Свитер

Мой сосед по квартире Мишка блаженно спал (чарующий храп) на матрасе, а я чистил яичко и смотрел в окно на мужика, поглощающего пиво у подъезда дома напротив. Через час экзамен по истории политических и правовых учений. Я слегка волновался. Зато экзамен последний, а дальше лето и то, что называется работа. Впрочем, её ещё нужно найти.

Зазвонил мой телефон, поэтому Миша зашевелился. Я мгновенно ответил на звонок с неизвестного номера, чего лучше, конечно, не делать.

– Юра, здравствуйте. Это Игорь. Сын Александра Сергеевича. Деда Сашки.

С чего на «вы»? В детстве мы с Игорем дружили несмотря на то, что он старше меня лет на пять. Даже вместе с ним и Дедом Сашкой (ему он папа) ездили на ночную рыбалку. В непобедимом зелёном УАЗике пахло бензином, пылью и подгнившими яблоками (закуска на случай). Я поймал двух карасей, с десяток линьков и гигантскую плотву, а они по ведру нахватали. Игорь, помню, всё равно остался недоволен рыбалкой. То комары его грызли, то спать душно, то телефон не принимал сигнал. Он тогда уже учился в институте и приезжал к отцу из города, куда увезла его мать ещё школьником.

– Привет, Игорь. Что там крест у Деда Сашки? Не упал?

– Какой крест? А! Крест… Да, стоит себе. Только покосился после зимы.

– Земля просела. Нужно его вынуть и установить памятник, а саму гробничку хорошо бы забетонировать, чтобы сорняки не росли.

(Из Деда Сашки.)

– Да, – согласился Игорь. – Только сейчас слегка некогда. Я вот недавно ездил в Платоновку (посёлок нашего детства) и кое-какие вещи забрал из дома.

«Сыновье мародёрство», – подумал я, а вслух сказал:

– Так-так.

– Вы когда с похоронами помогали (Помогал? Я их организовывал!), вы там случайно в доме нигде не встречали такой серый свитер под горло?

Вот оно что! Свитер!

– Нет, – соврал я. – Не видел. Разобрать гардероб времени не хватило.

– Понимаю, понимаю – затараторил Игорь. – Я звоню, чтобы поблагодарить. Спасибо вам! Большое, человеческое! Выручили!

Неужели он год не приезжал на отцовскую могилу? Хотя бы любопытство у него имеется? Ехать-то полтора часа.

Игорь усердно благодарил, спотыкаясь на словах, а я жевал яйцо, боясь опоздать на экзамен. Мишка тем временем проснулся и уставился на меня со своего матраса, как олицетворённая совесть.

– Так не видели свитер? Может, кто-то взял?

– Нет, Игорь. Помочь не смогу. Не видел.

Мы попрощались.

– Что такое? – спросил Мишка. – Менты?

– Нет. Вечером расскажу. Опаздываю. Бывай!

Экзамен я сдал на пятёрку, чем очень горжусь. Вечером мы отмечали это событие домашним вином, которое заедали булочками с сыром. Город заливал крупный и резвый дождь. Пузыри, растворявшие разметку, катились по тротуарам. В эту светло-серую красоту мы пускали сигаретный дым, сидя за столом у окна. Мы постоянно раскрывали окна.

Я рассказывал, а Мишка тихо-тихо отрабатывал упражнение на гитаре. Дорогого стоит, когда ради твоего рассказа музыкант играет беззвучно.

Год назад в Платоновке я хоронил Деда Сашку – про это история. Мишка, дослушав её, объявил:

– Это же рассказ! Придумывать ничего не нужно. Просто запиши и готово.

Мишка чуткий. Я всегда его слушаюсь.

Год назад (стоял сухой август) здесь, в городе, где мы жили тогда с матерью, я почему-то заскучал. Мы сюда сбежали от отца, оставив его на службе у рок-н-ролла в родной Платоновке. Батя тяжело переживал расставание. Звал меня в гости, практически требовал. Надеялся, видимо, оправдаться, вернуть утраченные очки. У него большое чувствительное сердце. Стучит прямо за кожей. У меня такое же, только в пуху.

Уложив небольшую сумку, я поехал. Такси, потом час на автовокзале, потом автобус, в котором некуда деть коленки, и вот – родная одноэтажная Платоновка. У остановки доска объявлений и на ней дрожат свежие листики. Живая доска объявлений! «Продаю ЖОМ» и так далее.

Батю я застал в пограничном состоянии. У него гостевал друг детства – Толик (скоро пятьдесят, а он Толик). Они одновременно слушали Kiss и пытались по очереди играть на гитаре Led Zeppelin. У отца получалось ровнее.

Он сильно постарел: борода совсем поседела, сам он как бы высох и привык гнуться при ходьбе; бурые руки за спиной.

Моему приезду он обрадовался. Угостил жареной картошкой с солёными огурцами и напоил чаем. Толик сразу деликатно откланялся, хотя они ещё долго и весело обсуждали что-то, размахивая сигаретами у калитки. Помешал я мужикам отлично вечер провести.

Пару дней я провёл со старыми приятелями. Мы пили пиво на стадионе, вспоминали былое и вообще притворялись прежними. Бесполезно, кстати говоря.

Пейзаж посёлка волновал меня. Я гулял по знакомым дорожкам и будто видел себя впервые со стороны. Вон я иду вдоль железной дороги, повесив голову и размахивая руками. Потею.

Вечерами я пытался писать стихи, но утопал в ненужных деталях, крал чужие заготовки. Так не годилось. Поэтический голос отчего-то охрип. От пива и свежего воздуха, видимо.

И вот время замедлилось. Наступила тоска. Отец героически ограничивал алкогольную дозу. Рылся в огороде или мастерил (мечта!) летний душ. Я помогал, но душ – сооружение простое. Да и командой мы быть разучились. Чаще я просто сидел рядом и импровизировал на гитаре. Я совершенно бесталанный музыкант.

Через четыре дома, у самого края улицы Лесной жил Дед Сашка – Игорев отец. Молодым я его не помню – вечный старик. Но суровый, прямой, сильный, едкий.

Его молодая жена (мама Игоря) отличалась, говорят, какой-то невероятной красотой. Я не застал, к сожалению.

Ещё говорят, что Дед Сашка хорошо зарабатывал на местном спецхозе и, как это называется, «тащил в дом». Не считаю это воровством. Воровство – когда сильный забирает у слабого последнее (или предпоследнее?), а государство в восьмидесятые годы не ослабело. Да и тащил он какие-нибудь мастерки, эмалированные вёдра, ящик гвоздей, какое-нибудь, может, нелепое корыто. Вот и вся его приватизация. С этим и доживает.

Деда Сашку я помню надёжным и конкретным. Человек-гвоздодёр. Одинокая старость его ничем не обременяла. Он ходил в магазин, варил себе супы, разделывал куриц. Иногда, нарядившись, отправлялся в центр и покупал там туфли, брюки, рубашку, кепку. Всё плотное, надёжное, невыносимо жаркое для лета. Автономный человек.

Меня он узнал, поприветствовал, обсмеял мою причёску и предложил вишнёвого компота.

Я отказался, но он стал уговаривать:

– Сам закрывал. Кисленький!

– Нет, не хочу. Я воды дома напился.

– У твоего бати вода ржавая. Сейчас принесу.

– Обойдусь, – принялся настаивать я, но упрямый старик уже ушёл в свой невысокий домик, выкрашенный синей и белой краской.

– На, – сказал он, протягивая стакан с розовым компотом из шпанки. С гранчака капало на пыльную дорогу. Очевидно, Дед Сашка зачерпнул компот прямо из кастрюли, которую невозможно перевернуть. То есть кастрюля богатырская, мужская. Раз сварил и на неделю. Без суеты чтобы.

– Вот зачем вы?!

– Да пей! – гаркнул он.

Я немедленно выпил.

Компот оказался вкусным и захотелось ещё, но просить я, естественно, не стал. Липкую руку потёр и только.

– А винца? – предложил старик.

– Да ведь обед же, – возразил я, но старик моё возражение понял ровно наоборот. Он оскалился и поковылял в дом. Только теперь я заметил, что он слегка волочёт одну ногу.

– Яблочное, – презентовал Дед Сашка, протягивая стакан с мутно-оранжевым напитком. – Того года ещё. Пей! Пей скорее, пока холодненькое! Смотри только, по ногам бьёт. Садись на скамейку.

Я осушил стакан залпом. Поставив его на скамейку, я будто дал хук этому проклятому зною. Июль в наших широтах с недавних пор стал каким-то адским.

– Пил я недавно дорогущий сидр. Натуральный якобы. Так вот ваше винцо гораздо круче. Нужно патентовать и продавать.

Дед Сашка махнул рукой:

– Сидр легче. Им только похмеляться, а у меня вино настоящее. Ноги отказывают! Вот сейчас я тебе… – Старки круто завернул рукава клетчатой байковой рубахи и опять ушёл.

Я протянул ноги и расплылся по деревянной скамейке, как бы перестал воспринимать жару и даже в знак этого показал заходящему солнцу ленивый фак.

– Тяни! – скомандовал старик.

Я отпил половину, кивнул, икнул и спросил:

– А вы чего? Устав не позволяет?

Глянув на солнце, Дед Сашка прищурился.

– Да заболел я! – Он ответил так, будто сплюнул под ноги.

Пошла пауза. Я рассматривал старика. Он ковырнул жёлтым ногтем засохший порез на потной шее, глянул на палец и добавил:

– Сказала врачиха: месяц-два тебе, дед, и финиш.

– Да брось, дядь Саш, – начал я, но он как муху отогнал мои сантименты, плеснул в стакан вина из полулитровой банки (откуда она взялась?) и медленно, длинно выговорил проклятое слово:

– Он-ко-ло-ги-я. – И еще раз, но быстрее: – Онколо-гия. Три дня лежал, не вставал. Потом в район. Там по кабинетам. Потом говорят: не волнуйтесь, дедушка, но вот такие дела. Живого ничего нет. Да… И вот, – продолжал он, – готовлю похороны. Гроб, костюм – это есть. Самогона выгнал. А ямы нет. Выкопай, – попросил он вдруг.

Его глаза, когда-то голубые, теперь выцвели и поседели, как виски.

– А копачи зачем? – нашёлся я. – Сейчас просто: агентству платишь и готово. Яму роют, выносят, опускают, засыпают – красота. Работники трезвые. Вам место только подобрать нужно.

Видимо, я опьянел, раз говорил такое. Дед Сашка терпеливо слушал, глядя на закат.

Его огород как раз плавно переходил в поселковое кладбище. Он знал там наизусть каждый памятник и даже ухаживал за могилками товарищей, когда заканчивал с огородом. Утром прополол картошку, а вечером две-три могилки.

– Видел я их работу. – Дед Сашка замотал головой. – Они по моему заказу не выкопают. Там Митька руководит Калюжин (Дмитрий Лужин, моей мамы одноклассник). Барахло, а не начальник. Люди в бригаде бестолковые. По заказу не сделают.

– А что за заказ такой?

– Поглубже мне требуется. Глубокую яму. До воды почти. У нас до воды – копать не докопать.

– Зачем? – изумился я и попытался встать, но ноги не послушались.

Смутившись, я поёрзал и уперся руками в колени (поиск позы). Дед Сашка убрал в сухую траву недопитую банку и больше не предлагал.

– Надо мне! Какая тебе разница? Поглубже надо. Гроб спускать будут не на полотенцах, а канатиками. Я приготовил. Что нужно – есть: гроб, костюм. А ямы нет. Сделай. Десять тысяч заплачу.

Я категорически отказался и ушёл, спотыкаясь. Поблагодарил, конечно, за вино, перевёл тему и, когда ощутил силу, ретировался.

В этот вечер мне вспоминалось детство. Ещё вчера оно находилось в полном моём распоряжении, а теперь отправляло приветы только в таком вот состоянии. Пахло травой и абрикосами. Наконец-то стало прохладно. До темноты я сидел на лестнице во дворе и слушал сверчков. Гадал, зачем старику яма. Отец в ночную сторожил гаражи на соседней улице. Я рано лёг спать в тот вечер.

С тех пор Дед Сашка стал меня подкарауливать со своей просьбой. И чем дальше, тем настойчивее.

– Бездельничаешь? Гоняешь воздух вонючий по посёлку? Ну-ну. Заработать не хочешь. Деньги не нужны. Хорошие деньги. Работы на день-два. Делов-то.

– А Игорь что?

– Работа. Работает, а денег нет. Копни ты ямку. Вон спина у тебя, как у слона.

Где-то через пять дней Дед Сашка слёг, и теперь я не мог ему отказать. Слабыми пальцами он держал мою руку и требовал своё.

Сдаваться всё же я просто не стал:

– Вырою, если скажешь, зачем так глубоко!