Глава вторая

– Здравствуйте!.. – не ожидая взаимности, вежливо сказал новенький, – Хотя вернее, пожалуй, будет «Спокойной ночи»?

Как ни странно, его обращение не осталось без ответа, даже нескольких.

– И вам не хворать, – прозвучало справа, где что-то смутно светилось – как оказалось, телефонный экранчик, – А насчёт спокойствия – это уж как повезёт. Вы не стесняйтесь, проходите. Свободная койка прямо по курсу, под окном. Если не видно, можно включить свет.

– Какой там… кха-а-а… покой… – прохрипело из дальнего угла слева, – Здоро́во, кха-а, кх-ха… Не, света не надо… кха… Иди прямо, не промахнёшься… только там стол и стулья, смотри не запнись… Скоро все успокоимся… Твой предшественник, тот быстро… ага… Кхр-кха-а…

Ещё двое обитателей «мужского спального помещения номер двенадцать», как следовало из таблички на двери, от слов воздержались, ограничившись храпом – из ближнего левого угла погромче, с середины комнаты потише.

– А можно туда, в угол за вами? – поинтересовался Лекарь у подсвеченного, – Или там занято?

– Сейчас узнаете, – обладатель средства связи хохотнул и поднял прибор, осветив возвышающуюся на левой угловой кровати тёмную гору.

Очевидно, там лежала укрытая с головой серым казённым одеялом человеческая туша. И, словно по его команде, гора продемонстрировала признаки жизни: оттуда донесся специфический звук, не позволявший усомниться: под одеялом кто-то мощно, протяжно пёрднул.

Темнота в помещении казалась кромешной лишь на первый взгляд. Два обширных окна впускали с улицы неяркое мерцание далёких фонарей, и пройти к месту, где кто-то «быстро успокоился», удалось легко. Свободная кровать размещалась прямо под левым окном, а обе оконные створки были широко открыты, за что новенький мысленно поблагодарил кого-то предусмотрительного. Правое окно, над серой горой, закрыто наглухо, но открыть его, не потревожив спящего толстяка, не представлялось возможным.

Судя по расположению подушки и прикроватной тумбочки, ложиться прибывшему следовало головой к серому соседу, но спать в таком положении было бы попросту опасно для жизни: гора заколыхалась и снова протрубила. Густо потянуло сероводородом.

С другой стороны тяжело дышал, хрипел и булькал кашляющий пессимист. Лекарь прикинул, выбрал меньшее из зол и переложил подушку – пусть лучше рядом кашляют, чем воняют.

Пружины под толстяком натужно проскрипели, он перевернулся на другой бок, охнул и выдал новую порцию кишечных газов.

– Ах, так же твою мать!.. с чувством высказался подсвеченный, – Когда ж ты, блин, лопнешь наконец, обжора вонючая?.. Нет, ну вы подумайте: весь день жрать и жрать, а потом всю ночь бздеть! И окно открыть не даёт, скотина – сквозит ему, видишь ли!

Будь на месте раздражённого пациента кто-либо из сотрудников института удобрений, учёный не преминул бы поправить: «Слово «обжора» – общего рода, и применительно к мужчине правильнее будет «вонючий». Однако затевать филологическую дискуссию не стал: ситуация не та. Лучше попытаться выполнить врачебную рекомендацию – поспать.

Увы, заснуть новоприбывшему в эту ночь так и не удалось, и не только из-за разнообразных шумов с запахами. Даже к неприятному трепыханию собственного сердца он почти привык. Но через открытое окно в отравленную атмосферу «двенадцатой», помимо свежего ночного воздуха, проникало кое-что ещё, вернее, ещё кое-кто. Москитные сетки на больничных окнах не предусмотрены, и окрестные комарики с довольным писком устремились на дармовое угощение. Спящим проще – их кусают и зудят над ухом, а они не слышат и не чувствуют, но если человек не спит, то и одно, и другое здорово раздражает.

Начало светать, сытая мошкара убралась восвояси, взрывы на одной соседней койке стихли, немного умерился хриплый кашель на другой. Нервный погасил свой экранчик и захрапел, относительно негромко. Весь ночной ансамбль словно перешёл в щадящий регистр, и Лекарь задремал. Но не тут-то было! Под окном раздалось шарканье дворницкой метлы, откуда-то донёсся грохот опорожняемых мусорных баков, а из коридора зазвучали бодрые женские голоса, лязг и звяканье. Пришлось смириться с мыслью: поспать не дадут – уборщицы и буфетчицы заняты своим делом, важным и жизненно необходимым, а спать полагается ночью.

Болеть – занятие скучное и малоинтересное, особенно в стационаре. Дома тоже не сахар, но есть хотя бы чем развлечься: телевизор с его новостями и рекламой, жена, дети с внуками, друзья, компьютер, телефон и много чего ещё. Не заскучаешь… Впрочем, химическому доктору в первые двое суток и здесь скучать не давали. Всевозможных анализов набрали больше десятка, к тому добавились ультразвук и рентген, зонды и магнитный резонанс. Да и на банальную кардиограмму ходил трижды в первый и второй день да ещё два раза в третий, когда сердечный ритм уже восстановился.

Произошло это в одиннадцать вечера. Он готовился к очередной мучительной ночи, насыщенной храпом, кашлем, малоприятными запахами и постоянным комариным звоном. Приобретённый женой в ближайших «Хозтоварах» репеллент под названием «Тайга» был, видимо, предназначен исключительно для отпугивания диких таёжных кровососов. Городские, рождённые в бетонных джунглях и привычные к бензиновой гари, «Тайги» не боялись. Впрочем, его почти не кусали – видимо, предпочитали пациентов пожирнее.

Да, Лекарь уже был готов к очередной муке, когда что-то изменилось – он сперва и не понял, что именно. Стало легко в груди, и лишь через минуту пришло осознание: трепыхание сердца прекратилось. Оно заработало ровно, спокойно… больной повернулся на бок, укрыл от комаров голову полотенцем и проспал до утреннего визита медсестры, ни разу не шевельнувшись. Хозяин навороченного айфона и яркой полосатой пижамы Лёша Кот позавидовал:

– Ну и ну! Вот что значит – спит как убитый… я уж подумал, наш профессор и в самом деле умер!.. Вот бы мне так…

– Ничего, кха-а… – пророчески успокоил успевший сбегать на перекур Николай, – У тебя всё впереди… Помрёшь, кха… помрёшь, никуда не денешься!..

Радоваться, однако, было рановато. Сердце, четверо суток выдававшее полторы-две сотни суетливых толчков в минуту, теперь как будто разленилось. Сколько ни считал Лекарь свой пульс, больше сорока пяти не выходило. Палатный врач Семён Аркадьевич так и сказал:

– Брадикардия, несомненно, лучше мерцания, но сильно радоваться я бы вам пока не советовал. Будем думать, что с вашим мотором делать дальше.

– Мне в приёмнике говорил один такой, пожилой… то есть примерно как я… Стимулятор какой-то, да?

– Ну да, и я с ним целиком и полностью согласен. Кардиостимулятор для вас, пожалуй, оптимальный вариант. Только с этим придётся немного подождать.

– Долго?

– Сейчас записываем на будущее полугодие. А пока ещё денька два-три подержим вас здесь, подкрепим, подберём препараты, чтобы гарантировать от повторного срыва. На работу, надеюсь, не торопитесь?

– Я уже на пенсии, доктор. Отработал своё.

– Дача есть?

– А как же!

– Грядки, огородики?.. Огурчики-картошечка?.. Банька со всеми вытекающими?

– Естественно, как же без них, родимых…

– Забудьте. То есть ездить туда, конечно, можно и нужно, но единственно ради свежего воздуха, не более. Пахать на себе я вам запрещаю – как говорится, властью, данной мне Минздравом… Ку́рите?

– Есть немного.

– Хотите жить – бросайте. Следовать примеру во-от этого вашего соседа, – кардиолог кивнул в сторону пустующей по случаю очередного перекура койки Николая, – Не советую. Между прочим, он на дачной стройке и надорвался. На отёк лёгких вышел, еле вытащили. Слышали его кашель?

– Его и глухой услышит…

– Вот-вот. И это чепуха по сравнению с тем, что звучало при поступлении. Но ведь дымит, хулиган, как паровоз… Ну что тут скажешь… каждый – хозяин своего здоровья, а хозяин, как говорится, барин. Знаете, сколько ему лет?

– Да уж побольше моего…

– Ошибаетесь, дорогой Виктор Михайлович, ошибаетесь. На десяток годиков меньше. А смотрится глубоким старцем… Вот так. Поэтому не уподобляйтесь, не уподобляйтесь.

Вот так… внешность обманчива, и считавший себя на фоне большинства обитателей «двенадцатой» едва не юношей Лекарь оказался самым возрастным. Ярый курильщик Коля Бурлаченко не дожил ещё и до шестидесяти, «человек-гора», лысый одышливый обжора и вонючка Володя Круглов – и того меньше. Даже отличавшийся самым звучным храпом Яша Хорбин, хоть и седой, сгорбленный и с трудом переставлявший отечные ноги-тумбы, на поверку вышел младше доктора химических наук. Самым молодым среди них, естественно, был не расстающийся с телефоном Лёша: ему не было и сорока.

Храпуна потише – длинного как жердь синюшного Славу Минько, такого же как и Николай, завзятого курца неполных шестидесяти лет, после обхода выписали. Тогда-то в палате и появился он, ещё один сравнительно молодой, тридцати пяти лет от роду, и тоже Лёша. Мужчина и фамилию носил очень похожую – Котов, поэтому сёстры, чтобы не путать двух Алексеев при раздаче лекарств, сразу же прозвали первого из них «полосатым», а второго «усатым».

Усы поступивший имел действительно знатные – пышные, как у легендарного командарма первой конной Будённого, только не чёрные, а рыжие. В остальном ничем особенным не выделялся: рост немного выше среднего, не худой и не толстый, даже волосы на голове самые обыкновенные, русые.

Алексей-первый в этом смысле отличался от своего тёзки разительно – высокий, статный, яркий брюнет, в прошлом, как он не преминул похвастаться, капитан команды области по волейболу. И по лыжам норму мастера выполнял, и штангу тягал неплохо, и плавал, и боролся, и боксировал. Оттуда, от спорта, и пошли эти чёртовы перебои в молодом здоровом сердце…

Хвастался «полосатый» без устали. И дом-то у него шикарный, и жена красавица, и дети умницы, и машина – «Лексус» последней модели, и бизнес процветает, и денег куры не клюют… Крутой, одно слово. Между прочим, и усы у него имелись – аккуратная тонюсенькая полоска, и её Лёша ежеутренне тщательно подбривал перед зеркалом умывальника, благо его место всего в метре от общей для всей палаты раковины. Бизнесом своим «полосатый» руководил даже отсюда, из больницы, с помощью верного айфона.

Как выяснилось, в числе прочих доходных дел Кот владел извозной фирмой с сотней грузовых машин, и всем его работникам, а особенно шоферюгам, доставалось от хозяина, что называется, по первое число. Все передвижения каждого авто отслеживались на экранчике, и горе тому, кто осмеливался на «левую» ездку либо незапланированную стоянку.

– Ну, и зарулил бы парень на минутку куда-нибудь, – добродушно подтрунил однажды общительный Лекарь, – Зачем вам этот контроль? Себе любимому нервы портить…