знаю, как надо!» Поочередно пожав руки Леопольду, мы уже было начали садиться в машину и даже открыли двери, как вдруг Кеша вскрикнул: «Стой-постой!». Мы замерли, вопросительно глядя на него. Тот осмотрел нас, отошел чуть в сторону и, поочередно указывая пальцем на каждого, стал говорить на манер детского стишка. Первым указав на Леху: «Этот пойдет!». Затем уставился на Саню, – «Этот споет!». Поднял указательный палец вверх и посмотрел на меня, – «Этот тропинкой кривою взойдет!». Вскользь посмотрел на Диму – «Этот из чашки железа хлебнет!». И вдруг остановившись на Вадике как-то особенно страшно и негромко сказал: – «Этот придет еще раз и умрет…»

      Все мы, само собой, рассмеялись, но мне показалось что каждый из нас тогда порядочно напрягся. Уж слишком пронзительно звучал этот стишок, словно пролезший сюда из какого-то другого – «того света». Леопольд предложил не обращать внимания на эти слова, и мы наконец двинулись в обратную дорогу.

      Ехали, шутили и, не сговариваясь, смеялись над чем-то не относящемся к этой поездке. К тому же, вместе с нарочитым и поверхностным весельем все указывало на то, что слова Кеши нашли свой отклик в каждом из нас. Но, как бы то ни было, к вечеру приехали домой и безо всяких вопросов и преград продали Роме все до последней розетки. Разделили деньги на пятерых равными долями. После Дима развез всех по домам, а когда подвозил меня, последним из компании, вдруг выдал:

– Не могу отделаться от мысли, что еще не всё! Сам посуди, как это может быть – мы два раза приезжали и оба раза все как по нотам! Леопольд как из воздуха добывает отличное электрооборудование, притом, что вокруг кроме леса, заброшенной фермы и разворованной моторо-тракторной мастерской, ничего нет! Где он это берет, он же почти бомж? Нет, такого не может быть… и за такое придется платить!

      Я уже было с ним согласился, но только из нежелания спорить, в то время как про себя ничего подобного не ощущал. Я, честно говоря, вообще не чувствовал даже намека на какой бы то ни было проступок, в эмоциональной оценке это больше походило на некую детскую шалость, оставшуюся безнаказанной.

– Погоди, Дима, но ведь ты прав и еще не все! – сообразив, сказал я. – Поролон готов покупать – Леопольд продавать! Что ты вдруг о наказании? Поработаем еще, как считаешь?

– Наверное… – задумчиво кивнул Дима, – но надо переждать!

– Что переждать?

– Не знаю, но надо переждать. – повторил Дима, и мне показалось, что я понял, о чем он говорит. На том и разошлись.

      Дальше пошла какая-то обыкновенная летняя жизнь. Зелень набрала цвет, и под почти весеннюю канонаду нескольких гроз подряд время перевалило в июль. Оказывается, за разглядыванием себя самого я и не заметил, что отец самостоятельно посадил огород, который уже давал всходы. Завязи нескольких яблонь под окнами постепенно набухали зеленью плодов. И вообще, я только-только осознал, что кругом теперь стоит лето, а я упускаю его каждый прожитый день.

      Стоило поделиться этим соображением с отцом, как он без промедлений выдал мне действительно дельный совет – поехать на озёра. И почему я сам об этом не подумал? Какие-то тридцать километров на машине и еще десяток пешком и вот тебе просторный отдых, без цивилизации и условностей. Хочешь купаться – вот тебе озеро! Хочешь орать – вот тебе лес! А когда обсуждали поездку уже с друзьями, не менее веский аргумент был приведен Димой: «Туристки опять же… новые, городские! Они же поразвратней наших, у них же там распущенность и свобода нравов!» Но Саня, который не умел терпеть пустого трепа, сорвался и выдал: «Может, они-то и развратные, и новые, да ты то старый! Кого ты там соблазнишь со своим тыр-пыр, морда красная, анекдоты рассказывать будешь? Или к сиське тянуться дрожащей рукой?», но Дима не поддавался на грязные обвинения в том, что он негодный ловелас, и ответил, что просто купит больше водки и вина.

Глава 2

      Со сборами провозились пару дней, набрали тушенки, сала, крупы, картошки и макарон. Кроме того, Дима, как и обещал набил отдельную сумку исключительно бутылками с алкоголем – видно всерьез рассчитывал на развратных туристок?

      Вдруг в последний момент Вадик отказался ехать, сказав свое универсальное: «Не могу – надо за хозяйством следить!» Тогда Леха, помню, удачно сострил и сказал что-то вроде: «Говорят, если слишком тщательно следить за хозяйством, то может появиться сыпь.» Вадик не поехал, хотя согласился нас подвести до ворот заповедника на отцовском ГАЗ-53, с тем чтобы сразу вернуться… и, наверное, следить?

      Те десять километров от забора, отделяющего заповедник от населенного пункта и вообще всего существенно менее заповедного, дались нам неожиданно легко. Вот только Дима всю дорогу ныл насчет неудобной сумки с бутылками, сначала мостил ее и так, и сяк, а после до самого конца не оставлял попыток всучить ее кому-нибудь из нас. Но мы только лишний раз хохотали и не поддавались на уговоры, продолжая нести только свои рюкзаки.

      Ранним вечером добрались до места. Обозримая часть берега озера стояла пустой. И лишенные необходимости искать место побезлюднее, останавливались неподалеку от тропы. Места для кемпинга здесь уже были оформлены, правда с разной степенью комфорта. Мы выбрали то, на котором имелся стол и скамейки из распиленных вдоль бревен, устроились, разбили лагерь, запалили костер и соорудили ужин. Только уселись есть, Дима чего-то забормотал и вытащил из своей «неудобной» сумки бутылку водки «Лимонной». Нарезал сало и предложил выпить за нашу вылазку и коммерческий успех. Леха тогда весь переморщился и сказал что-то около: «В этой водке лимонного: только лимон на этикетке!»

      Не успели мы допить эту бутылку, как сильно и почти моментально стемнело, и вместе с тем вся природа вокруг стала громче и отчетливее слышна. Пока я вслушивался в треск леса и плавный шум накатывающих на берег волн, сидя на краю скамейки, Леха и Саня так же молча и задумчиво шевелили костер, рассевшись по низеньким пенькам. Вдруг Дима встал из-за стола и, потянувшись, неожиданно произнес:

– А где тут бабы-то?

      Более быстрого и идеального «убийства» того легкого и почти мистического настроения я уже не припомню, но хохотали мы тогда все четверо и почти до слез.

      Самое интересное, стоило только отсмеяться и откупорить еще одну бутылку, на этот раз «Кедровой» водки, откуда-то слева в круг света от костра вступила молодая девушка. Одетая в узкие джинсы, зеленую ветровку и платок, завязанный на затылке. На плечах висел высокий рюкзак, а в руке она держала длинную палку с загнутым краем. Она стояла молча и осматривала нас, когда Саня негромко сказал:

– И сказал Дима: «да будет баба!», и стала баба… – Санина мать ходила в церковь и от того ли в его речи время от времени проскакивали подобные выражения.

– Добрый вечер! – сказала девушка и, улыбнувшись, подошла ближе к костру.

– Добрый! – подтвердил я, и все остальные вслед за мной.

– Что-то я припозднилась. Темно уже, ни дров не собрать, ни палатку не поставить.

– Ты что, одна? – удивленно спросил Саня.

– Нет. Еще двое следом идут.

– Ты присаживайся! – предложил я, а Дима указал на скамейку, отступая к костру.

      Девушка сняла рюкзак и, подперев его палкой так, что он остался стоять не падая, прошла к столу и, протянув мне руку, представилась Катей. Я с непривычки рассеянно пожал девушке руку и назвал свое имя. После Катя, ловко обойдя остальных, пожала руки остальным и уселась на скамейку. Вздохнула, склонившись вперед, и стала рассказывать о запоздавшей машине и крохоборах перевозчиках, стараясь объяснить (возможно, больше самой себе) почему она не успела на озеро засветло.

– Ну хочешь, ставь палатку здесь! – предложил Дима, указывая на просторный чистый пятачок, чуть левее наших палаток.

– Да, можно?! – радостно и удивленно воскликнула она и почему-то посмотрела на меня.

– Ставь! – сказал я. – Помочь?

      В этот момент на свет вышли еще две девушки. Тоже улыбчивые, хотя и слегка замученного вида. Эти представились Софьей и Лерой.

      Нашей помощи в установке палатки не потребовалось, ведь у девчонок она была самой современной. Стоило ее достать из чехла, как она практически сама поднялась на складных полукруглых дугах. Таким образом, оставалось только зафиксировать ее на земле восемью колышками. Наши двускатные брезентовые палатки на фоне этой кульминации современной туристской мечты выглядели слегка отстало. А стоило девушкам окончить установку своего красно-синего шатра, в довесок перед ним появилась еще и маленькая прямоугольная прихожая, и мы решили выпить отдельно за нее.