Май в Петербурге

 
Месяц вешний, ты ли это?
Ты, предвестник близкий лета,
Месяц песен соловья?
Май ли, жалуясь украдкой,
Ревматизмом, лихорадкой
В лазарете встретил я?
 
 
Скучно! Вечер темный длится –
Словно зимний! Печь дымится,
Крупный дождь в окно стучит;
Все попрятались от стужи,
Только слышно, как чрез лужи
Сонный ванька дребезжит.
 
 
А в краю, где протекали
Без забот и без печали
Первой юности года,
Потухает луч заката
И зажглась во тьме богато
Ночи мирная звезда.
 
 
Вдоль околицы мелькая.
Поселян толпа густая
С поля тянется домой;
Зеленеет пышно нива,
И под липою стыдливо
Зреет ландыш молодой.
 

27 мая 1855

Ночью

 
Веет воздух чистый
Из туманной дали,
Нитью серебристой
Звезды засверкали,
Головой сосновой
Лес благоухает,
Ярко месяц новый
Над прудом сияет.
Спят среди покоя
Голубые воды,
Утомясь от зноя
В забытье природы.
Не колыхнет колос,
Лист не шевельнется,
Заунывный голос
Песни не прольется.
 

18 июня 1855

Павлодар

Уженье

 
Над водою склонялися липы густые,
Отражались в воде небеса голубые,
И деревья и небо, волнуясь слегка,
В величавой красе колебала река.
 
 
И так тихо кругом… Обаяния полны,
С берегами крутыми шепталися волны.
Говорливо журча… И меж них, одинок,
Под лучами заката блестел поплавок.
 
 
Вот он дрогнул слегка, и опять предо мною
Неподвижно и прямо стоит над водою,
Вот опять в глубину невредимо скользит
Под немолчный и радостный смех нереид.
 
 
А в душе пролетает за думою дума…
О, как сладко вдали от житейского шума
Предаваться мечтам, их лелеять душой
И, природу любя, жить с ней жизнью одной.
 
 
Я мечтаю о многом, о детстве счастливом,
И вдруг вижу себя я ребенком игривым,
И, как прежде бывало, уж мыслию я
Обегаю дубравы, сады и поля.
 
 
Я мечтаю о том, когда слово науки
Заменило природы мне сладкие звуки…
И о многом, о чем так отрадно мечтать
И чего невозможно в словах рассказать.
 
 
А всё тихо кругом… Обаяния полны,
С крутизнами зелеными шепчутся волны,
И деревья и небо, волнуясь слегка,
В красоте величавой колеблет река.
 

29 июня 1855

Павлодар

Предчувствие

А. П. Апухтиной

 
Не знаю почему, но сердце замирает,
Не знаю почему, но вся душа дрожит,
Но сон очей моих усталых не смыкает,
Но ум мучительно над сердцем тяготит.
 
 
Я к ложу жаркому приникнул головою,
И, кажется, всю жизнь я выплакать готов…
И быстро предо мной проходят чередою
Все дрязги мелкие всех прожитых годов.
 
 
Я вспоминаю всё: надежды и сомненья,
Былые радости и горе прежних дней,
И в памяти моей, как черные виденья,
Мелькают образы знакомые людей…
 
 
А мысль о будущем, как червь, меня снедает,
Немого ужаса душа моя полна,
И тьма меня томит, и давит, и смущает,
И не дождаться мне обманчивого сна.
 

1 июля 1855

Вечер

 
Окно отворено… Последний луч заката
Потух… Широкий путь лежит передо мной;
Вдали виднеются рассыпанные хаты;
Акации сплелись над спящею водой;
Всё стихло в глубине разросшегося сада…
Порой по небесам зарница пробежит;
Протяжный звук рогов скликает с поля стадо
И в чутком воздухе далеко дребезжит.
Яснее видит ум, свободней грудь трепещет,
И сердце, полное сомненья, гонит прочь…
О, скоро ли луна во тьме небес заблещет
И трепетно сойдет пленительная ночь!..
 

15 июля 1855

Облака

Н. П. Барышникову

 
Сверкает солнце жгучее,
В саду ни ветерка,
А по небу летучие
Проходят облака.
Я в час полудня знойного,
В томящий мертвый час
Волненья беспокойного
Люблю смотреть на вас.
Но в зное те ж холодные,
Без цели и следа,
Несетесь вы, свободные,
Неведомо куда.
Всё небо облетаете…
То хмуритесь порой,
То весело играете
На тверди голубой.
А в вечера росистые.
Когда, с закатом дня
Лилово-золотистые,
Глядите на меня!
Вы, цепью изумрудною
Носяся в вышине,
Какие думы чудные
Нашептывали мне!..
А ночью при сиянии
Чарующей луны
Стоите в обаянии,
Кругом озарены.
Когда всё, сном объятое,
Попряталось в тени,
Вы, светлые, крылатые,
Мелькаете одни!
 

3 августа 1855

Павлодар

Близость осени

 
Еще осенние туманы
Не скрыли рощи златотканой;
Еще и солнце иногда
На небе светит, и порою
Летают низко над землею
Унылых ласточек стада, –
 
 
Но листья желтыми коврами
Шумят уж грустно под ногами,
Сыреет пестрая земля;
Куда ни кинешь взор пытливый –
Встречает высохшие нивы
И обнаженные поля.
 
 
И долго ходишь в вечер длинный
Без цели в комнате пустынной…
Всё как-то пасмурно молчит –
Лишь бьется маятник докучный,
Да ветер свищет однозвучно,
Да дождь под окнами стучит.
 

14 августа 1855

Отъезд

 
Осенний ветер так уныло
  В полях свистал,
Когда края отчизны милой
  Я покидал.
 
 
Смотрели грустно сосны, ели
  И небеса.
И как-то пасмурно шумели
  Кругом леса.
 
 
И застилал туман чужую
  Черту земли,
И кони на гору крутую
  Едва везли.
 

26 августа 1855

Орел

Сиротка

 
На могиле твоей, ох родная моя,
Напролет всю ту ночку проплакала я.
  И вот нынче в потемках опять,
Как в избе улеглись и на небе звезда
Загорелась, бегом я бежала сюда,
  Чтоб меня не могли удержать.
 
 
Здесь, родная, частенько я вижусь с тобой,
И отсюда теперь (пусть приходят за мной!)
  Ни за что не пойду… Для чего?
Я лежу в колыбельке… Так сладко над ней
Чей-то голос поет, что и сам соловей
  Не напомнит мне звуков его.
 
 
И родная так тихо ласкает меня…
Раз заснула она среди белого дня…
  И чужие стояли кругом, –
На меня с сожаленьем смотрели они,
А когда меня к ней на руках поднесли,
  Я рыдала, не зная о чем.
 
 
И одели ее, и сюда привезли.
И запели протяжно и глухо дьячки:
  «Со святыми ее упокой!»
Я прижалась от страха… Не смела взглянуть…
И зарыли в могилу ее… И на грудь
  Положили ей камень большой.
 
 
И потом воротились… С тех пор веселей
Уж никто не певал над постелью моей, –
  Одинокой осталася я.
А что после, не помню… Нет, помню: в избе
Жил какой-то старик… Горевал о тебе,
  Да бивал понапрасну меня.
 
 
Но потом и его уж не стало… Тогда
Я сироткой бездомной была названа, –
  Я живу у чужих на беду:
И ругают меня, и в осенние дни,
Как на печках лежат и толкуют они,
  За гусями я в поле иду.
 
 
Ох, родная! Могила твоя холодна…
Но людского участья теплее она –
  Здесь могу я свободно дышать,
Здесь не люди стоят, а деревья одни,
И с усмешкою злой не смеются они,
  Как начну о тебе тосковать.
 
 
Сиротою не будут гнушаться, как те,
Нет! Они будто стонут в ночной темноте…
  Всё кругом будто плачет со мной:
И так пасмурно туча на небе висит,
И так жалобно ветер листами шумит
  Да поет мне про песни родной.
 

1 октября 1855

Няня

 
Не тоскуй, моя родная,
Не слези твоих очей.
Как найдет кручина злая,
Не отплачешься от ней.
Посмотри-ка, я лампадку
Пред иконою зажгла,
Оглянись: в углу кроватка
И богата и светла.
 
 
Оглянись же: перед нами
Сладко спит младенец твой
С темно-синими глазами,
С светло-русой головой.
Не боится темной ночи:
Безмятежен сон его;
Смотрят ангельские очи
Прямо с неба на него.
 
 
Вот когда с него была ты,
От родимого села
В барский дом из дымной хаты
Я кормилицей вошла.
Всё на свете я забыла!
Изо всех одну любя,
И ласкала, и кормила,
И голубила тебя.
 
 
Подросла, моя родная…
С чистой, пламенной душой,
А красавица такая,
Что и не было другой.
Ни кручины, ни печали –
Как ребенок весела…
Женихи к тебе езжали:
За богатого пошла.
 
 
С тех-то пор веселья дума
И на ум к тебе нейдет;
Целый день сидишь угрюмо,
Ночи плачешь напролет.
Дорогая, золотая,
Не кручинься, не жалей…
Не тоскуй, моя родная.
Не слези твоих очей.
 
 
Глянь, как теплится лампадка
Пред иконой, посмотри,
Как наш ангел дремлет сладко
От зари и до зари.
Над постелькою рыдая,
Сна младенца не разбей…
Не тоскуй, моя родная,
Не слези твоих очей.
 

13 ноября 1855

Шарманщик

 
Темно и пасмурно… По улице пустой
Шарманщик, сгорбленный под гнетом тяжкой ноши,
Едва-едва бредет с поникшей головой…
И тонут, и скользят в грязи его калоши…
  Кругом так скучно: серый небосклон,
Дома, покрытые туманной пеленою…
И песней жалобной, младенчески-простою
Шарманщик в забытье невольно погружен.
О чем он думает с улыбкою печальной?
Он видит, может быть, края отчизны дальной,
И солнце жгучее, и тишь своих морей,
И небо синее Италии своей…
Он видит вечный Рим. Там в рубище торговка
Сидит на площади, печальна и бледна;
Склонилася на грудь кудрявая головка,
  Усталости томительной полна…
С ней рядом девочка… На Север, одиноки,
    И день и ночь они глядят
  И ждут его, шарманщика, назад
С мешками золота и с почестью высокой…
Природу чудную он видит: перед ним,
Лучами вешними взлелеян и храним,
Цветет зеленый мирт и желтый померанец…
Ветвями длинными сплелися кущи роз…
    Под тихий говор сладких грез
    Забылся бедный чужестранец!
Он видит уж себя среди своих полей…
    Он слышит ласковых речей
    Давно не слышанные звуки…
О нет, не их он слышит…
        Крик босых ребят
  Преследует шарманщика; горят
Окостеневшие и трепетные руки…
И мочит дождь его, и холодно ему,
И весь он изнемог под гнетом тяжкой ноши,
  И, как назло владельцу своему,
И тонут, и скользят в грязи его калоши.
……….
 

26 ноября 1855

Санкт-Петербург

Петербургская ночь («Длинные улицы блещут огнями…»)

 
Длинные улицы блещут огнями,
  Молкнут, объятые сном;
Небо усыпано ярко звездами,
  Светом облито кругом.
Чудная ночь! Незаметно мерцает
  Тусклый огонь фонарей.
Снег ослепительным блеском сияет,
  Тысячью искрясь лучей.
Точно волшебством каким-то объятый,
  Воздух недвижим ночной…
 
 
Город прославленный, город богатый,
  Я не прелыцуся тобой.
Пусть твоя ночь в непробудном молчанье
  И хороша и светла, –
Ты затаил в себе много страданья,
  Много пороков и зла.
Пусть на тебя с высоты недоступной
  Звезды приветно глядят –
Только и видят они твой преступный,
  Твой закоснелый разврат.
 
 
В пышном чертоге, облитые светом,
  Залы огнями горят.
Вот и невеста: роскошным букетом
  Скрашен небрежный наряд,
Кудри волнами бегут золотые…
  С ней поседелый жених.
Как-то неловко глядят молодые,
  Холодом веет от них.
 
 
Плачет несчастная жертва расчета,
  Плачет… Но как же ей быть?
Надо долги попечителя-мота
  Этим замужством покрыть…
В грустном раздумье стоит, замирая,
  Темных предчувствий полна…
Ей не на радость ты, ночь золотая!
  Небо, и свет, и луна
Ей напевают печальные чувства…
 
 
  Зимнего снега бледней,
Мается труженик бедный искусства
  В комнатке грязной своей.
Болен, бедняк, исказило мученье
  Юности светлой черты.
Он, не питая свое вдохновенье,
  Не согревая мечты,
Смотрит на небо в волнении жадном,
  Ищет луны золотой…
Нет! Он прощается с сном безотрадным,
  С жизнью своей молодой.
 
 
Всё околдовано, всё онемело!
  А в переулке глухом,
Снегом скрипя, пробирается смело
  Рослый мужик с топором.
Грозен и зол его вид одичалый…
  Он притаился и ждет:
Вот на пирушке ночной запоздалый
  Мимо пройдет пешеход…
Он не на деньги блестящие жаден,
  Не на богатство, – как зверь,
Голоден он и, как зверь, беспощаден…
  Что ему люди теперь?
Он не послушает их увещаний,
  Не побоится угроз…
 
 
Боже мой! Сколько незримых страданий!
  Сколько невидимых слез!
Чудная ночь! Незаметно мерцает
  Тусклый огонь фонарей;
Снег ослепительным блеском сияет,
  Тысячью искрясь лучей;
Длинные улицы блещут огнями,
  Молкнут, объятые сном;
Небо усыпано ярко звездами,
  Светом облито кругом.
 

13 января 1856