Поздний ужин

Надо же, мне все-таки удалось вернуться к нашему корпусу живым и, как ни странно, здоровым. Если не считать халата, ничего не пострадало, ну а может быть, именно белый халат меня и спас. И, окрыленный надеждой, я на эту мраморную приступочку перед дверью даже не запрыгнул, а взлетел. Обычно двери на ночь запирают, но чем черт не шутит, вдруг забыли? На всякий случай я дернул обеими руками за вертикальную ручку. Так и есть, закрыто, и внутри света нет. Лишь стекла задребезжали. Я на ощупь нашарил звонок на стене и вдавил кнопку. Со стороны это наверняка выглядело красиво и трагично. Ночь, фигура в белом на темном крыльце, в обрамлении четырех белых колонн.

Да, звонок тут, конечно, знатный присобачили. Трели такие пронзительные, что на проспекте слышно. Этим звонком можно общегородскую воздушную тревогу объявлять.

Только сейчас я в первый раз оглянулся. Они были здесь, вся стая, уселись в двух шагах от крыльца полукругом, лишь дыхание слышно, некоторые тихонько поскуливали. Я снова позвонил, подольше. Да что там, все умерли, что ли? Такие дела вокруг творятся, а они дрыхнут. А если попробовать по двери ногой колотить? Самый большой пес нервно зевнул и со стуком захлопнул пасть, белые клыки сверкнули в темноте, как татарские сабли.

Наверное, это он мне халат разодрал, сволочь, хотя, может, и нет. Уж больно экземпляр здоровенный, похоже, кавказская овчарка, сейчас много породистых собак на улицу выкидывают, прокормить трудно. Правда, в потемках не очень-то видно, да и отгадывать породу собаки, которая тебя хочет сожрать, не самое время. Такой огромный барбос должен был меня вместе с халатом проглотить, целиком. Я еще раз позвонил и снова принялся что есть сил ногой дубасить.

Эх, нужно было наших по телефону предупредить, вот лапоть, сам виноват. А собачкам точно звук звонка не нравится. Сидят, не нападают, смотрят, что дальше будет. Сколько же их тут? Десятка два, не меньше, и все крупные и, похоже, очень голодные. Моих шестидесяти пяти кило им ненадолго хватит. А может, у них чисто спортивный интерес, они же меня как окружили кольцом, так и гнали, словно дичь. Ведь собирался по проспекту идти, да хирурги отсоветовали, мол, мало ли на кого нарвешься, на патруль какой-нибудь, костей не соберешь. Того парня, которого мы сегодня с хирургами утром штопали, как раз такой патруль встретил.

Что там произошло, не совсем ясно, но чем-то он сильно стражам порядка не понравился. Потому как молотили они его дубинками долго и от души.

Хотя кто их знает, может, они теперь так со всеми, у кого документы проверяют? Вчера во всем городе ни одного мента не осталось, как крысы по щелям попрятались, а сегодня они отрываются – за тот свой страх вчерашний.

А парень лежал на тротуаре пару часов, пока «скорая» не приехала, ну, ему еще повезло, нынче день такой, что мог до следующего утра ждать, если бы выжил, конечно.

Еще бы, разрыв печени, селезенки, тощей кишки, пневмоторакс, сотрясение мозга, да и мочевой пузырь ему порвали до кучи, потому меня и вызвали в помощь. А документы, кстати, у него в карманах нашлись. Паспорт и студенческий билет Горного института. Он тут рядом совсем, институт этот.

К тому моменту как я прибежал, хирурги ему уже в брюхо влезли, свое почти все сделали, меня ждали. Пузырь шить не так уж долго, тем более мне один из хирургов ловко ассистировал. Потом сам немного на крючках постоял, помогал. И только решил сворачиваться, стали раненые с Пресни поступать, а там сплошные огнестрельные, на любой вкус. И сквозные, и слепые, и рваные от рикошета. Наглядная иллюстрация к учебнику по военно-полевой хирургии. Так что пришлось остаться надолго, реаниматологи местные зашиваться начали. Вот тут-то и пригодилась моя реанимационная юность – кровь ведрами переливать, подключичные катетеры вставлять, плевру дренировать.

Один мужик, которому голень пулей раздробило, все никак не мог успокоиться, повторял как заведенный: «Там рядом стреляют, а они, суки, матрешками торгуют!» Это он арбатскими торговцами возмущался. Я все-таки не выдержал и спросил: ладно, хрен с ними, с торговцами, ты-то зачем туда полез? Он глаза отвел и пробормотал: «Да интересно ж посмотреть. Когда еще такое будет!» Действительно. Веская причина, чтобы всю оставшуюся жизнь на протезе скакать.

Потом опять в операционную отправился и шил, и на крючках повисел. И когда я в урологию решил вернуться, стояла глухая ночь.

Нет, надо было все-таки по Ленинскому идти, как Мишаня. Наш медбрат Мишаня слыл человеком божьим. С тех пор, как в одном из корпусов восстановили храм, ни одной вечерней службы не пропустил, став ревностным прихожанином. А после молитвы возвращался всегда по проспекту, вдоль ларьков. Ларьки стояли плотно, через каждые десять метров. Ассортимент в них был как под копирку: сигареты, водка, пиво, «сникерсы» да «марсы». Стоило это немало, но все равно здорово, идешь как по Бродвею, вокруг «Мальборо», «Кэмел» да кока-кола. Тут даже если не купишь, так хотя бы поглазеть можно.

Мишаня обычно брал в киоске водку подешевле, бутылку пластиковую кока-колы и в подвале, тряся бородой, распугивая крыс, все это в два приема выдувал. Вот как на него слово божье действовало. Один раз, правда, переборщил, купил с каких-то шальных денег здоровую бутылку «Абсолюта», так и бродил всю ночь по корпусу, словно зомби, глаза блестят недобрым пламенем, борода черная лопатой, ни дать ни взять Емельян Пугачев, сбрендивший при осаде Оренбурга. Циститные барышни, наталкиваясь на Мишаню в темноте, сильно нервничали.

А меня патрулями застращали, я и пошел по территории. Идти неблизко, от хирургии до урологии – почти троллейбусная остановка, где-то там посередине меня в кольцо и взяли. Сначала даже не почувствовал всю ответственность момента. Ну, выскочили из темноты здоровые собаки, погавкали, потом еще другие набежали, а когда стало понятно, что я для них добыча, было уже поздно. Назад не вернешься, ночь, кругом ни души, фонари не горят, ни черта не видно, все корпуса закрыты. Пришлось идти в кольце собачек, которые теперь не гавкали, а злобно рычали, дышали адским огнем, шерсть дыбом. Еще бы! От меня же после операций запах для них возбуждающий. Свежая кровь, свежее мясо.

И когда одна из псин, решив перестать церемониться, сзади рванула за халат и он с треском разъехался, я только и успел подумать, как же сейчас может нелепо окончиться моя жизнь. От шальной пули – даже по-геройски, от дубинок патруля – ну еще туда-сюда, а когда тебя съедают псы, да еще на работе, это никуда не годится.

Непонятно, почему они меня сразу не загрызли, наверно, мой белый халат их сбил с толку: днем этих собак часто подкармливали санитарки и буфетчицы, женщины, как правило, сильно пьющие, но сердобольные.

Я опять позвонил, теперь морзянкой. Три коротких, три длинных, три коротких. SOS – спасите наши души! Это почему-то подействовало. Буквально через полминуты зажегся свет в коридоре, затем в прихожей возле гардероба. За дверным стеклом появилась лохматая голова. Я выдохнул.

– Что нужно? Чего трезвонишь? Вот я милицию вызову!

Сонька, дежурная медсестра.

– Сонька, зараза, открывай быстрее, пока меня здесь не загрызли к едрене фене!

– Ой, доктор, это вы, что ли? Вы?

– Да! Я это, я!!! Сонька, быстрее открывай, говорю!

– А-а-а, так это вы, доктор? А у меня ключа все равно нету!

И ушла ключ искать. Ну что ты будешь делать! Слава богу, вернулась быстро, засовом загремела, крюком зазвенела, ключом заворочала.

– А мы думали, вы в хирургии до утра останетесь!

Думали они, оказывается. Сонька открыла наконец дверь.

Я ее вдавил внутрь грубо, не по-джентльменски, и в предбаннике оглянулся на этих друзей человека в последний раз.

– Лучше погляди, какие барбосы. Чуть не сожрали!

Сонька посмотрела на собак из-за моего плеча. Многие уже встали и потрусили куда-то во мрак вслед за вожаком. Наверняка искать очередного лопуха на ужин.

– Эти? Эти могут! – уверенно сказала Сонька. – Весной двух бомжей у четырнадцатого корпуса насмерть загрызли. Вы, доктор, напрасно тут ночью ходите!

Как будто я тут променад перед сном решил устроить. Бомжей, значит, загрызли, а доктора уважают. А может, и не уважают. Может, доктором как раз и побрезговали.

Я нашарил сигареты и прикурил. А пальчики-то дрожат! Понятное дело – выброс катехоламинов в кровь. Эх, жизнь наша – сплошная биохимия!

Бомжи. Новая московская напасть. С каждым месяцем их все больше. Еще несколько лет назад никто о таком и не слыхивал. А сейчас они везде. А уж вокруг нашей больницы и подавно. Ну, это и понятно. Тут корпуса заброшенные, и кухня рядом, а заболеет кто всерьез, так совсем удобно. В приемном покое, если такого бомжа кладут на кушетку, с него в разные стороны блохи начинают выпрыгивать. Сам много раз видел. Обычно в таких случаях монашек просят – так у нас сестер милосердия называют из общины при церкви. Они к таким подойти не гнушаются, а остальные блох боятся.

Бывало, бегаешь из корпуса в корпус, как заглянешь в оконные проемы полуразрушенных зданий, становится страшновато от копошения этих тел в лохмотьях.

Хотя есть вещи куда опаснее бомжей. Например, на прошлой неделе вышли на крыльцо покурить, сначала никто не понял, что за хлопки такие, а когда человек мимо пробежал с пистолетом, сообразили. Оказалось, какие-то отморозки на цветочников наехали.

Недавно азербайджанцы корпус неподалеку в аренду взяли под хранилище, там их бандюганы и постреляли. Теперь так коммерческие вопросы решаются. Некоторые потом приходили смотреть, как один из этих бедолаг лежал на холме из гвоздик, прямо как Ленин в мавзолее.

Я спустился в подвал, открыл свой шкафчик, лампочка еще, как назло, перегорела, долго шарил в потемках, достал запасной халат, не очень чистый, сильно мятый, зато целый. Еще в начале сентября замок со шкафчика сорвали, сперли заварку и сахар. Между прочим, купил на последние деньги. Хотел на дежурстве, как приличный, не халявный больничный сахар грызть, а свой. А главное, увели мой любимый японский фонендоскоп, только халаты с колпаком и оставили. Хотя чего уж теперь переживать.

– Сонька, пожрать что-нибудь осталось?

– Ой, доктор, а вы не ужинали? – Сонька сочувственно так спрашивает.

А я и не обедал, да, в принципе, и не завтракал, но говорить об этом не стал. Не из деликатности, а просто лень.

– Давайте я найду что-нибудь, я быстро! – Сонька – баба добрая, правда, малость бестолковая.

– Да ладно тебе, Сонь, не суетись, спасибо. Да и что тут найдешь, в два часа ночи? Лучше спать иди.

Я еще минут пять ее прогонял, наконец ушла. А сам на кухню отправился, а вдруг там что-нибудь да осталось.

Не успел выключателем щелкнуть, как пол на кухне зашевелился и брызнул во все стороны. Это потревоженная стая огромных тараканов побежала от меня по щелям прятаться. Тараканы здесь, как и все остальное, какие-то доисторические. Невероятных размеров, черные, под ногами хрустят, словно битое стекло. Пришлось взять паузу, пусть себе бегут в свои тайные квартиры.

Теперь можно спокойно, не бегая по членистоногим, плеснуть воды в чайник, плиту включить. Немного погодя огромный алюминиевый чайник весело засвистел, создавая некое подобие домашнего уюта. Начал было по кастрюлям шарить, съестное искать, да уже нет, конечно, ничего. Все пусто, только в одной ко дну прилипли холодные резиновые макароны. Греть неохота, тарелок чистых нет, но ничего, мы не гордые, можем прямо из кастрюли поесть. С неимоверным удовольствием я опустился на стул, поставил кастрюлю себе на колени и стал скрести ложкой по днищу.

Сразу Женя Лапутин вспомнился, мой давнишний приятель. Мастер парадоксальных вопросов.

– Ты заметил, что коммунисты очень любят макаронами закусывать?

Мы с ним раньше в другой больнице работали. Женька в нейрохирургии, а я в реанимации.

– А почему, Жень, макаронами и почему коммунисты?

– Да блюют они у меня в смотровой этими самыми макаронами! Я точно знаю, если ко мне коммуниста после ноябрьской демонстрации привозят, обязательно будет макаронами блевать! Наши коммунисты в глубине души итальянцы, без макарон не могут.