Холод морозильного помещения резко ударил в лицо, когда они открыли дверь. Белые стены, пустые полки и металлические поверхности создавали почти стерильную обстановку, которая резко контрастировала с недавними событиями. Антуан первым вошёл внутрь, держа дверь, пока Пьер аккуратно вносил тело.

Они осторожно уложили её на одну из полок. Пьер на мгновение задержал взгляд на лице Луизы, теперь покрытом лёгким инеем. В этот момент что-то в нём дрогнуло, но он быстро взял себя в руки.

– Это необходимо, – пробормотал он, как бы оправдываясь перед ней. – Так будет лучше.

Антуан лишь кивнул. Когда они вышли из подвала, закрыв дверь на замок, Пьер оглянулся на врача.

– Спасибо за помощь, доктор. Это тяжёлая задача, но вы поступили правильно.

Антуан промолчал, его мысли явно были где-то далеко. Вместе они вернулись к остальным гостям, оставляя за спиной ледяное убежище, где теперь покоилось тело Луизы.

Фойе, освещённое неровным светом камина, замерло вместе с гостями, которые собрались вокруг картины с маркизом де Садом. Напряжение висело в воздухе, словно невидимый груз давил на каждого из присутствующих. Пьер Моро стоял у стены, его взгляд был сосредоточен, но не выдавал эмоций, хотя внутри он явно чувствовал нарастающее беспокойство.

Катрин Лаваль, стоявшая ближе всех к полотну, вдруг заметила нечто странное. Она сделала шаг вперёд, чтобы лучше рассмотреть детали. Её глаза округлились, а рука невольно поднялась к губам.

– Посмотрите… – её голос прозвучал почти шёпотом, но в тишине фойе его услышали все. – Одна из фигур… Она изменилась.

Гости обратили внимание на её слова, и вскоре взгляд каждого был прикован к картине. Одна из безликих фигур, окружавших маркиза, обрела черты – черты Луизы Белланже. Её золотистые волосы, холодные голубые глаза и высокие скулы были изображены с поразительной точностью. Казалось, что это лицо смотрит прямо на них, из глубины холста, с пугающей живостью.

– Это невозможно, – прошептала Софи, прижав руку к сердцу. Её голос дрожал. – Этого просто не может быть!

– Но это… она, – произнёс Филипп, протягивая руку к полотну, но не решаясь прикоснуться. – Я видел её вчера вечером. Это точно её лицо.

Эмиль Дюмон, напротив, стоял, сжав губы и глядя на картину, как на смертельную угрозу.

– Это нечто за пределами нашего понимания, – пробормотал он. – Никто из нас не мог бы нарисовать это за одну ночь. Но кто… или что это сделало?

Пьер шагнул вперёд, чтобы занять более решительную позицию.

– Возможно, это всего лишь совпадение, – начал он, пытаясь взять ситуацию под контроль. – Иногда наш разум видит то, чего нет, особенно в таких обстоятельствах.

– Совпадение? – Жанна Дюваль, до этого молчавшая, произнесла это слово с явной насмешкой. – Вы действительно так думаете, месье Моро? Или вы пытаетесь убедить в этом себя?

Катрин, не отрываясь от картины, повернулась к Александру Ренару.

– Профессор, вы говорили, что такие артефакты могут быть частью ритуалов, – напомнила она. – Возможно, эта картина… что-то большее, чем просто произведение искусства?

Ренар кивнул, его взгляд был прикован к лицу Луизы на картине. Он сделал шаг вперёд и заговорил. Его голос звучал глубже обычного, как будто каждое слово весило тонну.

– Это подтверждает мои догадки. Такие работы создавались не для украшения. Они были связаны с магическими ритуалами, с идеей заключения душ или манипуляции энергиями. Судя по всему, эта картина живая. И, возможно, она запечатлевает тех, кто… отдал жизнь.

– Отдал жизнь? – перебил его Филипп, в голосе которого звучал панический надрыв. – Вы хотите сказать, что каждый, кто умирает, становится частью этой картины?

Ренар посмотрел на него с тяжёлым выражением лица.

– Именно это я и говорю.

Все в комнате затихли. Лица гостей побледнели, кто-то сделал шаг назад, кто-то прикрыл рот руками, не веря происходящему.

– Это безумие, – истерично резко произнесла Софи. – Мы не можем верить в такие… суеверия.

– А вы видите здесь какое-то другое объяснение? – спросила Жанна. – Луиза мертва, её лицо на картине. Что ещё нужно, чтобы вы поверили?

Пьер поднял руку, пытаясь успокоить их.

– Прошу всех сохранять спокойствие, – сказал он твёрдо. – Мы должны разобраться в происходящем. Паника не поможет.

Но его слова ушли в пустоту. Гости переглядывались, и страх постепенно превращался в недоверие. Теперь каждый начинал подозревать другого. Катрин, которая продолжала внимательно наблюдать за картиной, произнесла тихо, но с отчётливой уверенностью:

– Это не просто случайность. Что бы это ни было, оно требует наших жизней.

Фраза прозвучала, словно приговор. Никто не знал, что сказать, и даже ветер за окнами, казалось, усилил свой вой, словно вторя её словам.

Снег, казалось, падал не хлопьями, а целыми слоями, закрывая мир за стенами отеля непреодолимой белой стеной. Каждое завывание ветра было похоже на отчаянный крик, эхом отскакивающий от горных склонов. Гости, которые ещё пытались убедить себя, что эта буря временная, постепенно начали понимать – отель теперь их единственный мир.

Пьер Моро, стоявший у окна в вестибюле, наблюдал за снежной завесой. Его взгляд был сосредоточен, но в чертах лица угадывалась тень беспокойства. Он чувствовал, как с каждой минутой паника среди гостей возрастает. Изоляция всегда пробуждает страх.

Внезапно свет в вестибюле мигнул, и огоньки ламп на мгновение погасли, погрузив комнату в пугающий полумрак. Мягкий свет камина стал единственным источником тепла и уюта. Когда электричество вернулось, гости, собравшиеся в гостиной, переглянулись.

– Это что ещё такое? – пробормотал Эмиль, закрывая газету и нервно постукивая пальцами по краю стола. – Проблемы с электричеством?

– Видимо, буря задела провода, – предположил Филипп, но его голос звучал неубедительно.

– Буря? – Жанна Дюваль, сидевшая в тени, медленно подняла голову. Её голос звучал низко и спокойно, но в нём была тревога. – Нет, это не просто буря.

Катрин Лаваль сидела неподалёку и внимательно наблюдала за каждым, собирая кусочки головоломки. Её взгляд задержался на Жанне.

– Вы хотите сказать, что… что-то другое вызывает это? – осторожно спросила она.

Жанна медленно кивнула.

– В подобных местах, как этот отель, энергия накапливается, – ответила она. – А когда происходит что-то необычное… она может выйти наружу.

В этот момент свет снова мигнул. На этот раз он отсутствовал дольше, и в коридорах раздался звук, напоминающий шаги. Все замерли, словно боясь потревожить тишину.

– Это был ветер? – Софи сжала руку Антуана, её лицо побледнело.

– Я пойду проверю, – уверенно произнёс Пьер и направился в сторону коридора.

Однако в коридоре не оказалось ничего подозрительного. Только длинные тени, искажённые слабым светом люстр, которые продолжали мерцать. Возвращаясь в гостиную, он почувствовал лёгкий холодок по спине, но решил списать это на свою усталость.

Гости начали расходиться по своим комнатам, но странные звуки не прекращались. Катрин, шедшая по одному из коридоров, остановилась. Ей показалось, что за её спиной раздался шёпот. Она обернулась, но никого не увидела.

– Катрин? – раздался голос Ренара из соседней комнаты. – Всё в порядке?

Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

– Да, просто… послышалось, – ответила она неуверенно.

Профессор вышел в коридор, держа в руках старинную книгу.

– В таких местах лучше не доверять своим чувствам, – сказал он с загадочной полуулыбкой. – Они могут подвести.

Катрин внимательно посмотрела на него.

– Вы тоже это чувствуете? – тихо спросила она.

Ренар немного помедлил, затем кивнул.

– Да. Здесь что-то есть. И это не просто буря.

Время шло, но странности становились всё более заметными. В одной из пустых комнат Софи услышала звуки, похожие на приглушённый смех. Она открыла дверь, но никого там не оказалось. В другой момент Антуан, проходя мимо закрытой двери, ощутил холодный поток воздуха, хотя все окна и двери были заперты.

Пьер, оставшись в вестибюле, пытался понять, как справиться с ситуацией. Он понимал, что гости начинают паниковать. Однако паника могла обернуться ещё большей угрозой.

В глубине коридоров Катрин и Ренар вновь остановились у картины с маркизом де Садом. Она выглядела иначе. Очертания фигур стали чётче, как будто они медленно приобретали жизнь.

– Она меняется, – прошептала Катрин, не отводя взгляда от холста.

Ренар склонился ближе, его глаза блестели от интереса.

– Это невозможно, – сказал он, но в его голосе слышалась неуверенность. – Или же… это часть её природы.

– Что вы имеете в виду? – Катрин повернулась к нему.

– Такие картины часто создавались не для украшения, – объяснил он. – Они были инструментами. Для запечатывания чего-то. Возможно для того, чтобы удерживать. Или чтобы выпускать.

Эти слова заставили Катрин вздрогнуть. Она отвернулась от картины, но ощущение, что за ней наблюдают, не покидало её.

К ночи в отеле стало совсем темно. Электричество отключилось, и теперь весь отель освещали только свечи. Тени от их огоньков плясали по стенам, превращая их в зловещие силуэты. Каждый гость чувствовал, что отель становится всё менее гостеприимным, а их положение – всё более безнадёжным.

В фойе оставаться больше не было сил. Атмосфера, накалённая страхом и подозрениями, давила на Катрин сильнее, чем она ожидала. Она почти машинально вышла из комнаты, чувствуя, как её взгляд всё ещё тянется к зловещей картине. Позади раздались уверенные шаги, и через мгновение рядом оказался профессор Ренар. Его задумчивый взгляд под круглой оправой очков говорил о том, что он тоже искал тишину.

– Вам не по себе, – заметил он, аккуратно подбирая слова. – Я прав?

Катрин коротко кивнула, не оборачиваясь. Она остановилась у двери в гостиную, её рука дрогнула на ручке, но она всё же вошла внутрь. Огни камина мерцали в полумраке, мягко освещая просторное помещение. Катрин подошла ближе к огню и опустилась в кресло, инстинктивно обхватив себя руками.

– Странно, что в таком тепле всё равно чувствуешь холод, – сказала она, словно себе.

Ренар сел напротив, положив руку на резной подлокотник. Внимательный, но ненавязчивый, он терпеливо ждал, пока Катрин заговорит. Наконец она подняла на него глаза.

– Вы, наверное, думаете, что я из тех, кто привык к комфорту, кто всегда получал всё, чего хотел? – тихо произнесла она.

Профессор чуть приподнял бровь, но промолчал, предоставляя ей продолжить.

– Но это не так, – добавила она. – Всё, что у меня есть, я вырвала у жизни. Каждый шаг – через боль, страх и отчаяние.

Ренар не перебивал, лишь чуть наклонился вперёд, давая понять, что слушает внимательно. Катрин провела рукой по гладкой поверхности подлокотника, пытаясь найти слова.

– Я выросла в крохотной деревне. Никто не верил, что у меня есть будущее, даже я сама. Моё детство – это холодные зимы и постоянная борьба за выживание. Отец пил, а мать… – Она замялась, глядя в пламя камина. – Мать просто исчезла однажды. Ушла и не вернулась.

Профессор молчал, но его глаза выражали сочувствие, и Катрин это почувствовала.

– Когда мне было семнадцать, я сбежала. Уехала в Париж, думая, что там всё будет иначе. Но жизнь оказалась ещё жестче. Работала официанткой, жила в комнате с прогнившим полом. Каждый день – борьба, чтобы заработать хоть немного. А потом… – Она на секунду замолчала, её голос стал тише. – Потом мне повезло. Я встретила человека, который дал мне шанс. Маленькая статья в местной газете, ещё одна… Так началось моё настоящее.

Ренар осторожно спросил:

– И вы сразу выбрали журналистику? Или это был вынужденный выбор?

Катрин улыбнулась горько.

– Я хотела найти правду. Всегда. Даже когда никто не верил в меня, я знала, что правда – это сила. Она может изменить жизнь, может разрушить ложь, в которой мы живём.

Её глаза встретились с глазами профессора, и он увидел в них что-то большее – не только боль прошлого, но и внутреннюю силу.

– Но, чтобы добиться успеха, мне пришлось пройти через многое, – продолжила она. – Меня называли слишком настырной, слишком упорной. Я слышала о себе всё: что я готова продать душу за статью, что у меня нет совести. А я просто делала своё дело. Свою работу.

– И в этом вы нашли себя? – спросил Ренар мягко.

Катрин отвела взгляд.

– Нашла ли? Иногда мне кажется, что да. Но бывают моменты, как сейчас, когда всё кажется зыбким. Как будто весь мой опыт, весь мой путь – это лишь подготовка к чему-то большему, более опасному.

Она замолчала, а профессор остался на месте, давая ей пространство. Пламя камина отбрасывало пляшущие тени на стены, словно подчёркивая её рассказ.

– А вы? – неожиданно спросила она. – Вы говорите, что знаете о таких вещах, как эта картина. Но вы ведь тоже не просто так оказались здесь, верно?

Профессор чуть улыбнулся. Казалось, он выбирает, что сказать, а что оставить в секрете.

Ренар, некоторое время задумчиво глядя на пламя камина, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Его лицо приобрело тень меланхолии, словно он мысленно возвращался в прошлое.

– Вы правы, мадемуазель Лаваль, – произнёс он наконец, его голос был низким, но проникновенным. – Я тоже здесь не случайно. Хотя, возможно, моя история не столь драматична, как ваша.

Катрин слегка улыбнулась, позволяя себе немного расслабиться.

– Я родился в Лионе, в семье учёных. Мои родители были одержимы знанием: отец – археолог, мать – историк искусств. Они привили мне эту жажду открытий. В детстве я часами просиживал в их кабинете, листая древние фолианты и глядя на старинные карты. Казалось, каждая из них хранила свои тайны.

Он на секунду замолчал, а потом продолжил, слегка понизив голос:

– Но настоящий интерес ко всему мистическому появился позже, когда я оказался в Румынии. Был молодой аспирант, отправленный изучать местные народные предания. Там, в одной из деревень, я впервые услышал о картинах, запирающих души. Старая женщина, у которой я остановился, рассказала мне, что её прадед видел, как такие картины использовались в ритуалах. Это были не просто холсты, а… инструменты. Средства, связывающие мир живых и мёртвых.

Катрин внимательно слушала, сосредоточившись на словах Ренара.

– Вы говорите, что эта картина может быть связана с чем-то подобным? – спросила она.

Ренар кивнул, его взгляд на мгновение остановился на её лице.

– Я не уверен, но признаки есть. Эта работа… Она не просто произведение искусства. Она создавалась с целью. Вопрос в том, с какой именно.

Катрин нахмурилась.

– И вы думаете, эта цель – жертвы? То, что произошло с Луизой и Леоном… Это может быть частью какого-то ритуала?

Ренар скрестил пальцы, его голос стал чуть громче.

– Возможно. Такие ритуалы часто предполагают жертвы. Это усиливает магическое воздействие. Если картина действительно связана с таким ритуалом, то каждое новое лицо на ней приближает к завершению обряда.

– Завершению? – переспросила Катрин. – Но зачем? Что это даст?

Профессор на мгновение замолчал, словно взвешивая свои слова.

– Трудно сказать. Но в древних текстах часто упоминается, что такие обряды могут даровать бессмертие, силу, власть. Или, что более вероятно, освободить что-то или кого-то, запертого внутри.

Эти слова заставили Катрин напрячься. Она посмотрела на камин, как будто пытаясь переварить услышанное.

– Значит, если мы ничего не сделаем, смерти продолжатся, – произнесла она, её голос прозвучал как утверждение, а не вопрос.

Ренар кивнул.

– Похоже на то. Но мы можем попытаться понять, как это остановить. Всё начинается с изучения самой картины.

– Тогда завтра утром мы этим займёмся, – твёрдо заявила Катрин. – Надо узнать всё, что можно, пока не стало слишком поздно.

Ренар одобрительно кивнул, его глаза блеснули решимостью.

– Это разумное решение. Но будьте готовы: истина может оказаться куда более страшной, чем нам хотелось бы.