Профессор Грейс кивнула, соглашаясь с его формулировкой.

– Вы утверждаете, что экспансия была неизбежна?

– Абсолютно. Как только человечество вышло за пределы своей системы, оно столкнулось с реальностью: галактика не ждала нас с распростёртыми объятиями. Колонии требовали ресурсов, ресурсы требовали контроля, а контроль требовал силы.

Иван переключил голограмму. Теперь перед комиссией возникли кадры первого военного конфликта, начавшегося в две тысячи четыреста восемьдесят втором году на Тарсисе-IV – первой планете, открыто выступившей против земного господства.

– Оппозиция появилась в тот же момент, когда земляне начали устанавливать свою власть на новых планетах. Локальные правительства понимали, что интеграция в Галактический Альянс означала потерю самостоятельности. Первые бунты начались ещё до того, как на колониях была установлена прямая военная администрация.

Офицер в чёрной форме, тот самый, что задал вопрос о рисках, склонил голову.

– И чем всё закончилось?

Иван перевёл взгляд на экран.

– Тем же, чем заканчиваются все восстания.

Кадры показали разрушенные города, захваченных мятежных лидеров, которых публично казнили на центральных площадях.

– Любая революция подавляется быстрее, чем успевает перерасти в полномасштабную войну.

– Не считаете ли вы, что этот цикл когда-нибудь нарушится? – спросил Ларсон, прекрасно понимая, насколько они отклонились от исходной темы.

Иван не моргнул:

– Только если изменится природа власти. А она не меняется.

На мгновение воцарилась напряжённая тишина. Комиссия продолжала изучать его, оценивая не только знания, но и убеждения. Теперь и он сам знал, что они тестируют его позицию.

– А что насчёт земной оппозиции? – голос капитана прозвучал ровно, но в его тоне угадывалась напряжённость.

Иван перевёл взгляд на говорившего.

– Вы имеете в виду тех, кто называет экспансию Земли чудовищной? – уточнил он.

– Именно, – Фаррелл слегка наклонился вперёд. – Тех, кто утверждает, что мы не приносим цивилизацию, а навязываем рабство другим планетам.

Иван без колебаний активировал новую голограмму. Перед комиссией вспыхнули кадры протестов на Земле: многотысячные толпы, митинги под лозунгами "Нет военной экспансии!", столкновения с силами безопасности.

– Оппозиция – это естественная часть любого общества, – спокойно начал он. – Она возникает всегда, когда глобальные решения принимаются не в пользу всех, а в пользу сильнейших. Мы – не исключение.

Голограмма изменилась. Теперь на экране появились лица – лидеры оппозиционного движения. Профессоры, писатели, бывшие офицеры, отказавшиеся участвовать в операциях подавления.

– Основной аргумент оппозиции строится на том, что человечество утратило моральные ориентиры. Они считают, что наша экспансия – не эволюционный процесс, а агрессия, сравнимая с древними завоеваниями. Их основная риторика: "Земля не имеет права перекраивать чужие миры под себя".

Он повернулся к адмиралу Блэру.

– Но, если бы мы действовали иначе, мы бы никогда не стали доминирующей силой в галактике.

Ларсон хмыкнул.

– Значит, вы утверждаете, что насилие – единственный способ удержания власти?

Иван не отвёл взгляда.

– Власть не удерживается убеждением. Она удерживается жестким и постоянным контролем.

Он снова сменил проекцию. Теперь перед комиссией мелькали данные разведки, перехваченные сообщения оппозиционеров, схемы поставок вооружений для подпольных группировок.

– Оппозиция не ограничивается словами. В последние годы они организовали ряд терактов на промышленных планетах, пытались взломать системы управления хронопотоковыми двигателями, а в прошлом году предприняли попытку убийства Верховного координатора экспедиционных войск.

Капитан Фаррелл сложил руки на груди.

– То есть, они не просто идеалисты, а ещё и террористы?

– Не все, – признал Иван. – Но все, кто действительно представляет угрозу, в конечном итоге прибегают к насилию.

Ларсон взглянул на него с тем же скептицизмом, что и раньше.

– И что, по-вашему, должно быть сделано с оппозицией?

Иван не моргнул и глазом:

– То же, что делается всегда.

Голограмма снова изменилась. Теперь она показывала тайные аресты, исчезновения, внедрение цифровых лидеров не только в чужие цивилизации, но и среди самих землян.

– Мы не просто подавляем сопротивление. Мы контролируем его изнутри.

В аудитории воцарилась тишина. Комиссия продолжала изучать Ивана, оценивая его теперь не только как аналитика, но и как человека, который понимает суть системы и не испытывает к ней иллюзий.

В зале повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь приглушённым гулом работающих консолей. Голограмма перед комиссией погасла, растворившись в воздухе, оставив после себя лишь мерцающее свечение на сенсорных панелях. Иван не двигался, не позволяя себе даже мельчайшего движения, которое могло бы быть воспринято как признак неуверенности. Всё было сказано, ответы даны. Теперь решение оставалось за теми, кто сидел за длинным столом напротив него.

Адмирал Уэллс молча обменялся взглядами с капитаном Фарреллом, затем перевёл взгляд на профессора Грейс. Та, слегка кивнув, развернула перед собой панель голосования. Один за другим члены комиссии подтверждали своё решение, и Иван краем глаза видел, как на экране появляются первые результаты.

– Принимаем экзамен, – ровно произнёс Уэллс, не выказывая ни малейших эмоций.

На виртуальном экране появилось заключение: «Оценка: Отлично. Решение комиссии: Присвоить звание лейтенанта Военно-космических сил Земли. Специализация: специалист по экспансии 1 категории.»

Иван мельком взглянул на таблицу и увидел итоговое голосование: "Принять – 6, Против – 1."

Он уже знал, кто проголосовал против.

Командор сидел, скрестив руки на груди: его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах читался холодный гнев. Он не собирался мириться со случившимся.

– Это ошибка, – голос Ларсона прозвучал резко, как будто ударили по металлу, и атмосфера в зале мгновенно изменилась.

Иван поднял голову, встретившись с его взглядом. Члены комиссии, ещё секунду назад настроенные на завершение экзамена, теперь замерли, наблюдая за тем, что явно не входило в сценарий стандартной процедуры.

– Объясните, командор, – спокойно произнёс Уэллс, хотя его голос звучал предостерегающе.

Ларсон чуть подался вперёд, его челюсть была напряжена, а руки всё так же сжаты на груди, словно он сдерживал желание ударить по столу.

– Этот курсант может прекрасно разбираться в теории, но это не делает его офицером. Он никогда не командовал людьми, не принимал решений под давлением, не видел, что происходит, когда война выходит за рамки моделей и прогнозов, когда всё идёт не по плану, когда от твоего приказа зависят жизни, которые ты уже не вернёшь назад.

Его голос был наполнен презрением, но это было не просто недовольство. В нём чувствовалась личная неприязнь.

– Вы утверждаете, что он не готов? – уточнил профессор Грейс, сложив руки перед собой.

– Он не готов, – Ларсон почти бросил эти слова. – Он просто ещё один теоретик, которого система продвигает вперёд, игнорируя реальность.

Иван молчал, позволяя Ларсону говорить, не давая ему удовлетворения в виде мгновенной реакции.

– Лейтенант должен не просто знать, как работает война, он должен жить ей. В критический момент интеллект ничего не значит, если нет стержня, силы, готовности принять последствия своих решений.

Иван медленно выдохнул, прежде чем заговорить.

– Я правильно понимаю, командор, что, по-вашему, интеллект и сила характера – взаимоисключающие качества?

– Я говорю о том, что интеллект без опыта – ничто, – Ларсон посмотрел на него, сузив глаза.

– Опыт – это то, что получает каждый офицер в процессе службы, – Иван ответил ровно, не повышая голоса. – Или вы предлагаете допускать к командованию только тех, кто уже прошёл войну, а не тех, кто может выиграть её?

На секунду в зале повисла тишина. Ларсон стиснул зубы, пока его пальцы медленно сжимались в кулак.

– Вы, конечно, можете сколько угодно спорить, но вы знаете, почему я говорю это, – его голос стал ниже, и в нём звучала глухая ярость.

Иван не отвёл взгляда.

– Вы говорите это, потому что считаете, что я недостаточно хороший офицер. Или потому, что у вас есть личные причины?

Воздух в зале будто сгустился. Комиссия молчала, но Иван знал – все знали. Лиана.

Её имя не прозвучало, но оно висело в воздухе. Все знали, что она его, Ларсона. Тайная связь, о которой не говорили вслух, но о которой шептались в коридорах Академии. Командор привык владеть, привык держать всё под контролем, и сейчас он видел перед собой человека, которого не мог контролировать.

Иван видел, как тот напрягся, как на мгновение в его глазах вспыхнула ярость, но затем Ларсон сдержался.

– Командор, – голос Уэллса был спокойным, но в нём звучал явный намёк, что этот разговор зашёл слишком далеко. – Ваша позиция зафиксирована. Однако решение комиссии принято большинством голосов.

Ларсон не шевельнулся.

– Вы делаете глупость, – медленно и чётко сказал он.

– Это решение комиссии, – твёрдо повторила профессор Грейс.

– Это решение слабых, – бросил Ларсон, и его голос стал ледяным. – Мы превратили Академию в фабрику по выпуску бумажных офицеров, и удивляемся, почему каждый новый конфликт оказывается хуже предыдущего.

Он резко встал, отодвинув назад свой стул с лёгким скрежетом.

– Вы сами потом поймёте, что ошиблись.

– А пока что это не вам решать! – заключил Уэллс, ударив словами почище ножа.

Ларсон бросил на Ивана последний взгляд, полный не гнева, а чего-то другого, более сложного. Это был не конец. Это был только первый раунд.

– Лейтенант Артемьев, – голос Уэллса разорвал молчание. – Вы проявили исключительные знания в теории экспансии, продемонстрировали понимание стратегических процессов, а главное, показали, что способны отвечать за свои слова. Однако не забывайте: реальность всегда сложнее, чем её теоретическая модель.

Иван кивнул.

– Так точно, адмирал!

– Завтра вы получите официальное назначение. Свободны.

Бывший теперь курсант встал, приложил руку к груди в военном приветствии, развернулся и направился к выходу.

Он не обернулся, но он чувствовал на себе взгляд Ларсона: это ещё не конец.

Иван шагнул за порог аудитории, чувствуя, как напряжение, державшее его в тисках всю экзаменационную сессию, начинает понемногу отпускать. Он сохранил непроницаемое выражение лица, хотя где-то внутри ворочалась почти непривычная эмоция – удовлетворение. Выдержал экзамен, справился с вопросами, выстоял под напором комиссии и даже, черт возьми, выслушал Ларсона, который был готов его сожрать, запивая своей вечной горечью.

Сейчас ему хотелось просто уйти отсюда, найти место, где можно будет сесть и пялиться в стену, не слыша голосов начальства, не видя перед собой анализ тактики экспансии и хронопотоковых расчётов.