Тем временем за маленьким оконцем была глухая ночь, со своего места прикованный мужчина видел чистое звездное небо, чёрный рваный силуэт крон деревьев, шелестящих на ветру и крытую кормушку с сеном для лосей.

Теперь, спустя почти сутки Дежнев чесал отросшую щетину и хмурил густые черные брови. Раны доставляли острые боли по всему телу, старый гаденыш проколол ему кожу как минимум в семи различных местах, один укол пришелся на подбородок. Дежнев лежал на сене и обдумывал своё положение, размышляя над тем, как он здесь очутился. Этого он не помнил, память обрывалась, когда он едва не наехал на какого-то подростка, выскочившего прямо перед бампером его автомобиля на улице маршала Крылова. Паренек упал, Михаил Николаевич выскочил из авто… И все. Сейчас, придя к выводу, что подросток вколол ему что-то под кожу, Дежнев крепко задумался над тем, что он может сделать для освобождения. Он ещё долго дергал цепи, старался переломить оковы, вывернуть болты, но добился сдирания кожи на голеностопах и возобновления кровотечений из колотых ранок. Где-то среди ночи до него донеслись звуки чьего-то присутствия у окна снаружи. Топот, хруст веточек, какое фырканье и тогда пленный мужчина стал звать на помощь и колотить ведром по стене, тот, кто был за окном с топотом убежал, и поняв, что его теоретический спаситель перепугано исчез, оставив его опять одного, Михаил Николаевич в отчаянии закричал во все горло. Он кричал и кричал, раны открылись, раненая челюсть горела болью. А мужчина кричал и дергал цепи, пока в сарай не вошёл тот самый худой старик в фуражке. Свирепо схватив вилы, он с силой вонзил их в бок пленного. Крик перешёл в булькающий хрип, Дежнев судорожно схватился за вилы, но у него не хватало сил противостоять лысому старичку, а тот, перекосив лицо в гримасе злобы, давил и давил на вилы миллиметр за миллиметром вонзая зубья в плоть несчастного. Мужчина сидел на полу, прижавшись спиной к бревенчатой стене, а вилы на двухметровом черенке медленно проникали ему в брюхо. Конечно кричать Дежнев уже не мог, он не мог даже вдохнуть, он только чувствовал погружающийся в него металл. Один зубец совершенно точно вошёл в желудок, Михаил Николаевич, сжав зубы, стонал и морщился.

– Не шуми! – приказал старик. – Больше не шуми! Понял? Понял? Лосей пугаешь!

Пленный мелко закивал и старик рывком выдернул вилы. Он ушёл с вилами, тихо притворив дверь, но вернулся через несколько минут, принеся полиэтиленовый пакет. Опять навострив вилы, старикан приказал Михаилу Николаевичу продвинуться чуть в сторону. Раненый пленный с трудом перевалился на метр, а старый хрыч, предостерегающе защищаясь вилами, достал из пакета и поставил у стога сена пузырек перекиси водорода, пачку «Кеторола», бутылку обычной воды, тряпки и пластиковый контейнер с едой. После этого он удалился до утра. Михаил Николаевич не видел повода отказываться от гостинцев, поэтому обработал свои колотые раны, перевязал их, наглотался обезболивающих, но к пище не притронулся, обратив внимание, впрочем, что в контейнере была очень приличная еда. Как в столовой – первое с тефтелями, второе с гуляшом и даже пирожок.

Продолжая лежать в постели на шелковых хризантемах Виталя Бретцель переполненными неминуемой участи глазами наблюдал за людьми в балаклавах и за Анваром Тамиргуляевым, внесшим в белую спальню спортивную сумку темно-бордового цвета. На сумке был принт российского триколора и двуглавого орла, но это ни о чем не говорило. У Бретцеля двигались только расширенные от предстоящей неизвестности зрачки, само же его тело будто одеревенело, только побелевшие от напряжения пальцы крепче вцепились в край одеяла и бессознательно натягивали его на грудь, шею, подбородок, пока из-под нежнейшего шелка не выглядывали только затравленные глаза.

Он как никто знал, что ему предстоит испытать. Он сам много раз пытал людей – конкурентов, врагов, даже представителей правоохранительных органов. Пытал, преимущественно по-старинке, прибегая к помощи старого доброго утюга, электрошнура, полиэтиленового пакета и просто кастета и арматуры. Теперь очередь дошла до него, вот уж не думал он не гадал, что на шестом десятке судьба так некрасиво повернется к нему задом.

– Давайте, по-порядку, – попросил он у непрошенных гостей, – я готов ответить. Что вам нужно?

Тамиргуляев сделал деловитый жест ладонью и сразу двое здоровяков сдернули с Бретцеля одеяло и перевернули его на живот. А потом, используя нейлоновую веревку, Тамиргуляев с помощью двух бойцов принялись вывертывать руки и ноги криминальном авторитету Виталию Немчинову-Сердобскому-Бретцелю и туго фиксировать их, придавая солидному мужчине неудобную и унизительную позу. Все это происходило в тяжелом как туман молчании. Молчание угнетало, заставляло думать о плохом. Лучше бы они говорили, хотя бы ругались, но люди предпочитали работать в тишине. Разве дровосек беседует с деревом? Неужели палач ругается на казненного? Его дело – правильно держать топор, а не трепать языком. Бретцель тоже не голосил раньше времени, он только скрежетал зубами и хаотично вспоминал все свои действия за последний год-два которыми он умышленно или невольно мог вызвать такую агрессию со стороны властей. С таким беспределом он не встречался с конца девяностых, когда и сам забивал конкурентов обрезками труб и расстреливал в лесополосе. Сейчас другое время и такими методами давно не работают.

– Повторяю вопрос: где Дежнёв? – услышал Бретцель за своей спиной, но ничего не ответил. Его мозг закипел от воспоминаний. – Хорошо, что ты молчишь, я на это и рассчитывал.

Бретцель лежал на постели, опираясь коленями, ключицами и щекой на пока ещё чистые шелковые простыни. Он больше не мог видеть допрашивающего его капитана Тамиргуляева, да и не хотел на него смотреть. По опыту он знал какой ненавидящий и переполненный страхом взгляд у жертвы во время допроса и не желал, чтобы Тамиргуляев наслаждался этим зрелищем. Он услышал, как прожужжал открываемый замочек-молния на темно-бордовой сумке и поежился от стального звука ударяющихся друг о друга инструментов. Память невольно метнулась в стоматологический кабинет и Бретцель закусил губу.

– Дежнёв! – полным любви голоском повторил Тамиргуляев над ухом жертвы.

– Я не знаю, – последовал ответ.

– Ну конечно, – резиновый звук надеваемых хирургических перчаток.

Бретцель слегка дернулся, когда его анус намазали чем-то холодным и маслянистым.

– Чёрт, капитан, скажи, хотя-бы кто это! – потребовал Бретцель,

– Старший следователь Михаил Николаевич Дежнёв. Где он?

– А! Этот! Откуда мне знать? Он мне не докладывал!

– Ребят, выйдите, – приказал Анвар Тамиргуляев и бойцы в камуфляже затопали к выходу из спальни. Когда в белой как райское облако спальне остались лишь двое, капитан, звеня инструментами, выбрал какой-то один. К счастью Бретцель мог смотреть только в подушку.

– Значит, говоришь, не докладывал… – проговорил капитан самым нежнейшим голосом, – Это же замечательно, тогда я смогу доставить тебе ещё больше удовольствия…

– Послушай, капитан, я в натуре не просекаю где этот ментяра!

– Ну ты же не станешь отрицать, что знаешь человека с таким именем?

– Он ведёт моё дело. Он копает под меня. Я его знаю.

– Через месяц должен будет состояться суд по твоим делам и тебе светит реальный срок. Как минимум по первой части двести десятой статьи УК РФ. Создание преступного сообщества и тебе светит до двадцати лет.

– Да ничего бы он не доказал! – рявкнул в шелк подушки Бретцель. – Кто он такой? Обычный следак!

– Есть свидетели, что ты ему публично угрожал, – мурлыкал Тамиргуляев. – ты же вор в законе, ты же не станешь отрицать свой базар. А за базар надо отвечать, Виталя.

– Но я его не трогал! Он, что, заяву на меня накатал, старый говнюк? Ну теперь ему, точняк, крышка…

– Ну-ну… – неопределенно произнёс Анвар Тамиргуляев и бизнесмен Виталий Максимович Немчинов-Сердобский-Бретцель не сдержал душераздирающий крик…

На следующее утро, как только часы пробили девять часов, капитан Анвар Тамиргуляев сидел в кабинете заместителя начальника управления уголовного розыска Управления Министерства Внутренних Дел по Пензенской области полковника полиции Бориса Андреевича Заваркина и с выжидательным удовлетворением наблюдал как хозяин кабинета, специально придя пораньше, изучал поданные ему документы.

– Значит, говоришь, признался во всем? – задумчивость обволакивала холеное щекастое лицо Бориса Андреевича. Задумчивость озабоченная. Виски у полковника полиции Заваркина стали потеть сразу, как только он начал ознакомление с предъявленным Тамигуляевым отчетом. Полковничьи потеющие виски – самый плохой признак. Признак предстоящих сложностей с которыми придется разбираться.

– Признался, – подтвердил Тамиргуляев. – Вот чистосердечное.

– Знаю я твоё «чистосердечное». Давай-ка, рассказывай, как все было на самом деле. Долго его допрашивал?

– Не засекал, товарищ полковник.

– Но ты его пытал?

– Разрешите возразить – это был допрос.

– Значит, что мы имеем… – бробурча зам.начальника УМВД. – По официальной версии Бретцель на допросе признался, что самолично убил Михаила Николаевича Дежнёва выстрелом из автоматического оружия в затылок. А тело погрузил на лодку и скинул в воду Сурского водохранилища в районе посёлка Старая Яксарка. Господи, Анвар, неужели нельзя было придумать что-нибудь попроще – закопал, например. Теперь придется обшаривать дно водохранилища!

– Но зато потом не возникнет вопросов, почему тело не обнаружили. Может быть из-за течения, может Бретцель наврал с местом. Водохранилище большое.

– Ох… Ладно… Где сам Бретцель?

– Официально скрылся, – доложил Тамиргуляев, – сумел-таки, гад, вырваться из автозака по пути из следственного комитета в изолятор.

– Но ведь смешно же, – без улыбки произнёс Заваркин.

– Да, нелепо получилось. Готов понести заслуженное наказание.

– Анвар, – Борис Андреевич понизил голос и взглянул на капитана суровым тяжёлым взглядом. – Без шуток. Где Бретцель?

– Согласно распоряжению свыше, – ответил Тамиргуляев на выдохе, – прах покойного был развеян…

– Как прах? – всполошился хозяин кабинета. – Минуточку, но ведь решено было закопать тело..

– Во время допроса поступил звонок от самого Викторова. Он дал добро на кремацию.

– Но что-то я не припомню, что бы в нашей области построили крематорий. Не хочешь же ты сказать, что Бретцеля сожгли на костре как чучело на масленицу.

– В данном случае мы воспользовались топкой котельной одной фабрики. Не волнуйтесь, все согласовано.

– Господи, Анвар, только не говори, что тело пришлось расчленять! Анвар, ты пугаешь меня…

Тамиргуляев потупил взор и смолчал. Он все ещё находился под психологической властью того, что совершил несколько часов назад, когда под покровом ночной мглы и гул работающего цеха по производству межкомнатных дверей собственноручно выгружал из багажника служебной «Приоры» чёрные полиэтиленовые пакеты, перемотанные скотчем. Одев толстые хлопчатобумажные пропитанные резиной строительные перчатки (чтобы не ощущать упругую мягкость того, что было в мешках) он отправлял их в пылающую топку. А рядом скорбно сложив ладони на чреслах стояли его подчиненные и кое-кто из фабричного начальства. Истопник и охрана покуривали в сторонке и усердно делали вид, что ничего особенного не происходит.

В эти минуты Анвар думал о брате Русланчике, о жертвах самого Бретцеля и о пророке Мухаммеде. А в это же самое время заместитель начальника уголовного розыска УВМД по Пензенской области начальник полиции полковник Заваркин сидел в кресле возвращающегося из Москвы самолёта. Тамиргуляев видел этот самолёт – он шёл на снижение в ночном небе, когда капитал ворошил кочергой человеческие угли и доставал из них несгоревшие зубные коронки из белого металла.

– Итак, что мы имеем, – тяжело вздохнул полковник Заваркин и выдавил из висков порцию пота. – Официально, Виталий Максимович Немчинов, известный также как Виталя Бретцель или Сердобский, взял вину на себя по убийству старшего оперуполномоченного Дежнева и скрылся. А по-факту – его прах был развеян. Ну что-ж… Грубо, но раз сверху так решили…

– Борис Андреевич, поймите, этот Бретцель давно стоит поперёк горла всем. И нашим и не нашим.

– Вот тут есть документ, – Заваркин показал один лист, – что некая гражданка П.И.Соломина 1984 года рождения слышала доносившиеся из дома гражданина Немчинова В.М. вопли и крики. Она позвонила с полицию…

– И на том же листе написано, что приехавшие по вызову сотрудники правоохранительных органов выяснили, что это был включённый телевизор. Хозяин перебрал со спиртным и смотрел триллер.

– Только вот неувязочка. Этот вызов по времени совпадает с временем допроса.

– Исправим.

Полковнику очень хотелось раскритиковать методы своего подчиненого и это свербящее желание доходило до боли в деснах. Капитана Тамиргуляева он, мягко говоря, сильно не долюбливал и не был в восторге от того, что тот работает в его управлении. По мнению полковника Заваркина – оперуполномоченный капитан Тамиргуляев всякий раз при прохождении ежегодной медицинской комиссии каким-то образом договаривается с психологом. Может они знакомы, может родственники, но зам начальника управления полагал, что при первом же психологическом тесте любой профессиональный врач что-то должен выявить у капитана Тамиргуляева. Что-то такое, что не позволило-бы ему носить табельное оружие и вообще работать в органах следствия. Но какой-никакой, а он был, есть и, видимо, ещё будет сосуществовать с Заваркиным под одной крышей и чаще остальных принуждать его чувствительные к предстоящим неприятностям седые виски потеть снова и снова. Вот как сейчас. Полковник подумал, что-бы он сделал с Тамиргуляевым, если бы тот действовал не по приказу от самого главного начальника – Геннадия Геннадиевича Викторова, а по своей инициативе?

– Надо ли говорить, – произнес полковник Заваркин, в глубине души ненавидя такие вот дела, – что ты должен замести все следы? Что бы нигде ничего!

– Мои люди уже уничтожили постельное белье и матрас, на котором производился… хм… допрос. Оказывается, матрасы замечательно впитывают жидкости.

– Ты говоришь про кровь?

– И про кровь тоже. Сама кровать разобрана и вынесена. Я старался её не запачкать, но, боюсь, немного не рассчитал свои возможности. Пол чист. Других следов нашего пребывания в особняке Бретцеля нет.

– Свидетели?

– С ними поработали, товарищ полковник. Считайте, что и свидетелей нет.

Борис Андреевич долго с негодованием елозил на хорошем вращающемся стуле и вытирал лоб и виски бумажными салфетками, которые после использования с пронзающим воздух возмущением мятыми шариками летели в мусорную корзину. Полковник не первый год работал в органах и догадывался, что подобные затеи, что решили провернуть в его отсутствие вышестоящие начальники, почти всегда оставляют долгоиграющее эхо. Разумеется, найдутся люди и их будет множество, которые не поверят в официальную версию. Это будут родственники пропавшего, это будут наглые журналистики, всюду и всегда сующие свои длинные носы туда куда не следует, это будут люди из близкого окружения Бретцеля. Будут небеспочвенные слухи, вероятно начнётся какое-нибудь расследование особо неугомонного блогера или ютьюбера…

Но за заместителя начальника УМВД все решили другие люди – те, кому Бретцель когда-то перешёл дорогу, те, чей бизнес был лакомым кусочком, те кому этот старый жулик, живущий по воровским понятиям не дает сладко спать, те кому нужно подправить статистику раскрываемости.

Заваркин возблагодарил бога за то, что на момент принятия решения по Бретцелю, он был в командировке в Москве, встречался с самим замом министра внутренних дел и ему было некогда выслушивать телефонные доклады. Он ответил кратко: «Не сейчас. Доложите по факту, когда прилечу». Прилететь он должен был завтра, но из-за этого исчезновения Дежнева и допроса Бретцеля был вынужден скорректировать планы и свернуть важную встречу. Прилетел он рассерженный и раздраженный, вчера у него был трудный день, была сутолока при покупке билетва на рейс до Пензы, в самолете он не спал, а, приехав из аэропорта был дома всего два часа, за которые не успел даже нормально отлежаться.

Закрытое совещание по этому делу должно было состояться через сорок минут в здании генеральной прокуратуры и только тогда его поставят в известность о всех нюансах дела Немчинова-Бретцеля, только тогда он будет задавать вопросы по существу, а не выслушивать куцый доклад капитана-исполнителя с хитрющим прищуром. Борис Андреевич тешил себя лишь тем, что ответственность взяли на себя те, кто все это затеял, а с него взятки гладки. Но вот неспокойно было товарищу полковнику, он догадывался, что, как и в прошлые разы держать удары из вне придется и ему тоже. И прежде всего ему.

Он смотрел на Тамиргуляева, а Тамиргуляев смотрел на него. Оба держали взгляд стойко, даже не моргая.

– Это все прекрасно, – произнёс полковник полиции Заваркин, смотря в прищуренные татарские глаза собеседника, – но мы все понимаем, что подставили Бретцеля, повесили на него пропажу майора Дежнёва. Но вопрос-то не решен! Где все-таки Михаил Николаевич?

– Если вы меня освободите от ведения других дел, то я готов неофициально начать расследование прямо с этой минуты. Вероятнее всего на заседании этот вопрос поднимут.

– Ты будешь присутствовать? – спросил Борис Андреевич.

– Меня не вызывали. Я лишь передам подробный отчет.

– Надеюсь на совещании мне дадут инструкции как себя вести, если майор Дежнев обнаружиться, – рассуждал Заваркин. – И если вдруг Дежнев вернется живиньким. Потому что даже тебе, Анвар, очевидно, что Бретцель здесь совершенно ни при чем…

На утро, когда обессиленный Михаил Николаевич Дежнев терзался непрекращающейся болью, в сарай вновь вошёл старик, на этот раз с тележкой. Он опять погрозил мужчине вилами и велел продвинуться, а сам стал набирать сено в тележку. Следователь попробовал перехватить вилы своей рукой и выдернуть их на себя, но не получилось. Раз – и ещё четыре дырочки в его теле! С собачьим визгом, он прижался к стене и загородился плечом, защищая лицо и грудь. Старик усмехнулся и укатил тележку. А через пару минут Михаил Николаевич мог наблюдать из оконца как старик переложил сено в кормушку для лосей. Утреннее солнце освещало зелень леса. Заключенному было не радостно.