– Люди! Люди! Люди! Мы просим вас прекратить бессмысленное сопротивление. Приглашаем вас на наши приемные пункты. Если вам встретится разведывательный или боевой механизм, громко и отчетливо произнесите: «Приемный пункт» или покажите пустые руки, и вы будете сопровождены до ближайшего приемного пункта. Вам будут гарантированы жизнь, здоровье, хорошее питание, развлечения и медицинская помощь.

Но после того как эту зазывалочку сообщают в четвертый раз, в представлении появляется новый персонаж. Худощавый усатый дядька лет сорока выходит на передний план, заслоняя собой детей:

– Здравствуйте. Мое имя – Григорий Пушкин. Я родился в России, затем вместе с родителями переехал на постоянное проживание в Соединенные Штаты.

– Тоже мне, Пушкин нашелся, – негромко замечает Якушев. – Да если он – Пушкин, то я – Барак Обама!

Лже-Пушкин между тем продолжает разливаться соловьем:

– После того как наше правительство приняло благоразумное решение о прекращении бессмысленного сопротивления нашим галактическим друзьям, я со своей женой и со своими детьми отправился на приемный пункт. Там нас встретили и определили в поселение временного проживания, располагающееся на побережье Флориды. Мы очень довольны, – он улыбается голливудской улыбкой на все тридцать восемь зубов. – Мы имеем четырехразовое питание, удобное жилище, нам предоставлены одежда и обувь, оказывается медицинская помощь, наши дети посещают школу.

Картинка показывает нам беззаботных людей, что-то с аппетитом жующих за столами под арочной крышей. Улыбчивую девушку, похожую на какую-то актрису, тщательно обследует странный агрегат явно медицинского назначения, а человек в белом халате на заднем плане ничего не делает и лишь смотрит на своего механического босса с восхищением, плавно переходящим в идиотизм.

– Я хочу сообщить вам, мои бывшие сограждане, что те, кто…

Оба-на! А такого я еще не видал! Голограмма подернулась рябью, голос прервался, а потом…

Картинка резко изменилась. Теперь на ней были облупленные белые стены, на фоне которых стояли трое людей. Лица закрыты: у одного платком, у двух других – шапочками-балаклавами. Один из них шагнул вперед:

– Здравствуйте товарищи! Говорит штаб сопротивления Московского региона. По последним данным, в зоне Московского оборонительного района положение не изменилось. Имели место отдельные стычки с силами противника, в результате которых было уничтожено до сорока единиц вражеской техники, в том числе двенадцать боевых роботов и один десантный бот захватчиков. Еще три десантных бота повреждены. А прямо сейчас…

Откуда-то с севера вдруг взметнулся дымный столб со светящейся точкой на конце. Перечеркнув ночное небо, он впился в одну из «тарелок». Посудину аж подбросило, затем мелко затрясло, и она, кренясь и заваливаясь вбок, начала быстро снижаться.

– Упс! – Якушев чуть не вскрикнул. – Никола, ты глянь: попали! Попали, черти!

Изображение в небе исчезло. Вторая «тарелка» заметалась, выискивая неизвестную пусковую установку. Из нее высыпалась целая стая «глазастиков-крыланов» и разлетелась по всему небосводу.

Я пихнул напарника в плечо:

– Ну-ка, дай-ка, – и взялся за старенькую «драгуновку». СВД плюнулась огнем раз, другой, и два «крылана», как-то очень по живому сложив крылья, ухнули вниз.

– Ноги-ноги-ноги! – рявкнул Якушев, и мы побежали, провожаемый неяркими вспышками, которыми ближайший «карп» бил по тому месту, где мы только что сидели.

Той ночью я впервые за много лет увидел яркий, цветной и какой-то очень натуралистичный сон…

…Перед нами волнуется толпа. Подростки в ярких красных и черно-желто-белых шарфиках выкрикивают лозунги, размахивают самодельными красными флагами. Мы стоим перед ними, сомкнув щиты и приготовив дубинки. Вот полетели первые петарды, дымовухи, пустые бутылки.

Команда – и мы делаем первый шаг. И еще шаг. Сейчас мы их… сейчас…

Толпа внезапно, словно по приказу, раздается в стороны, и я вижу, что перед нами стоит Джелат с пулеметом наперевес. Оглушительно бьет очередь…

Справа и слева от меня падают мои товарищи. А над толпой раздаются призывы:

– Оружие разбирай!..

– В Думу! Пусть ответят, гады!..

– Бей псов!.. Потом кто-то начинает громко читать коряво срифмованное стихотворение:

 
Красное знамя
Поднимем как встарь!
К стенке мусарню!
Буржуёв – на фонарь!
 

Я смотрю на Джелата, который ведет стволом вдоль нашего строя. Сейчас он…

Сзади нас неожиданно опускается «карп». Оттуда выскакивают два «носача» и в несколько выстрелов разносят толпу. Я вижу, как, не переставая стрелять, горит Джелат, как Алексей пытается прикрыть собой убегающих пацанов…

– Уважаемая земная полиция! – механический голос за спиной. – Мы просим вас пройти на борт десантного бота.

Оборачиваюсь… Передо мной стоит какой-то зеленый зубастый осьминог в шлеме. Ни дать ни взять – персонаж из мультсериала «Симпсоны». Он приветливо машет мне щупальцем:

– Проходите, человек-полицай. Вам будет предоставлено хорошее питание, развлечения и медицинская помощь…

Пытаюсь вытащить из кобуры пистолет. Осьминог удивляется:

– Что вы делаете, человек-полицай? Вы охраняли господ. Теперь ваши господа – мы. Проходите, пожалуйста, человек-полицай. Вы нам нужны. Вам будет предоставлено хорошее питание, развлечения и медицинская помощь, – и кладет щупальце мне плечо.

Я дико кричу, пытаясь вырваться…

– …Коль, Коль, ты чего? – кто-то трясет меня за плечо. – Ты чего орешь-то так? Приснилось чего?..

…Через неделю в почтовый ящик ветеранам было отнесено первое письмо. Шатурин делился информацией, предложил подбросить патронов, если вдруг возникла нужда, интересовался насчет антибиотиков и обезболивающего, которое у нас было уже на исходе. В ответном послании нас скупо поблагодарили за информацию, подбросили свою и, главное, – аккуратно уложили в тайник вместе с письмом десяток шприцов-тюбиков армейского образца и несколько упаковок с антибиотиками широкого спектра воздействия. И словно в шутку там же лежала банка персикового компота…

В послании говорилось также, что из Штаба Сопротивления попробуют прислать к нам медиков, и давалась частота для экстренной связи. Пал Иваныч долго рассматривал письмо, хоть и написанное от руки, но на приличной бумаге. Затем повернулся ко мне:

– Вот что, товарищ лейтенант. Назначаешься ответственным за связь с этим… Штабом. Как думаешь: управишься? Ведь они, как ни крути, – незаконное вооруженное формирование. С коими мы бороться просто-таки обязаны…

У меня даже в глазах помутилось:

– С ними бороться? После того, как они «тарелку» сковырнули? После всего того, что они делают? Да они же нас… как Иуду… на поганой осине… И правы будут!..

– А не смущает вас, товарищ лейтенант российской полиции, – майор нажимает на слово «российской», – что одним из их организаторов – фундаторов, как они сами себя именуют – был Юрий Подобед?

– Какой Подобед? – сперва я даже не понял, о ком идет речь.

– А их что, храни господи, несколько? – делает испуганные глаза Шатурин. – Я знаю только одного – бывшего командира Минского ОМОНа.

Это то-о-от? Серьезный мужик, и парни у него серьезные…

– Так вот, с точки зрения и нашего начальства, и мирового права, такая организация именуется международной террористической.

Обалдело смотрю на Шатурина: не шутит ли товарищ майор? Да нет, похоже, не шутит…

– Так что ты учти, Бортников: если потом что-то не так пойдет – на меня и на тебя всех собак повесят. И еще как!..

…Я шел на встречу с бойцами Штаба Сопротивления. Собственно говоря, тогда, в самом начале, когда вторжение только-только начиналось, штабов было три: Штаб Обороны, Штаб Гражданской Обороны и Штаб сил МЧС.

Первым накрылся Штаб Обороны. Разжиревшие от мирной жизни, с мозгами, заплывшими салом, генералы угробили весь имевшийся у них под рукой личный состав в отчаянных контратаках, и больше о них я ничего не слышал.

Вторыми погибли эмчээсовцы. Они до самого конца продолжали выполнять свой долг – спасали людей из-под развалин разбомбленных домов.

Дольше всех продержались, как ни странно, «гробы». Эти еще и к концу второго месяца вторжения, когда «тарелки» уже рассыпали на атомы Пентагон, когда штаб-квартира НАТО уже отдала приказ о безоговорочной капитуляции, когда Народная армия КНР уже перестала пытаться завалить противника трупами в связи с окончанием «боезапаса» – так вот, даже тогда Штаб Гражданской Обороны еще что-то пытался сделать. И хотя получилось у «гробов» далеко не все, но они вызывали уважение. Настоящее…

А потом все рухнуло. Где-то в руинах затерялся и сгинул глава Московской полиции (о чем никто из наших особо и не жалел, ибо толку от этого кабана было не больше, чем от кота – молока), пропали всякие федерации-конфедерации, исчезли более-менее организованные банды. Осталось лишь гражданское население, доведенное до состояния затравленных крыс, да небольшие отряды, которые еще как-то сопротивлялись. Вроде нашего второго батальона…

И вот теперь возник новый штаб, который действительно делает дело. И я иду туда по схеме, которая была в очередном письме…

…По бывшей Калужско-Рижской линии метрополитена я шагал почти два часа. Потом нырнул в неприметную дверцу в одном из перегонов. Длинная лестница… Сначала вниз, потом – вверх… Поворот… Узкий, бесконечно тянущийся коридор…

Из-под ног с визгом шарахнулась здоровая крыса, и почти сразу же негромкий голос порекомендовал:

– Стой, как стоишь, парень. Ты куда это собрался?

– На слет дятлов, – именно такой ехидный пароль и был означен в письме. – Общегородской слет дятлов…

– Николай? – интересуется другой, смутно знакомый голос. – Заходи, гостем будешь.

И в луче света появляется высокая фигура. Алексей? Точно – он…

…Через полчаса мы, вместе с Алексеем и еще двумя такими же крепкими мужичками неопределенного возраста, шагаем по каким-то уж совсем жуткого вида переходам. На мой робкий вопрос, где это мы, собственно, один из крепышей коротко отвечает: «Система, сынок». По-видимому, этим вопрос исчерпан. Жаль только, что я ничего не понял….

Переходы кончились внезапно. Как-то вдруг – раз! – и раздались в стороны стены, улетел вверх потолок. Пространство было залито ярким электрическим светом, от которого я уже не то что отвык, а прямо-таки забыл, как он выглядит! Этот свет озарял… зал – не зал, а что-то длинное, разделенное легкими перегородками на клетушки с большим открытым… большой открытой… в общем, выглядело это место словно большая площадь, окруженная маленькими домами-каморками. Сходство усиливали проходы между клетушками: ни дать ни взять – улочки да переулочки.

На «площади» громоздилась некая КОНСТРУКЦИЯ, из глубин которой то и дело слышались удары, треск и отборный мат, перемежаемый особо изощренными построениями типа: «маму твою факториал», «транслятор тебе через ж…» и прочее. Неожиданно из мешанины проводов, коробок и ящичков подозрительного вида, труб, трубок и трубочек вынырнул Дмитрий. Он невидящим взглядом посмотрел на меня, аналогично – на обоих крепышей, потом перевел глаза на Алексея, и тут его взгляд начал приобретать живость и осмысленность:

– О! – радостно заорал он. – Дядя Леша! Дядь Леш, смотри: вот этих хреновин, – Дмитрий показал нечто блестящее, с яркими метками на поверхности, – этих больше не надо! Нам вот такие еще нужны! А то у нас уже половина сгорела на фиг, а мы еще не разобрались! Представляешь: проходит на него команда сдвига – и он тут же накрывается… ну, ты понял чем! Скажи там своим и батиным, что пусть вот этих вот, с вот такой маркировкой, принесут!

– Дим, – остановился Алексей, – ты лучше своих кого пошли с нашими. Мы завалить-то завалим, а вот снимать да выискивать…

– Ага, – легко согласился Дмитрий. – Джинн, сходи с ними?

– Легко, – отозвался откуда-то изнутри конструкции невидимый Джинн. – Тока я еще Санька и Гришу-большого с собой возьму…

– Да-а?! – завопил Дмитрий, ныряя обратно, в путаницу проводов. – А кто прогу гладить будет?!

Дальше я уже не разобрал, потому что один из крепышей легко тронул меня за локоть: «Пошли?»

И мы снова пошли, но на сей раз уже совсем недалеко – до ближайшей клетушки-каморки, в которой за столом сидели, в тесноте, да не в обиде, человек двадцать. Очень разные, но вместе с тем удивительно похожие…

– Здравствуй, Николай, – сказал Олег-Джелат, поднимаясь из-за стола. – Рад, что ты еще жив.

– Здравия желаю… Лейтенант Бортников… – больше мне говорить было нечего.

– Ты проходи, боец, – подал голос другой мужик, худой и жилистый, чем-то похожий на кнут. – Есть-пить хочешь? Если куришь – кури.

– Курю… Только нечего…

– Дожили, браты, – усмехнулся худощавый. – Полиция на табак сшибить не может.

Слушать это было обидно, но я стерпел и взял со стола предложенную мне мятую полупустую пачку сигарет. Рядом на стол легла зажигалка. Я чиркнул колесиком, затянулся, выпустил струйку дыма и… поперхнувшись, аж подскочил на месте. А все потому, что один из сидевших за столом мужиков вытащил откуда-то обшарпанный ноутбук, открыл его и спокойно, без интонации принялся читать то, что высветилось на экране:

– Бортников Николай Петрович, год рождения… русский…. место рождения… служба в рядах… служба в органах… зачислен в школу милиции… окончил… разряд по самбо… служба в ОМОН… присвоить звание лейтенант… во взятках замечен или заподозрен не был… на акциях не свирепствовал… данные проверены… перепроверены… холост… пристрастия… проверены… индикация положительная…

– Кенарь, ты полегче, – сказал Джелат добродушно. – А то с твоими штучками первоотдельскими и смершовскими паренька сейчас удар хватит.

– Ничего, ничего, – отозвался тот, кого назвали Кенарем. – Вот тут его медицинская карта, так что удара быть не должно. Максимум – легкий обморок…

– Да? Ну, тогда, пока этот легкий обморок не случился… – Олег поворачивается ко мне. – Вот что, Коля… Да ты успокойся, дыши свободно. Детишки наши – они у нас головастенькие – ваши базы давно уже взломали и всю, как они выражаются, «инфу» оттуда вытащили. Так что мы все про вас знаем. У нас ведь и свои базы есть… то бишь – были…

Он хмыкает, потирает переносицу. А в разговор вступает этот самый Кенарь. Он упирается в меня тяжелым «давящим» взглядом, на лице проступает что-то невыразимо страшное:

– Итак, лейтенант Бортников, хочу вас обрадовать: лично к вам у нас претензий нет. Такое мы можем сказать лишь об очень немногих членах вашей организации, что особенно радует именно сейчас, когда большая часть честных и порядочных офицеров милиции, – он игнорирует новое наименование, введенное несколько лет тому назад, – большая часть их погибла при отражении инопланетного вторжения. Теперь к делу.

Кенарь поворачивает свой ноутбук ко мне:

– Вот это – место посадки тарелок. Бывший аэропорт «Внуково». На наше счастье, «зеленые» не в курсе о существовании подземной дороги в район, – на его лице появляется презрительная гримаса, – так называемого «президентского аэродрома». Мы планируем операцию по возможному захвату нескольких или хотя бы одного ЖИВОГО противника.

Из дальнейшего следовало, что так как мы до сих пор не видели ни одного нашего противника из плоти и крови (или что у них там), а имели дело только с роботами, то для победы нам совершенно необходимо поймать инопланетное существо, хотя бы одно (но лучше – штук пять-шесть, желательно разных полов и социальных статусов), чтобы изучить его психологию, узнать слабые места («А если не скажет?» – робко поинтересовался я. «Скажет!» – отрезал Джелат, да так, что я моментально поверил – скажет!)

Нашему батальону отводилась «почетная» миссия – отвлечь на себя внимание «зеленых», пока ветераны станут потрошить тарелки. Правда, для меня так и осталось непонятным – как, собственно, они собираются это делать, но на наводящие вопросы бойцы Сопротивления отмалчивались с каменными лицами. Было очевидно, что у них в рукаве был заготовлен какой-то козырь, но какой – этого мне так и не сказали.

Перед тем как начать «обсасывать» все детали предстоящей операции, ветераны выкатили обязательное требование: руководить действиями остатков второго батальона ОМОН они доверяют только мне. Шатурину – исключительно в случае моей гибели. После разбора боевого задания, диспозиции и прочего я все же рискнул спросить: в чем причина такой избирательности руководства. К моему изумлению, Олег-Джелат легко пояснил:

– Видите ли, Коля… К майору Шатурину у нас есть некоторые претензии, причем весьма серьезные. Если он не согласится – вольному воля. Если он захочет узнать о наших претензиях поподробнее – мы готовы встретиться с ним на нейтральной территории и обсудить наши вопросы и его ответы. Но на настоящий момент – это дело решенное. Связь только с вами. Другим мы, уж извините нас, господа полицейские, не доверяем. А майору вашему передайте вот это, – и он протянул мне запечатанный конверт. – А теперь, если вы не против, приглашаем вас отведать нашего пайка…

Обед был удивительным, хотя бы потому, что присутствовали все четыре положенных блюда: салат, первое, второе и компот. К моему огромному изумлению, был даже свежий хлеб, который, как выяснилось, выпекали в переносных хлебопечках. Все остальное – на уровне обычной солдатской кухни: борщ с тушенкой, салат-солянка из консервов, перловая каша с мясом из концентрата и компот из сушеных яблок.

Я уже доедал, когда случайно обратил внимание на понурую фигуру в засаленной робе. Фигура медленно перемещалась по столовой – длинному, узкому, полутемному помещению, располагавшемуся ярусом ниже основного зала. Это был уборщик: собирал грязные тарелки и увозил куда-то на тележке, а в промежутках между сбором тарелок елозил по столам тряпкой и шуршал в углах веником. Мне показалось знакомым его лицо, хотя где я мог видеть эту всклокоченную физиономию с глазами побитой собаки я решительно не мог вспомнить…

– Это? – поинтересовался Кенарь, проследивший направление моего взгляда, – это депутат Государственной Думы.

И он назвал фамилию, которая была мне, разумеется, знакома.

– А что он тут делает?

– Ну как «что»? Кухонным мужиком служит. Больше-то он ни пса не умеет. Прибился к нам месяца два тому. Сначала права качал, потом ничего, исправился. Вот даже повысили в должности. Сначала-то он ассенизатором был…

Я не удержался и прыснул. Вальяжный депутат, один из лидеров компартии РФ, давно и небезосновательно подозревавшийся в связях с бандитами, – ассенизатор? Молодцы, ветераны, – работу ему по душе подобрали…

После обеда я выяснил, где находится бывшее место работы депутата, и рысцой направился к нему. Организм настойчиво требовал свое. Место общего пользования содержалось у ветеранов в образцовой чистоте. Видно было, что эти люди прошли суровую школу Советской Армии и не понаслышке знали, что такое «драить очки»…

– Молодой человек… Вы слышите меня, молодой человек?.. – вкрадчивый шепот за спиной.

– А?

Передо мной стоит тот самый депутат-ассенизатор.

– Молодой человек… Я настоятельно прошу вас: не ввязываться в авантюры этих дикарей.

– Чего?