Он как-то встал с кровати, держась за стенку, прошамкал в туалет. Ему пришлось справлять нужду сидя, ибо он не был уверен, что справиться с почему-то распухшим писюном и направит его по правильной траектории. Сидя, он чесал голову и напряженно вспоминал, что говорил ему во сне его дальний предок. Ведь он что-то говорил… Говорил, определенно он излагал какую-то информацию, Андрей отчетливо помнил его раскрывающиеся розовые десна с останками гниющих зубов и неприятный запах изо рта. Эггельс был пугающе реален.

«Как я могу знать, какие у него были наколки, если я их никогда не видел? Что там писал о снах герр Фрейд? Подсознательное… но какое подсознательное? Может на самом деле Эггельс был с бородой и у него были другие наколки? Вообще, с чего я взял, что это вообще именно он?» – думал Андрей, не торопясь покидать туалетную комнату. – Это мамин родственник, и даже она ни разу не видела Эггельса… Что он говорил… Кажется про… про… Криз… Риз… Кирс… Ризоцкий…»

Кризоцкий?

Что это за фамилия? Кто это?

Жуй вышел из туалета и направился на кухню. Завтракать нечем. Сигарет нет. В голове повторялась эта непонятная фамилия и Андрей напряженно пытался вспомнить, слышал ли он ее когда-нибудь. Кризоцкий… Эггельс…

Наконец, поняв, что не сможет думать ни о чем, кроме этих Кризоцкий и Эггельса, Андрей позвонил своей маме в Тосно.

– Привет, мам, это я.

– Да, Андрюш, я помню, что я обещала зайти к тебе еще вчера.

– Мам, не надо. У тебя нет времени, не мотайся в город.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ты знаешь, мам, сегодня лучше, – соврал Жуй, падая на диван. – Да, сегодня лучше.

– Как ты спал, сынок?

– Хорошо спал, мам. Слушай, не стоит приходить сегодня. После обеда я рвану на репетицию, мне сегодня гораздо лучше. Не беспокойся обо мне…

– Да как же не беспокоиться? Когда ты закончишь? Я приеду вечером.

– Нет, не надо. Наверно, я буду до ночи, мы много дней потеряли, надо восстанавливаться. Я вот что звоню-то, мам, слушай, ты знаешь кого-нибудь по фамилии – Ризоцкий?

– Как-как?

– Ризоцкий, – по слогам повторил Андрей, и вдруг нащупал языком шатающися зуб. – А может быть Кирзотский…

– Александр Герасимович?

– Э… Наверно, – на какое-то мгновение Андрей отвлекся на зуб, как оказалось, держащися на честном слове. Верхняя правая троечка, клык. Этот зуб был уже шестым по счету зубом, выпавшим у него за два дня. В числе прочих Андрей лечил и его месяцев семь назад. – Так ты его знаешь?

Мама минуту молчала. Андрей почувствовал что-то неладное.

– Алло, мам?

– Да, я слушаю… Сынок, а зачем тебе этот человек?

– Ну… просто, что-то вспомнилось. Кажется, это папин коллега по работе, да? Это он нам саженцы тернослива давал?

– Нет, совсем не он, сынок. Ты не можешь знать про Александра Герасимовича, мы с отцом вообще никогда его не упоминали.

– Так кто это? – окончательно вынутый зуб оказался у Жуя на ладони. Совершенно здоровый зуб и корень вполне целый. Все его зубы выпадали вполне целыми и без признаков кариеса. Это не на шутку волновало Андрея.

– Это? Андрюш, это главврач… Ну… главврач спецучереждения…    Только его фамилия была – не Ризоцкий, а Кризоцкий.

– Он как-то связан с Иосифом Эггельсом? – задал прямой вопрос Жуй, чувствуя, что выстраивается какая-то мистическая цепочка.

– Э… Андрюш, ну зачем вспоминать Эггельса? Не думай о нем. Забудь.

– Мам, я больше не вспомню о нем, только скажи, кто такой этот Кризоцкий.

– Это главврач спецучереждения в котором пребывал Эггельс. Только он давным-давно умер.

– Вот как… А где была та лечебница, в которой пребывал Эггельс? В Мордовии?

– В Башкирии. Андрюш, только ты это… Не вороши прошлое. Начнешь копать, вонь поднимется. Пресса может зашевелиться. А мы же как-никак причастны к этому выродку… Пусть тлеет в земле.

– Да, мама, я знаю.

Поболтав еще немного с мамой, Андрей позвонил Олеси Левит:

– Привет, старая кляча, где сегодня будет репетиция? Я приду.

– Что-что? Кажется, у меня в ухе стрельнуло. Или я услышала слово «приду»?

– Повторить?

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше. – Андрей кисло закатил глаза. Да ни хрена ему не лучше! Зубы выпадают! Он понятия не имеет, как будет репетировать. Но наврал, как и маме – ему лучше. Левит продиктовала новый адрес.

– Только можно тебя попросить об одном одолжении? – сказал Жуй. – Купи мне чего-нибудь похавать. Что-б я пришел и хорошо нажрался. Думаю, после этого я смогу играть… Надеюсь.

Он пошел в душ, ему надо было приводить себя в норму, по словам Левит до репетиции оставалось три часа, из которых, как минимум полтора – на поездку. Мотоцикл он сейчас вести не может, доберется до места на такси. Но сначала душ! Он не был в ванной пять дней!

В душе, намыливая волосы, он нащупал у себя на голове шишку. Потрогал, боли не было. Неужели, это он набил ее еще тогда, когда колотил металлической дверью по стене? Прошло пять дней, а до этого он этой шишки не замечал. Впрочем, он и до головы не дотрагивался. Через несколько секунд он нащупал еще одну точно такую-же шишку с другой стороны. Они возникли над ушами и располагались с удивительной симметричностью. Потом он долго брился, поражаясь насколько сильно у него за пять дней отросла щетина. Под глазами темные круги, щеки впалые… Да, запустил он себя.

Санкт-Петербург

26 июня 2017 г.

На этот раз Левит арендовала помещение в одном ДК на юге Питера. Пообещав, что группа будет репетировать здесь до августа, а после тура «Ultramobile», который начнется в начале октября и закончится в конце того же месяца грандиозным выступлением в Москве, Олеся будет искать место посолиднее, у нее были наметки на одну студию, но она была тесновата. Впрочем, она могла поискать и другие варианты.

Участники группы встретили своего солиста объятиями и рукопожатиями. Даже накрыли ему небольшой стол, чтобы изголодавшийся Андрей Жуй смог набить живот, ведь без своей Нади Гриковой он совсем закис, некому приготовить даже макароны. Участники группы жалели Жуя, поддерживали его, давали советы. Жуй был благодарен друзьям и после еды, почувствовав себя действительно намного лучше, отплатил им прекрасной сочной игрой на гитаре. Новая пронзительная мелодия вырвалась из-под его медиатора. Левит, сидящая за пультом, записала ее и одарила лидера группы похвалой. Мелодия была классная, настоящий рок, участники стали подыгрывать, создавать вместе музыкальный рисунок, насаживать мелодичное мясо на гитарный скелет жуевской мелодии. Репетировали до ночи. Шесть часов почти без остановок. В итоге на свет появился один новый трек (правда, пока без слов) и еще пара не менее хардроковых вещей, которые участники вставят в свой репертуар в обязательном порядке. Левит была рада и предложила всем вместе завалить в ближайший бар и пропустить по паре бутылочек пивка.

– Отлично поработали, ребята! – говорила она, помогая клавишнице Марине отключать штекера от синтезатора. – Видимо, нашему Андрею нужны иногда такие каникулы. После них ты, Андрюш, играешь как зверь!

– Пожалуй… – согласился барабанщик Володя Рикардо. – Мне нравятся новые вещи. Пронзительно, аж мурашки по коже!

– Не слишком ли тяжеловато? – усомнился Таймураз Ярмагаев, почесывая бороду.

– Ты что? Это то, что надо! Настоящая жесть! Предлагаю встретиться завтра перед выступлением в «Кренделе», – Левит застегивала кожаную косуху. – Жуй, сможешь написать текст к новой мелодии? Может, у тебя есть уже что-нибудь в твоем блокнотике?

– Под это пока нет. Но думаю, напишу.

– Отлично! Отшлифуем новую песню, отыграем с текстом и уже в «Кренделе» представим публике!

– Олесь, ты забыла, – поправил ее Жуй, – у нас в группе принято говорить не «публике», а «толпе»!

Репетиционное помещение наполнилось веселым смехом. Жуй смеялся громче всех, немного повергая в трепет участников своими заостренными резцами, прорастающими из оголенных розовых десен.

Санкт-Петербург

27 июня 2017 г.

Продираясь сквозь туман твоих желаний

Я мечтаю о тебе и понимаю,

Что чего-то не хватает нам с тобою.

Очень странною бываешь ты порою,

Это частое такое ощущение,

Может это колдовское все влечение.

Ты закрыта на замки и на засовы.

Да, чего-то не хватает нам с тобою…

– читала Олеся Левит и пыталась положить этот текст на вчерашнюю мелодию, созданную Жуем. Чего-то не стыковалось. Не понимая как это петь, Левит пробовала мысленно наложить текст на музыку, пробовала менять ритм… Она сидела на стуле, вальяжно облокотившись на мягкую спинку в новом репетиционном помещении и посасывала пивко из узкого бутылочного горлышка. Как они и договаривались с участниками группы, сегодня все пришли пораньше. Еще не до конца отошедшие от вчерашней легкой гулянки в баре, ребята подключали инструменты, настраивались на репетицию. Жуй пришел один из первых и бросив мотоциклетный шлем прямо на пульт, сказал, что у него прекрасное настроение. Что он всю ночь писал, что он приготовил кое-что по-настоящему новое и крутое! Ребята были заинтригованы, а Андрей Жуй только ухмылялся и посматривал на всех с надменной хитрецой. Он достал блокнотик и, перелистав несколько страниц, нашел что надо, перечитал и довольно улыбнулся. Но тут у него заиграл мобильный телефон, а в помещении была очень плохая связь и ему пришлось выйти в коридор. И вот пока Жуй отсутствовал, Левит решила одним глазком взглянуть на новые тексты. Конечно, через несколько минут, Жуй и сам бы представил их участникам группы, но женское любопытство взяло верх. Она быстренько взяла забытый Жуем блокнотик и пробежала взглядом по некоторым страницам. Прочтя несколько строк, она оказалась в легком недоумении. ЭТО и есть новый шедевр? Как его петь? Это же сопли! Левит читала дальше:

Мне сердечко ты ни разу не дарила

И про будущее мало говорила.

Улыбнешься, отвернешься и «Пока!»,

Принимаешь ты меня за дурака.

Может легче бросить все в песок?

Как подумаю, но сразу на часок

Отвлекусь и снова как всегда

Принимаешь ты меня за дурака!   

Левит поморщилась. Такое исполнять нельзя! Это не рок! Это самая настоящая карамельная попса! На какую бы музыку это не положи – попса галимая! Ну-ка, а что там с припевом?

Бестолковый Амур

В сердце сослепу стрельнул

И теперь душа орет

Сердце стонет и ревет.

Сердцу тесно в груди,

Сердцу хочется расти!

Бестолковый Амур

Что-ж ты сделал, мать твою!

Жуя еще не было, участники «Толпе» продолжали настраивать инструменты, а Олеся Левит немного обеспокоенная этим ночным материалом, перелистнула страничку и почитала, что еще написал Андрюша. У нее начинало складываться убеждение, что у молодого лидера «Толпе» начинается раздвоение личности. Вчера он был супер! А сегодня – сопливый попсовик. Два дня назад он загибался от страшного депрессняка, вчера он исторгнул из себя истинный рок-шлягер, а сегодня он печальный флегматик.

– Заасфальтированная любовь!

Забетонированная судьба!

А сердце стонет и болит вновь и вновь!

Заасфальтированная любовь!

Забетонированная душа!

Законопаченная судьба!

Ах, как раньше была хороша

Забетонированная душа!

Да он издевается, что-ли! Левит захлопнула блокнотик и швырнула его обратно на пульт. Какая, на фиг, любовь! Что за детский садик! Где драйв? Где пламя?

И тут как раз вернулся Андрюша, Левит сделав глоток пива, повернулась к нему на вращающемся кресле и сказала:

– Андрюш, я тут полистала твои вирши… Честно говоря, меня не впечатлило.

– Ты, что брала мой блокнот?

– Ты оставил его на раскрытой странице прямо перед моим любознательным носом… Знаешь, Андрюш, я думаю, нам пока не стоит торопиться с исполнением этих вещей. Давай вместе поработаем над текстом… Вчера вечером ты выпил, мозги расплылись в разные стороны…

– Чего? – не понял Жуй и смерил ее таким взглядом, от которого даже такой прожженной стерве как Олеся Левит стало неловко. – Ты читала мои вещи? Ты знаешь, как я ненавижу когда кто-то читает неготовый материал! Это тебя вообще не касается, поняла!

– Андрюш, меня как продюсера, касается все, что касается группы «Толпе».

– Да пошла ты на хрен! Не нравится ей!

– Андрюш, я сейчас оскорблюсь.

– Сиди молча, ондатра! Слушай и смотри не обоссысь кипятком! – с этими словами, Андрей схватил свою электрогитару и, исполнив вчерашнюю роковую мелодию, дополнил ее сильной и острой песней. Это был совсем другой текст, не тот, что был записан в блокноте. В новой песне, которую Жуй назвал «Слабые должны сдохнуть!», призывалось к революции, к насилию над «слабыми и лишними», к скидыванию со скал «детей без будущего».

Левит как сидела на вращающемся кресле, так и осталась на нем сидеть всю песню. Только рот открыла и опрокинула пивную бутылку так, что выливающееся из него пиво кислой лужицей разлилось под ноги.

Жуй отыграл выступление в «Кренделе» как следует, он старался, выкладывался, но чувствовал что играет не то, что у него на душе. Его практически не цепляли собственные тексты, он пел их скорее по привычке, пел потому что было надо, потому что пришедшие в рок-клуб люди ждали от «Толпе» старых хитов и Андрею приходилось пересиливать себя затрачивая много энергии не сколько на исполнение своих песен сколько на притворство. Быть может благодаря спиртному зрители не замечали что играя известные хиты, фронтмен «Толпе» буквально пересиливает себя, поет «через не хочу», а и сам Жуй с каждой очередной песней утверждался в убеждени, что выступление с этим старым материалом в его биографии последнее и отныне он будет сочинять совсем в другой стилистики. И, решив это, он велел участникам группы прямо по ходу выступления убрать несколько давно знакомых песен, включая хиты «Север», «Розы и Чайки» и даже отказался от «Брюссельского Танго», а вместо них сыграть нечто совершенно иное. То, что они записывали вчера – «Слабые должны сдохнуть!», «Мерзость во мне» и две композиции под акустическую гитару – «Восторг» и «Трахать всех». Зрители были в легком шоке, а Жуй будто глотнул живительного бальзама. Ему стало гораздо лучше, интересней.

Потом после выступления коллектив разделился: Пистон и Левит остались в «Кренделе» почти до утра, Коромысло куда-то свалил, а остальные – Жуй, Евсеенкова и Тайм завалились на хату к Володе Рикардо. Взяли пива, кое-чего еще и культурно сидели в холостяцкой володиной квартире на юге Петербурга, обсуждали политику, войну в Афганистане, обстановку в Крыму и прочее. Совсем опьяневшие ребята в разгар ночи решили заняться делом и покрасить хозяину квартиры волосы. Здоровяк Рикардо посетовал, что его красный цвет волос немного побледнел и кроме того стали видны темно русые корни. В тот же миг он был немедленно усажен Мариной Евсеенковой на стул и без лишних слов позволил нанести на свои и без того огненно красные волосы свежую приготовленную краску, пахнущую на всю квартиру парихмахерским салоном.

Всем было забавно, особенно самому Рикардо, но Жую составлял особый труд притворяться веселым. Он сидел на диване, сосал пиво, но практически не принимал участия в разговорах, не смеялся и не шутил. Он и рад был бы расслабиться, но не получалось. И когда Маринка Евсеенкова наносила барабанщику на волосы краску, а Таймураз Ярмагаев, сидя на диване рядом с Жуем, рыгал от выпитой шестой баночки пива, Андрей был вынужден признаться, что его тревожит собственное самочувствие. Под влиянием нескольких банок пива и раскрепощенной атмосферы близких друзей, он сказал, что у него, похоже, какие-то странные проблемы с организмом и он не может найти им объяснения. Одев на руки полиэтиленовые перчатки и втирая в рикардовские волосы волючую пенистую краску, Маринка Евсеенкова попросила Жуя уточнить, что он конкретно имеет в виду. Одним глотком Андрей допил пиво, смял банку в кулаке и с отчаянием в голосе спросил разве они сами не замечают, что с ним что-то не в порядке. Что он становится некрасивее, что у него ломается голос. Жутко стесняясь, Андрей все-таки оскалил свои острые как иглы молодые клычки, выростающих взамен прежних выпавших зубов, это заставило Таймураза приложиться к следующей банке. Андрюша сказал, что новые зубы растут необъяснимо быстро. Но вот у пьяненького Рикардо было слишком веселое настроение, что бы всерьез отнестись к жуевским жалобам. Глядя в овальное зеркало на то как Евсеенкова красит его волосы, он все-же, высказал, что, действительно, в последнее время замечает за своим другом определенные странности и не только в изменении внешности, но и в музыкальном предпочтении. Жуй хмуро возразил, что это ни фига не смешно, и, вообще-то, лично ему это совсем не по нраву и ему бы хотелось знать причину своих изменений. Может быть он серьезно болен?

– Слушай, брат, – Тайм рыгнул, но постарался собраться и задуматься над жуевской проблемой. Среди всей компании барадатый скрипач был, пожалуй самым пьяным. – Слушай, может у тебя это… Ты уж извини, братан, Андрюх, но… Блин… как же тебе сказать… Ну это… Болезнь…

– Андрюш, – теперь заговорила Евсеенкова, стараясь не смотреть Жую в глаза. – Тайм имеет в виду онкологию. Ты уж прости нас, но… ведь ты реально меняешься. А твои зубы? Ведь это ни фига не цинга, Андрюш. Ты бы сходил в больницу.

– Да, чувак, сходил бы, – присоединился Рикардо. Синие пенистые капли с его шевелюры капали на ковралин, но он не замечал. – Знаешь, как оно бывает…

Жую стало грустно, он уже пожалел что заговорил о своем здоровье. Зная своего друга детства, он уже догадывался, что если Володя Рикардо не замечает ничего вокруг (а капающие капли неминуемо испортят ковролин), то в его голове заработали всякие мысли, границы которых между явью и фантастикой становились весьма размытыми.

– Просто так зубы не выпадают и лицо не страшнеет, – нравоучительно говорил он. – Ты еще жаловался, что у тебя ноги болят, голова трещит… Это нехорошо, Андрюх. А Юрка Коромысло говорил, что ты вообще глюки словил.

– Говорил-говорил, – закивал Таймураз Ярмагаев.

– Провериться тебе надо, а вдруг у тебя в башке что-то появилось.

– Что там может появиться? – спросил Андрей.

– Опухоль или еще какая шняга. Или в крови че-то бултыхается… Может у тебя мутация хромосом?

– Чего? – воскликнул Жуй.

– Ты, что, не слышал про ДНК? Дизоксирибонуклеи… ну ты понял. А что ты так вытаращился?

– Да с чего бы это у меня должна быть мутация ДНК? – почти взвизнул Жуй, которому это предположение совсем не понравилось.

– Это только звучит невероятно, а вообще-то, в жизни разное бывает. Подхватил, например, свободные изотопы и адьес, амиго!

– Ты эту свою мексиканщину заканчивай! – ругался Андрей. – Нашли повод поржать! Изотопы у него свободные!

– Я говорю про радиацию, валенок!

– Не надо мне про радиацию! Еще чего выдумал? В каком, скажи, месте я по-твоему, облучился?

– А ты думаешь, это так невероятно? – Рикардо одел полиэтиленовую шапочку и теперь сидел как настоящий дурак. Серо-синяя краска вытекала из-под шапочки, струилась по шее и лбу, окрашивала брови, но Рикардо не думал об этом, а Маринка Евсеенкова ушла в ванную мыть руки. – Да у нас эта радиация где угодно может быть, даже там, где ты ее не ожидаешь!

– Например в твоей краске для волос, от которой как раз свободными радикалами воняет на всю квартиру, – съязвил Жуй.

– Представь ситуацию. Украина. Чернобыльская зона отчуждения. Город Припять.

– Только я там и близко не был!