– Вот скажи, Ваня, как прожить на пять тысяч в месяц… и с семьей?! Мясо пропало – смотри ка! Докажи! И что, думаешь, эти – на линии, не берут? Воруют все! А нас то, видишь чё – тут заперли! Вроде как говорят – «хочешь мяса, вон в холодильнике его много»! А как его взять – это же ледяная глыба? Камень, а не мясо! А сами… сами то берут!

– У тебя нет семьи! – подначивал его Гриша.

– Алименты. – с азиатским акцентом добавлял Алда.

      От этого Миша распалялся и старался увести тему в сторону. Но куда бы она ни устремлялась, судя по контексту, это был круг, и скоро все начиналось сначала.

      Если Миша свою тягу к воровству прикрывал революционистской риторикой, а семьей называл судебное обязательство платить алименты двум своим детям, то, допустим, Гриша относился к краже мяса совершенно спокойно. Не прибегая ни к каким самоубеждающим ухищрениям. Он выражал это поговоркой, прихваченной им (вместе с синей шапкой с надписью «спорт») еще из советского периода: «Ты здесь хозяин, а не гость – тащи с работы каждый гвоздь!» Но проще остальных смотрел на свою репутацию Алда, он говорил так: «Что взял – то твое, не можешь взять – чужое!» Вот не знаю, к какой национальности он принадлежал, то ли монгол, то ли казах? Но его внешность напоминала молодую версию какого-то восточного мудреца, чье изображение я не раз видел в отцовских книгах. И если предположить, что он чуть постареет и станет при этом носить халат и шлепанцы, то сходство будет очень близким.

      Постепенно вникая в общее настроение предприятия, я знакомился с остальными сотрудниками. Основной костяк коллектива составляли уже многоопытные кровопускатели. А когда я увидел специализацию каждого из них на практике, мои стереотипы человеческих характеров относительно внешности, получили мощный отрезвляющий удар. Прежде, мне казалось, будто те, кто каждый день имеет дело со смертью, должны быть монстрами или хотя бы злодеями, а оказалось все не так просто.

      Если описать каждого относительно последовательности цикла, в котором смерть животного необходимо воспринимать, как точку его отсчета, нужно… Хотя нет… до того была еще бригада загонщиков. Они орудовали за стеной убойного цеха и занимались сортировкой животных и загоняли их в рукав. Я видел их только на обеде и в автобусе. Вадик и Эдик – так их все называли, хотя, как по мне, эти уменьшительные версии имен им не подходили ни внешне, ни по роду деятельности. Оба здоровые, лысые, лет под тридцать, с выражениями лиц заправских пиратов и цепкими маленькими глазами. Они целый день лупили обрезками труб по коровьим хребтам. И старательно загоняли скот туда, куда животный инстинкт идти запрещал – тесный, огороженный высоким забором рукав перед бойней. При этом Вадик с Эдиком всегда имели вид несколько смущенный. И когда вся честная компания вечером набивалась в раздевалку, то довольно безобидно шутили, или бывало угощали всех подряд орехами или семечками – добрейшие люди. А вот Толик или как еще его называли Толик-Киллер, при том, что по пятьдесят раз на дню втыкал копье под высоким электрическим напряжением корове в основание черепа, выглядел еще более мирно. Говорил даже чересчур спокойно, не грубил и больше молчал, внешность имел сухощавую, правда слегка жутковатую. Следующим этапом «линии», который осуществлял бригадир Андрей Андреевич, был подъем туши на лебедке к рельсу. Здесь большими щипцами на пневмоприводе, он откусывал корове задние ноги. Частично снимал шкуру и вешал туши на крючки. Бригадир работал с огоньком и всегда выглядел крепким и подозрительно свежим, хотя его возраст уже перевалил за сорок. Далее от туши отрезали голову, этим занимался мой тезка Ваня – огромный крепкий мужик, словно сошедший с картины на былинную тематику. Этот особенно ловко орудовал ножом и в несколько взмахов отделял голову от тела так, что язык оставался висеть на туше. Ваня казался мне слегка неполноценным, было что-то отстраненное в его лице, кроме того и шутил он плохо. Следующим на линии стоял давний мой знакомый Олег – он заведовал «шкуродеркой». По сути, это электрическая лебедка с двумя цепями, которые крепят за края шкуры, чтобы ее стянуть. После снятия шкуры Олег бросал ее в окошко соленно́го цеха на цокольном этаже, где ими занимался уже Семен. Он складывал их на паллеты внутренней стороной вверх и обрабатывал крупной солью, чтобы не портились. Семен работал здесь недавно, но уже заимел себе репутацию весельчака и балагура.

Смотрел и не уставал удивляться и раз за разом проворачивал в голове один и тот же вопрос, как люди, массово убивающие животных, могут быть добры друг к другу. Черт подери, раньше я вообще не представлял, что есть люди, массово убивающие животных, точнее не думал о них! Нет, я не то чтобы устремился в гуманисты или не дай бог вегетарианцы. И до сих пор скептически смотрел на призывы «зеленых» спасти каких-нибудь китов, морских котиков и прочих. Со всеми вместе отмахивался от социальной рекламы, как от назойливой мухи. Но сказать, что меня не впечатлило наблюдение за безвольной смертью, где тушу технологически отлаженно разбирают на части, уже не мог. Стоило лишь однажды проследить весь цикл забоя скота, как разница между теоретически очевидным знанием и практическим наблюдением стала несопоставимой. Тогда я решил, что мне очень повезло работать в «опальной морозильной бригаде», хотя бы по тому, что в ней нет убийц, даже при условии, что есть «непойманные воры».

      Отцу о своем трудоустройстве я рассказал только спустя две недели, и на первых порах его это не обрадовало. Как раз в это время он начал практиковать питание с минимумом мяса. Книги, которые он читал, сплошь призывали к состраданию и, наверное, в его голове это не особенно вязалось с одновременным поеданием бифштекса или гуляша. Я же, как сотрудник мясокомбината имел скидку на всю продукцию и не кстати получил возможность покупать отборное мясо по низкой цене.

      Отец иногда высказывал собственный стыд за невозможность дать мне то, что имеют другие, но в его словах звучала и нота гордости за то, что я зарабатываю сам. Отец в свои шестьдесят лет вообще стал излишне сентиментальным и чересчур чувствительным. Хотя на физический упадок еще не жаловался и даже завел подругу Инессу Макаровну – вдову со стажем и любительницу таких же специфичных книг (просветление, душа, Хари-Кришна в одной руке Хари-Рама в другой и «Живая этика» под мышкой). Пусть мне и казалось все это странным, я за него только радовался. Его подруга была лет на пятнадцать моложе него, а тот факт, что она связалась со сторожем-пенсионером, исключал всякий материальный расчет и, следовательно, подтверждал искренность намерений. А если все это отбросить и просто понаблюдать за немолодыми уже людьми, делающими первые шаги в отношениях, это выглядит довольно забавно. Не хуже, чем у подростков, а возможно, и с большей оглядкой на то, что скажут люди.

      Пока папа и Инесса вспоминали навыки упражнения в прекрасном, я продолжал работать. Скоро закончился июль и из «морозильной бригады» меня перевели в соленной цех, ведь Семена уволили.

      Напутствованный словом старших товарищей, я приступил к новому делу. Работа снова оказалась не хитрой и по сравнению с прежней имела очевидные плюсы – в этом цеху было тепло, и я работал в нем один. При этом моя рефлексия по поводу гуманизма здесь тоже не страдала. Теперь я успокаивался тем, что по-прежнему не участвовал в бойне непосредственно, а просто сменил таскание ледяных туш на засолку шкур.

      Прошла примерно неделя после смены должности, и только я к ней попривык как вдруг вместе со шкурой с линии упал здоровый кусок вырезки. В окне появилось напряженное лицо Олега: «Припрячь!» – прошептал он и в течение дня еще несколько раз повторил процедуру. Я, конечно, не мог ему отказать из благодарности за эту работу и нехотя сложил все в пакет и спрятал за бочками с солью. Вечером, после очередного перекура, он зашел ко мне. Выслушав мои укоры и рассуждения на тему нежелания впутываться в историю, грозящую увольнением, забрал мясо. А позже, вместо ожидаемых мной сожалений, в следующий раз пообещал натаскать вырезки и для меня тоже. Он не так меня понял, думал я тогда, но руки потирали друг друга сами собой.

      Хотя, чего уж там, этическая сторона вопроса отступила первой, теперь беспокоила только перспектива наказания. Быстро угомонив голос совести, оставалось отрегулировать только технические вопросы. Точнее – как осуществить вынос? Ведь служба охраны совершенно спокойно и в любой момент может предпринять личный досмотр. Об этом меня предупреждали, когда я только поступил на работу. Тем более что настораживали частые и почти показные досмотры известных штрафников из «морозильной бригады». На выходе их просили распахнуть куртки и могли ощупать рукава на предмет заначенного куска мерзлого мяса. Так что вынос через дверь – это был неоправданно высокий риск, если не глупость. Хотя мои соображения и не пригодились, ведь Олег, уже поднаторевший на этом поприще, сказал, что берет все на себя, а от меня требуется только комплектовать пакеты и придерживать их до вечера. На том и договорились.

      В общем, теперь многие вопросы отпали сами собой. День ото дня, я собирал пакеты с мясом, а вечером их уносил Олег. Работали как правило дотемна, когда ехали домой, Олег и еще несколько человек выходили из автобуса напротив небольшого лиственного леска и возвращались уже с пакетами. Как они там оказывались, я не понимал, а на очередной мой вопрос об этом, Олег и прочие знатоки только ехидно улыбались.

      Справиться с любопытством оказалось куда проще, когда спустя неделю этих наших манипуляций мой морозильник был забит вырезкой и филе. Я перестал задавать лишние вопросы о том, какой фокусник телепортирует пакеты из цеха, на ветку дерева в километре от ворот комбината – сообразив, что подобное знание нужно еще заслужить. К тому же вопрос реализации излишков мяса оказался куда актуальней. Но у Олега и здесь все было налажено. Этот мелкоуголовный Мориарти имел в поселке несколько точек сбыта. Здесь за килограмм давали чуть более, чем половину средней рыночной цены. Удивляла не только такая завышенная такса на краденное (практически везде это треть цены), но и люди, которые его покупали. Все сплошь порядочные и с положительной репутацией. Кроме может быть Гии-шашлычника, про которого болтали будто он может и собаку вместо барана на своем мангале изжарить (хотя про какого шашлычника такого не говорят?!). Выходило так: и скот режут сплошь добрейшие люди. Мы – нуждающиеся – берем то, пропажи чего никто не замечает. Скупают краденое вообще приличнейшие люди. Если не вдаваться в слухи – все кругом добрые, балансирующие на грани интеллигентности, но все вне закона!

      Олег смотрел на эти обстоятельства куда проще. С моральной стороной он давно разобрался, а законодательную предлагал рассматривать только по факту. «Как за руку поймают – там и будем рассуждать!» – говорил он. Не согласиться было сложно, к тому же пили тогда больше обычного, а это как известно один из способов борьбы с вопросами морали. Хотя пили так или иначе, и эту борьбу можно было считать побочным эффектом.

      Пили много и где придется. Первое время слонялись по барам, а потом будто прописались в доме у Зины. Общественность ее подозревала в низкой социальной ответственности – вернее, в проституции, но я как частый гость в ее доме мог сказать со знанием дела – это ложь. Зина просто искренне любила секс, денег за него не брала и занималась им только с теми, кто ей нравился, пусть и нравились многие! Зина в свои неполные тридцать лет умом особенно не блистала, но, если считать опыт мудростью дураков, была довольно разумной. По крайней мере, знала, чего хочет. Имела десять классов образования и умудрилась заставить бывшего мужа при разводе переписать на нее дом. Около пяти лет торговала ширпотребом в маленьком магазинчике неподалеку и не роптала. В счастливый исход любых семейных отношений не верила и достигла того края, где они видятся преградой для удовольствий. А чего только стоили ее застольные рассказы! Лично мне особенно нравился один: о том, как пять или шесть чьих-то жен приходили к ней с запретом спать с их мужьями. И как после отказа Зины они ринулись в атаку и как их скрутил подозрительно расторопный наряд милиции – красота! Все же Зина веселая женщина, к тому же еще и красивая. Вообще она наверняка могла бы заполучить в свой плен кого-нибудь взрослого и солидного мужчину, но предпочитала таких неловких едва совершеннолетних пацанов как мы, кстати и ее подруги тоже.