Взрослая женщина, выросшая из этой избиваемой дочери, может нести программы автоматического разума, предписывающие испытывать те же эмоции, что при избиении (страх, прежде всего), переживать то же чувство беспомощности, боль, слабость, при контакте с каждым мужчиной, напоминающем ей отца.

Это снова ассоциативность. Мужчина ассоциируется с отцом. Чувства к нему ассоциируются с чувствами, возникавшими при избиениях отцом. Возможно, фигура отца, как мощной силы, довлеющей над ней, так захватит автоматический разум, что эта женщина найдет себе именно такого мужчину – агрессивного и склонного к насилию. Она найдет того, кто похож на отца, чтобы снова стать беспомощной жертвой, снова терпеть побои и унижения, всего бояться, ненавидеть его и себя. Не потому, что это мазохизм и ей это нравится. Она сделает это, просто отрабатывая программу, заложенную автоматическим разумом, и не поймет, почему снова и снова повторяет одну ошибку.

Эпизод может оказаться затяжным – это событие, которое занимает длительное время, не как кадр из фильма, а как целый сценарий. Не как серия избиений, а именно как одно, единое, длящееся событие. Болезнь, тюремное заключение, война, неудачный брак, школьная травля – это затяжные эпизоды, они могут тянуться годами, постепенно формируя ассоциации и создавая новые цепочки автоматизма. Тут нет одного первичного эпизода, это один эпизод, растянутый на большое время, но это не меняет его сути и механизмов.

Суть же в том, что поведение человека вызывают не только (и не столько) осознанные решения, но и автоматические цепочки. Событие ассоциируется с прошлым событием. Испытывается эмоция, которая возникла в прошлом. Повторяется реакция, которую эмоция вызвала в прошлом. И человек снова и снова повторяет одни и те же мысли, приходит к одним решениям, совершает одни и те же поступки, переживает одни и те же эмоции, снова и снова.

Бойся высоты, как боялся ее раньше.

Выходи замуж за алкоголика, как выходила за него раньше.

Ненавидеть тех, кто похож на людей, которых ненавидел раньше.

На глазах у ребенка, прямо за новогодним столом, его родители напились, разругались и подрались (первичный эпизод), а потом через некоторое время, развелись (подкрепление эпизода). Как эхо от неудачного праздника в автоматическом разуме остается вся его эмоциональная нагрузка. Эмоции, пережитые тогда, будут вызывать ассоциации с новогодней елкой, гирляндами, будут переживаться снова, вызывая стойкую неприязнь к самому празднику.

Восьмилетняя девочка взяла мамину помаду и накрасила губы, чтобы быть похожей на маму. Не трезвая (и не вполне здоровая душевно) мама устроила скандал, засунула ее лицом под струю холодной воды в ванной, и кричала, что ее дочь – шлюха разукрашенная. И что раз она уже раз уже лицо размалевала, то завтра пойдет по мужикам.

Эпизод будет забыт, подавлен, но ощущение, что красота – это грех, это плохо, что привлекательными бывают только шлюхи, во взрослой жизни станет огромной проблемой. Заставит ощущать себя грязной и испорченной при любом проявлении внимания мужчин, и всячески, бессознательно, ухудшать свою внешность, делая ее как можно менее привлекательной.

Влюбленная девушка, подросток, решает открыться своему принцу, признаться в любви, уже представляя в голове их прекрасное совместное будущее, но внезапно получает от него поток насмешек и унижений. Он издевается над ее чувствами, считая, что она его не достойна. Ее разум, пытаясь спрятаться от избытка болезненных эмоций, включает защитную реакцию, подавляет эмоции, пытается убедить ее, что это она сама от него отказалась. Что она лучше всех, ни в ком не нуждается, и никто ее не достоин.

И спустя годы она так же жестоко разрушает чувства тех, кто тянется к ней. Едва лишь заходит речь об отношениях, она снова переживает давние эмоции, но скрывает их (даже от себя) за маской защитной реакции, высмеивая и унижая тех, кто якобы недостоин ее внимания.

В семье музыкантов мальчик растет в осознании, что быть великим музыкантом – его долг, обязанность и единственно возможный путь. Он приспосабливается, как может, пытается оправдывать чужие ожидания. Но сам он хочет совсем иного, а потому не добивается никакого успеха в музыке.

Этот эпизод музыкального давления будет длиться годами и оставит эхо – ощущение, что он не смог, не справился, всех подвел и не оправдал надежд. Что он никчемный, ни на что не годный, что он опозорил свою музыкальную семью и великих предков. Любое дело, где от него ждут успеха, будет запускать набор ассоциаций – он никчемный, и это дело он тоже провалит, он все проваливает, все портит! Разумеется, успеха в делах ему не видать.

Но он мог бы добиться успеха и не желая его, на чуждом ему пути, через упорство и трудолюбие. Стать музыкантом. И столкнуться с тем, что это не его выбор и путь, а лишь бремя долга, которое ему навязали. Жизнь утратит краски, перестанет радовать. Сама жизнь музыканта станет бременем. Слава и гонорары музыканта станут бременем. И вот уже великий, знаменитый и богатый музыкант, пьет, впадает в депрессию, пытается отравиться таблетками из своей аптечки.

Люди не понимают, чего же ему не хватает. Он и сам не знает! Но не хватает ему понимания того, кто он и чего хочет на самом деле. Ему не хватает его собственной жизни, пока он живет чужой, навязанной ему вопреки его природе.

Живет так, как ему приказано жить.

Живет автоматически.

***

Прошлое влияет на настоящее и будущее. Ничто не забывается, ничто не пропадает, каждый эпизод прошлого становится частью цепочек автоматического разума, управляющих нашим поведением. И корень всего – эмоции.

Они важны и нужны, ни в коем случае нельзя ставить вопрос о борьбе с ними, о жизни без эмоций! Но они далеко не всегда уместны. Часто эмоции и события, их вызывающие, не осознаются, а потому не встречают сопротивления и подчиняют себе человека. Часто эмоции вызваны вообще не текущими событиями, а теми, что давно прошли.

Примеры выше были простыми и прямолинейными, испугала собака – запомни это, ассоциируй всех собак со страхом и бойся их. Но цепочки могут быть и куда более прихотливыми.

Собака сбила ребенка с ног. Она мирная, но для него – страшная и огромная. Она прижала его к земле, вылизывает ему лицо, ребенку больно, он напуган пастью возле лица. Он зовет на помощь свою мать, он слышит, как она смеется и говорит ему: «Ха-ха, вот смотри, как собачка тебя любит, целует тебя!». Мать искренне старалась свести все к шутке, успокоить ребенка, превратить ситуацию во что-то веселое, но это лишь ее голос на фоне страха, который он испытывает.

Он борется, но не может спастись.

Он гораздо слабее собаки.

Он напуган, и никто ему не поможет!

Он ждет защиты от сильной матери, но она лишь смеется над ним, становясь для его автоматизма союзником страшной собаки. Она может спасти его, помиловать по своей прихоти, а может заставить терпеть боль и унижение. Все в ее власти, и он ничего не может изменить.

Страх, беспомощность, смех той, кто мог бы защитить, но не пришел на помощь, станут единым клубком ассоциаций. Фигура сильной женщины, довлеющей над ним, распоряжающейся его судьбой, будет вызывать эхо из страха и беспомощности. Это событие будет подавленно, забыто, и может быть (только может быть!) пройдет бесследно, если не встретит подкрепления.

Но еще несколько эпизодов страха, ассоциированного с женщинами, закрепят результат. Кричащая на детей воспитательница в детском саду, злая медсестра, поставившая болезненный укол, не дадут забыть, что женщина имеет над ним власть, а его удел – страх и беспомощность.

Автоматическая беспомощность перед лицом сильной женщины, имеющей власть и силу, останется с ним. Останется страх перед отношениями, останутся проблемы в личной жизни.

Останется, возможно, поиск строгой госпожи, которая будет доминировать над ним. Или, как защитная реакция, маска женоненавистника, который сам боится женщин. Останется как простая робость в присутствии женщин, когда он теряется и не знает, что сказать, успешно уничтожая все возможности для знакомства и начала отношений.

Такие трюки автоматический разум проделывает постоянно. Он обращается в прошлое и ищет там готовые шаблоны, ассоциирует одно с другим, порой создавая длинную цепь из воспоминаний, эмоций, событий, которая тянется к каким-то давним значимым эпизодам, эмоции из которых воспроизводятся в текущий момент жизни.

Увидел, как дети играют – вспомнил, как сам играл – вспомнил себя ребенком – вспомнил школу – вспомнил, как в школе был изгоем – вспомнил старые обиды, которые стерпел тогда – испытал гнев, который предписывает атаковать и уничтожать школьных обидчиков, но их давно нет рядом – излил это гнев на случайного человека. Даже на этих детей, которые просто играют, но якобы делают это не в том месте или слишком шумно.

Набор ассоциаций, самых странных и причудливых, привел к вспышке эмоций и автоматическому поведению, вне всякого разума. Поведению насекомого: стимул – эмоция – реакция. И никаких следов осознанности! Осознание этой цепочки мыслей, осознание и принятие старых эпизодов, связанных со школьными обидами, позволило бы прекратить процесс в любой момент.

Прошлое влияет на настоящее, на поведение здесь и сейчас. Это не новость, и задолго до первых намеков на появление психологии, эта идея излагались в мистическом и религиозном ключе.

Кому-то может быть знакомо слово «Самскара» – термин индийского мистицизма. Это слово обозначает сумму отпечатков, оставленных в уме человека его прошлыми поступками и внешними обстоятельствами. Поступки и события оставляют след в уме, в дальнейшей жизни этот след определяет поступки и события в жизни человека. Формально речь идет о карме, фактически – о влиянии прошлых эпизодов на поведение человека, о возникающем после них эхо, отголоске давно пережитых состояний.

В буддизме используется термин «Васана» – отпечаток в сознании, который оставляет совершенное человеком действие. Такие отпечатки накапливаются и толкают на путь повторения поступков, бесконечного переживания одних и тех же состояний, совершение одних и те же действий.

В наши дни эти идеи принимают научную форму. Психологи – бихевиористы не только пришли к тому же взгляду на мир и человека, но и провели изуверские эксперименты, его доказывающие.

Бихевиоризм отказался принимать то, что не удается наблюдать объективно. Не только карму и прочий мистицизм, но и любые тесты, рисование мандал, и другие, не вполне объективные, методы исследования человека. Его инструмент – изучение реакций. Человек – это черный ящик, в котором происходит нечто. Человеку дают стимул – он отвечает изменением в поведении. Изучая это поведение, бихевиорист судит о том, что творится в этом черном ящике. Принцип бихевиоризма: «Стимул – Реакция»

Более позднее направление, необихевиоризм, отнеслось к делу с большей широтой взгляда, добавив промежуточное звено. То, что вызывается стимулом и вызывает реакцию. То, что в черном ящике: «Стимул – Нечто – Реакция». Нечто – например, эмоция, связывающая стимул и реакцию.

Я упомянул изуверские эксперименты, и один из прославленных опытов бихевиоризма – эксперимент «Маленький Альберт», направленный на сознательное уродование детской психики во имя науки. В наши дни попытка сделать что-то подобное вызвала бы скандал, а то и судебное преследование, но эксперимент ставился в начале 20 века, когда никто не считал опыты над детьми чем-то предосудительным. Впоследствии именно этот эксперимент и стал одной из причин, почему подобные опыты были запрещены.

Но сам эксперимент, при всей его двусмысленности с точки зрения этики, весьма показателен. Джоном Уотсон и Розали Рейнер одолжили в детском доме годовалого сироту Альберта. Мальчик был вполне здоров и показывал нормальные реакции на внешний мир. Ему стали предлагать белую крысу, чтобы ребенок мог поиграть с ней.

Но стоило Альберту потянуться к крысе, как у него над ухом били железным молотком по железному листу, создавая сильный грохот, пугая его. Через некоторое время страх начал ассоциироваться с белой и мохнатой крысой. Альберт начал бояться ее, даже если грохота не было.

Крыса = страх.

Но, помимо этого, он начал бояться всего, что ассоциируется с крысой, похоже на нее – белого кролика, комка ваты, бороды Санта Клауса. Образ чего-то белого и мохнатого ассоциировался с прошлым эпизодом страха, испытанного при контакте с чем-то белым и мохнатым. Страх стал ассоциированной эмоцией, и стоило Альберту увидеть вату, как автоматический разум ассоциировал ее с первичным эпизодом страха, вспоминал программу: «Крыса = Страх» и снова испытывал страх. Но так же и: «Нечто, схожее с крысой, такое же белое и мохнатое, ассоциированное с ней = Страх»

Стимул – эмоция – реакция, но не прямо, а с обращением в прошлое! Стимул – здесь и сейчас, но эмоция берется из записанного в автоматическом разуме опыта другого, более раннего, эпизода. И связанного не с ватой или кроликом, а с крысой, которая вызывает ассоциации с ватой или кроликом.

Никто не знает точно, как сложилась судьба Альберта в дальнейшем, но предположу, что этот страх остался надолго, и психологи сильно осложнили ему жизнь. И что сам он может так никогда и не вспомнить, почему же он боится всего белого и мохнатого. Почему его всегда кидало в жуть от Санты с его белой бородой. Цепочка автоматизма говорит ему: «Белое, мохнатое – Страх – Беги!». Стимул – эмоция – реакция, цепочка, наглядно показанная на практике даже не на уровне изучения, а на уровне искусственного создания.

Прошлое постоянно влияет на нас, вызывает автоматизм и диктует реакции на мир. Это проблема! Но прежде чем задуматься над решением проблемы, обсудим еще два важных момента, две важнейшие структуры психики человека – Эго и Тень.