Глава пятая

На следующее утро мой сладкий сон прервал звонкий, голосистый будильник. Я бодро вскочил с постели, быстро совершил утренний моцион, оделся, позавтракал и отправился на службу.

Рабочий день начался с развода (то бишь, с планерки, если использовать гражданскую терминологию).

Баруздин был немногословен. Сначала он представил меня присутствующим, затем коротко сообщил, что за истекшие сутки никаких ЧП не произошло, напоследок пожурил какого-то Кузнецова за то, что тот выпил в рабочее время бутылку пива и, разомлев от жары, задремал на своем посту, после чего стукнул ладонями по столу и скомандовал:

– Всё! Вперед!

Мои сослуживцы поднялись и направились к выходу. Я тоже встал и в нерешительности замялся. Ведь я совершенно не знал, куда идти и что именно мне следует делать.

– Присядь пока! – бросил мне Баруздин.

Я снова придвинул к себе стул.

Директор заполнил журнал, закрыл его, отложил в сторону, поставил локти на стол, сложил ладони лодочкой, прислонил их к подбородку и обратился ко мне:

– Ну что, волнуешься?

– Есть маленько, – с неохотой признался я.

– Ничего, привыкнешь. Панченко, – это охранник, которого ты сменишь, – подробно введет тебя в курс дела. Такая команда ему уже дана. От себя же хочу дать тебе несколько советов. Рекомендую к ним прислушаться, ибо они родились не на пустом месте, а на определенном опыте. Люди, живущие в доме, который ты будешь охранять, очень богаты. Как ни крути, они господа, а мы холопы. Не мы им, а они нам дают возможность зарабатывать себе на жизнь. Если мы им вдруг разонравимся, они легко найдут себе других охранников. Поэтому, первое, что ты должен зарубить себе на носу, клиент всегда прав. Он прав даже тогда, когда он явно не прав. Ты с этим обязательно столкнешься. Так что будь к этому готов. Что бы ни случилось, что бы тебе ни сказали, как бы тебя ни обидели, с твоей стороны всегда должны следовать железная выдержка и ледяное спокойствие. Если вдруг почувствуешь, что заводишься, позвони мне. Я приеду и разрулю ситуацию. Но сам ни в какие споры, ни в какие конфликты ни с кем не вступай. Имей в виду, если меня вдруг попросят тебя заменить, я буду вынужден с тобой расстаться. Это понятно?

– Понятно, – глухо отозвался я.

– Самое главное, научись себя правильно вести. Не вздумай выказывать Карпычеву восторг и восхищение, типа: «Вы мой самый любимый артист! Встреча с Вами для меня большое событие!», и тому подобное. Он от таких признаний уже устал. Он слышит их каждый день. Они его уже не просто утомляют, а откровенно раздражают. Он прекрасно знает себе цену и не нуждается ни в чьих славословиях. Не демонстрируй ему повышенную услужливость. Его от этого тошнит. Если он попросит тебя что-нибудь сделать – сделай. Только без лишней суеты. Но и в другую крайность, эдакий нигилизм, полное непризнание авторитетов, тоже не впадай. В его глазах это будет выглядеть как откровенное хамство. Не пытайся завести с ним дружбу. Ты не из его круга. Ты ему не ровня. Ты не ровня даже этому тринадцатилетнему сопляку, которому подфартило заиметь такого приемного папашу. Ты просто у них работаешь, и не более того. В твои обязанности входит охранять их дом. Охранять от назойливых поклонников, от «папарацци», от мелких воришек. Правда, сейчас им никто особо уже не докучает. Когда мы там появились, мы быстро навели там порядок. Но время от времени все равно кто-нибудь, да норовит заглянуть через забор…

Во время напутственной речи мои щеки багровели все гуще и гуще, а кулаки сжимались все крепче и крепче. Кому приятно, когда ему вежливо, но откровенно объясняют, что он есть самое настоящее дерьмо.

– Вот пока и все, что я хотел тебе сказать, – резюмировал Баруздин. – Остальное тебе расскажет Панченко. Поехали, отвезу к месту службы. Только сначала переоденься.

Он встал из-за стола, вручил мне форменную одежду и вышел из вагончика. Облачившись в черный камуфляж, я последовал за ним.

У шлагбаума меня ожидал черный «Лэнд Крузер». Двигаясь с небольшой скоростью, мы минут через десять оказались на месте. Дом Карпычева находился почти в самом конце улицы, которая целиком состояла из коттеджей.

Это был двухэтажный особняк из красного кирпича, с черепичной, на скандинавский манер, крышей. Вокруг него возвышался коричневый забор из профлиста с полимерным покрытием. Въездные ворота и расположенная справа от них узкая калитка были обложены «воротничками» из облицовочного камня.

Баруздин нажал на кнопку домофона. В динамике треснуло.

– Сейчас иду, Роман Олегович, – донесся оттуда мягкий баритон.

Мой напарник оказался невысоким, примерно моего возраста мужичком с добродушным, широким лицом и заметно выпиравшим наружу «пивным» животиком. Покрывавшие его голову русые волосы напоминали по форме горшок.

Едва мы вошли во двор, как Панченко вытянулся в постойке «смирно»:

– Товарищ директор, за истекшие сутки никаких происшествий не зафиксировано.

Баруздин угукнул, и мы направились к небольшой будке, стоявшей в самом углу двора. Пока мы шли, я не удержался от соблазна покрутить головой по сторонам. Везде царили чистота и порядок. На дорожках не валялось ни одной бумажки, ни одного камешка, ни одной палки. Тянувшиеся вдоль забора клумбы были аккуратно вскопаны. Окна дома были плотно занавешены шторами. Рядом с самым большим из них красовалась спутниковая тарелка. Возле будки стояла черная, чисто вымытая «Тойота». Очевидно, это была машина хозяина.

– Геннадий Матвеевич дома? – спросил Баруздин.

Панченко утвердительно кивнул.

– Вернулся во втором часу ночи. Отсыпается. Катерина Олеговна уехала полчаса назад. Радик ушел без двадцати восемь.

Внутренняя обстановка будки полностью соответствовала ее целевому назначению. На небольшом столе красовался черно-белый монитор с видами дома со всех сторон. Я удивленно открыл рот. Оказывается, здесь есть камеры видеонаблюдения! Как же я их не заметил? Похоже, они хорошо замаскированы. Помимо монитора, на столе стояли три разноцветных телефонных аппарата, два из которых, судя по всему, относились к внутренней связи: на них не было наборных дисков. Освещение в будке было тусклым. Свет проникал в нее через два небольших оконца. Сквозь первое просматривался дом, сквозь второе – ворота и калитка.

Панченко сел за стол. Баруздин опустился на стоявшую в углу кушетку. Я довольствовался табуреткой.

– Знакомься, – произнес Баруздин, обращаясь к Панченко, и указал на меня, – твой новый напарник.

– Я это уже понял, – улыбнулся тот и протянул мне руку. – Толик.

– Женя, – представился я, и мы обменялись рукопожатием.

– Введи его в курс дела, все объясни, все покажи, поделись нюансами. Ну а я поехал на базу. А то у нас там большие любители пива объявились. Надо им хорошенько вправить мозги.

Директор поднялся с кушетки и вышел. Мы с Панченко остались одни.

– Откуда сам? – спросил меня он.

– Из Балашова, – ответил я.

– О-о-о, – оживился тот. – Почти соседи. Я из Кирсанова. Тамбовская область.

Толик показался мне очень приятным и дружелюбным человеком. Его история оказалась схожей с моей. Отчаявшись найти работу в родном Кирсанове, он подался в столичный мегаполис и после непродолжительных поисков осел в Коломенском, найдя здесь и жилье, – небольшую комнатушку в каком-то частном доме, – и источник доходов.

Узнав об однородности наших несчастий, он как-то сразу проникся ко мне симпатией. Его отношение к моей «профподготовке» оказалось гораздо серьезнее, чем как к простой формальности. Он подробно рассказал мне, что следует делать, куда в каких ситуациях обращаться, провел меня по двору, показал, где что находится, обвел вокруг дома, попутно снабжая полезными житейскими советами. Его столь дружеское участие имело вполне реальное объяснение: во мне он видел самого себя.

– Год назад я сам был в твоей шкуре, – признался он. – Я ведь тоже не профессиональный охранник. Я по профессии слесарь, и так же, как и ты, в охранное дело «въезжал» с нуля. Мне тогда Колька Громов очень помог. Обучил буквально всему. Он здесь уже не работает. Уволился. Не выдержал.

Толик просидел со мной до полудня, посвящая во все тонкости службы, и ушел только тогда, когда убедился, что я более-менее все понял.

– В случае чего звони, спрашивай, не стесняйся, – сказал он на прощание. – Баруздина лучше не беспокой. У него и своих дел хватает. Телефонуй либо мне, либо Мишке Ширяеву. Он тебя завтра будет сменять. Ты с ним утром познакомишься.

После ухода Панченко на столе остался листок бумаги, заполненный моей рукой, который представлял собой конспект всего услышанного. На нем значилось следующее:

«1. Телефоны:

серый – городской.

красный – внутренний (дом).

белый – домофон.

2. При появлении посторонних:

нажать на кнопку домофона, спросить: кто, к кому, зачем? Связаться по внутренней связи с хозяином (хозяйкой) и действовать согласно их распоряжениям.

3. В случае проникновения посторонних принять меры к их задержанию. При необходимости вызвать милицию.

4. Все поступающие на имя хозяина или хозяйки посылки тщательно досматривать на улице и вносить внутрь, только убедившись в их безопасности. В случае сомнений в безопасности передаваемых предметов, обратиться к шефу и действовать согласно его распоряжениям.

5. Фиксировать когда уходит и приходит пацан. Карпычев часто спрашивает…».

Ну, и так далее.

Конечно, это было не все, о чем говорил мне Толик. Его отзывы о царящих здесь нравах, по причине своей откровенности, естественно, остались непомеченными.

– Карпычев еще так себе, ничего, – доверительно делился со мной он. – Мужик, конечно, со странностями, своенравный, но все же более-менее терпимый. Всего добился сам, своим трудом. Знает цену успеха. Я его уважаю. А вот бабу с пацаном не переношу. Слишком много о себе мнят, хотя для всего этого не сделали абсолютно ничего…

При этих словах Панченко указал на коттедж.

– … Пришли на все готовенькое. Катька удачно подлегла где-то на гастролях. Она костюмершей в театре работала. Пацан на жалость надавил. Как же, сиротинушка! Вот так они здесь и осели. Гонору – выше крыши, а за ним, если разобраться, – ничего. Колька Громов ведь именно из-за этого сопляка ушел. Точнее, не ушел. Будем говорить прямо, уволили его. Поцапался с «мелким». Тот ему постоянно какие-то козни строил. Не знаю уж, за что он его так невзлюбил. То снежком в Кольку швырнет, то ведро с водой сверху опрокинет. А как-то раз, – в феврале дело было, – перед дверью будки малую нужду справил. Кольке в тот момент зачем-то выйти понадобилось. Он дверь открыл, все это увидел, не выдержал, да как отчихвостил его по полной. А на следующий день Баруздин предложил ему написать «по собственному». Мол, Карпычев распорядился. Сынишку обидели. Хоть бы разобрался, что к чему. Колька – человек гордый, оправдываться не стал, написал и ушел. Эх, была бы возможность, я бы этого полунегритенка придушил.

– Полунегритенка? – переспросил я.

– Ну, да. А разве это не заметно? Ты приглядись повнимательней. Он же метис. Мать – негритянка, отец – белый. Наследничек! В кино таким ангелом казался, а в жизни – мразь из мразей. У него даже друзей никаких нет. Придет из школы – и торчит весь день дома, если папа с собой куда не возьмет. А почему? Потому, что пойти не к кому и не с кем.

– Как же с ними лучше себя вести? – озабоченно спросил я.

– А никак, – ответил Толик. – Бери пример с меня. Я здесь уже год работаю. Держи себя спокойно, невозмутимо. Если о чем спросят – отвечай вежливо, но холодно, без эмоций. И старайся не смотреть им в глаза. Ничего, кроме высокомерия, ты там не увидишь. А оно знаешь, как бесит! Смотри мимо них, куда-нибудь в сторону. А вообще, лучше держись от них подальше. Оно спокойнее будет.

– Шеф говорил мне тоже самое, – вздохнул я.

Оставшись один, я уставился на монитор и с рвением новичка стал пристально наблюдать за всем, что происходило вокруг. Но вокруг не происходило абсолютно ничего. Улица сияла пустотой. Мимо забора лишь изредка проходили какие-то люди, но они не обращали на «объект» никакого внимания и были всецело заняты своими мыслями.

Полуденное солнце разогрело стены будки. Внутри стало жарко. Меня потянуло в сон.

Подавив очередной зевок, я вскочил со стула и устроил небольшую разминку, стараясь прогнать охватившую меня дрему. Сделав несколько приседаний и наклонов, я включил электрический чайник, который тут же зашипел, словно змея, и щелкнул клавишей на примостившемся в углу стола стареньком радиоприемнике. В динамике зазвучал Шафутинский. Не будучи поклонником шансона, я принялся крутить рычажок настройки частоты, чтобы поймать какую-нибудь легкую, мелодичную попсу, и вскоре попал на «Русское радио». Притоптывая в ритме звучавшей песни, я достал с полки баночку «Нескафе», открыл крышку, засунул ложку внутрь, и тут краешком глаза уловил за окном чью-то фигуру. Устремив свой взгляд наружу, я замер. На крыльце, возле открытой двери дома, стоял Карпычев. Он был в майке и трико. Но даже в таком простом домашнем наряде известный актер был безошибочно узнаваем. Разве только выглядел гораздо старше, чем на киноэкране. Его лицо было густо испещрено морщинами, а волосы отсвечивали сплошной сединой.

Карпычев зевнул, потянулся, посмотрел на небо, обвел глазами двор, после чего перевел взгляд на охранную будку. Я резко отпрянул от окна, не желая быть застигнутым в своем обывательском любопытстве. Известный актер переобулся, сменив тапки на старые, потрепанные ботинки, и, не спеша, с достоинством, стал спускаться по ступенькам.

«Не иначе, как идет сюда», – пронеслось у меня в голове.

Я выключил закипевший чайник, налил в чашку кипяток, насыпал туда кофе и, не переставая прислушиваться к приближающимся шагам, стал неторопливо размешивать его ложечкой.

Дверь будки отворилась. Стараясь казаться спокойным, я повернул голову. Карпычев стоял на пороге и вопросительно смотрел на меня.

– Здравствуйте, – негромко произнес я.

Карпычев кивнул, и до моих ушей донесся хорошо знакомый по кинофильмам голос:

– Ты что, новенький?

– Ага, – ответил я и, сам не зная зачем, добавил: – За истекшие сутки никаких происшествий не зарегистрировано.

Брови актера поползли вверх. Видимо, в общении с ним такие официальные фразы были не приняты. В его глазах вспыхнула усмешка, которая окончательно ввергла меня в растерянность.

– Это хорошо, – заметил он и сделал шаг назад, намереваясь уйти. Но вдруг передумал и снова подался вперед.

– Радик ушел в школу вовремя?

– Без двадцати восемь, – выпалил я.

Карпычев изучающе окинул меня с головы до ног, угукнул и вышел из будки. Я обессилено опустился на стул и только тут заметил, что на протяжении всего разговора не переставал вращать ложечкой в чашке. Меня грызла досада. Я нисколько не сомневался, что показался хозяину полным идиотом…