Как хорошо, подумал Музыкант, что я приучил их к своей глухоте. Они знают, что слышу я плохо. Да что там плохо, паршиво я слышу – так, с пятого на десятое, даже со слуховым аппаратом. Но можно же еще по губам… И вообще порой мне кажется, что я уже и мысли читать навострился. Он представил, как сейчас смотрится со стороны – он, ворвавшийся без разрешения в комнату, где собрались те, благодаря которым Город, вернее, та часть, которая принадлежала людям, все еще функционирует: заляпанные рыжей осенней грязью ботинки, выцветшие и обтрепавшиеся понизу до индейской бахромы джинсы, пухлая куртка, отороченная мехом, длинные светлые волосы, как попало схваченные в неаккуратный хвост, больше похожий на помело, – лишь бы в глаза не вовремя не полезли. На правом ухе белая дужка слухового аппарата, за плечом – винтовка: без этих двух вещей он давно уже себя не мыслил. Наверное, выгляжу недостаточно респектабельно, подумал снайпер.

– А ее хвост ты принес? – спросил Вась-Палыч. – Вместе с флейтой?

Кто-то тихо засмеялся. Доцент задумчиво снял очки и почесал переносицу.

– Ну как хотите, – развел руками Олег, проигнорировав вопрос. – Хотите – верьте, хотите – нет. Но только это крыса, она играет на флейте и ведет за собой всех, кто слышит ее музыку. А я, как вы знаете, глухой. Спросите у Козычева, как все случилось. Да, кстати: попросите уборщицу хвосты прибрать.

С этими словами он развернулся и вышел из тесного, жаркого Штаба в честную прохладу сентябрьского вечера.

Незнакомый парень в черном пальто догнал Олега, когда тот отошел от Штаба на пару кварталов. Сначала Музыкант услышал торопливые шаги, а затем его окликнули:

– Олег! Подождите!

Позже Музыкант понял, что именно это обращение на «вы» особенно удивило его и заставило остановиться. Катастрофа сплотила выживших людей, и многие формальности были позабыты. На «вы» теперь чаще обращались разве что к старшим, и то не всегда.

– Постойте, Олег! – окликнули его еще раз.

Снайпер замедлил шаг. Остановился. Обернулся. И увидел худого парня, с которым в Штабе переговаривался Вась-Палыч.

– Ну, что еще? – неприязненно спросил Музыкант.

– Поговорить хочу, – объяснил догнавший. – Меня Денис зовут. Денис Гладков.

Какая-то знакомая фамилия, мельком подумал Олег, а Денис протянул руку.

Музыкант на рукопожатие не ответил, и узкая ладонь парня неловко повисла в воздухе.

– А почему в Штабе говорить не стал?

Снайпер сознательно проигнорировал «вы» Дениса.

– Там народу слишком много. Не люблю, когда много. Люблю, когда тихо и один на один, – спокойно ответил Денис, продолжая держать на весу ладонь. – Ты руку-то пожми. Или скажи, что не будешь. Но тогда объясни почему. Я вроде бы перед тобой еще ничем не провинился.

Поколебавшись, Олег протянул-таки руку навстречу руке Дениса, отметив заодно, что тот очень быстро сменил «вы» на «ты». Парень выглядел слабаком, но его настойчивость делала ему честь. С другой стороны, слабаков среди тех, кто пережил Катастрофу, было не так уж много. Все знают один из основных законов природы: выживает сильнейший.

– Ну что, говорить на улице будем? – насмешливо поинтересовался Олег.

– Зачем? – пожал плечами Денис. – Пойдем к тебе. Пойдем ко мне. Выбирай.

Денис, как выяснилось, жил неподалеку. Через пять минут ходьбы они дошли до симпатичного двухэтажного коттеджа.

– До Катастрофы ты здесь жил? – неприязненно спросил Олег, не любивший, когда люди занимали чужие жилища. Сам он до знакомства с Иришкой обитал все в той же однокомнатной квартирке, где прожил шесть лет до Катастрофы. Когда у снайпера появилась постоянная женщина, они сменили жилище на трехкомнатную квартиру, и то она раньше принадлежала каким-то Иришкиным родственникам. Олегова спутница жизни несколько раз заводила разговор о том, что неплохо было бы задуматься о прибавлении в семействе, чтобы не пустовали комнаты, но всякий раз Олег возражал. Не те времена, говорил он, чтобы детей заводить. К тому же он совершенно не представлял себя в роли отца.

– Недоволен? Осуждаешь? Нет, не здесь. Но хозяева умерли. Им этот дом уже не нужен. Знаешь, кто здесь жил раньше?

– Кто?

– Леха Петля. Помнишь такого?

Леху Петлю Музыкант очень хорошо помнил. Один из вожаков возникших после Катастрофы банд. Приземистый, нахрапистый, похожий на вставшего на дыбы кабана. Такой же опасный. Про Леху Петлю стоило сказать, что он не умер. Честнее было бы говорить, что он был убит. Застрелен. Некоторые утверждали, что именно пуля Музыканта однажды оборвала жизнь братковского авторитета. Правду знал только Олег и особо о ней не распространялся.

– Согласен со мной, что Леха за своей жилплощадью не вернется?

– Согласен.

– Вот и хорошо.

Денис щелкнул замком и пропустил гостя вперед. Олег скинул в прихожей куртку, прислонил в угол винтовку. Хозяин прошел в комнату, завозился у камина. Несмотря на то что внутри было темно, он, похоже, прекрасно ориентировался. Снайпер окинул комнату взглядом, не удержавшись, щелкнул языком: неплохо парень устроился.

Мебель была подобрана по принципу основательности. Шкафы вдоль дальней стены своей массивностью невольно внушали почтение. Низенький стол с короткими толстыми ножками устроился посреди комнаты. Кресла, стать которых сделала бы честь семейству бегемотов, сгрудились в углу. Тяжелые портьеры из вишневого бархата закрывали окна, не пропуская в комнату ни лучика солнечного света. Олег бухнулся в одно из кресел, принявшее его мягко, без единого скрипа.

Неторопливо, с достоинством занялись дрова. Похоже, обстоятельности и солидности они учились у мебели.

Денис, сидевший на корточках у камина, обернулся и посмотрел на Музыканта снизу вверх:

– Сейчас будет светлее. Просто я не очень люблю солнце. Сильно темно?

– Нет, мне нормально. Я же глухой, помнишь? А у нас, инвалидов, все просто: в одном месте убыло – в другом прибыло. Я вот в темноте неплохо вижу.

О своем неожиданно прорезавшемся чутье Олег упоминать не стал. Мало ли: сегодня есть, а завтра нет. И вообще как объяснить то, что он ощущает, человеку, полностью лишенному чего-либо подобного?

Пламя затрещало веселее, языки потянулись выше, дрожащий оранжевый свет разогнал темноту. Денис встал, подошел к шкафу, завозился в его недрах, чем-то звеня, переставляя что-то с места на место.

– Музыкант, тебе чаю или кофе? Или чего покрепче?

– Кофе. И от коньяка не откажусь. У тебя ведь наверняка есть?

– Коньяк-то? – тихо усмехнулся Денис. – Водится. А кофе только растворимый, извини. Сам варить не умею. И чайник вон там, дотянись, включи. Хочешь – музыку заведу.

– А что у тебя есть? Учти, попсню и блатняк я не слушаю. Хотя, конечно, хозяин – барин. Но если ты хочешь меня развлечь…

– Что ты! Никакого блатняка. Хотя, скажу тебе, после Лехи Петли тут та еще коллекция осталась. Я ее сохранил на память. Миха Лысый, Васяня с зоны и все в таком духе. Давай что-нибудь поинтереснее поставлю. «Юрай хип» пойдет?

– Пойдет, – с некоторым удивлением согласился снайпер.

Если честно, Денис ему не очень-то и нравился. Но за коньяк и приличную музыку он многое готов был ему простить. Даже странное обращение на «вы». Даже то, что тот явно набивался ему в приятели.

Денис включил проигрыватель. Из динамика ударили первые тугие аккорды. Музыкант разве что не зажмурился от удовольствия, услышав знакомые звуки.

«Солнце встает, и новый день пробивается сквозь, – выводил волшебный голос Дэвида Байрона, – утро нового дня, в котором тебя нет».

Слушая то, как он поет, легко было представить себе зачарованный лес, населенный демонами, волшебниками и единорогами. По тропинке среди деревьев, сплетавшихся в непроницаемый для солнечного света полог, ехал рыцарь, отправившийся спасать принцессу. Он знал, что дракон, с которым предстояло сразиться, невероятно силен, но точно так же он твердо верил: ничто не остановит чистого сердцем. И абсолютно наплевать было, что Байрон умер, как настоящий рок-н-ролльщик семидесятых: он был еще молод, но успел наиграться с наркотиками и выпивкой, успел стать знаменитым, а потом точно так же быстро был забыт – и умер в пустой квартире, когда его внезапно настиг сердечный приступ. Его имя ничего не говорило некоторым уже тогда, когда легендарный вокалист был еще жив, зато остались песни.

«И пока катятся час за часом, некому здесь будет увидеть, как я плачу, – некому, кроме восхода, кроме восхода и тебя».

Да, кстати… Снайпер обвел комнату взглядом. Конечно, то, что любой мужчина обязательно генерирует вокруг себя беспорядок, это миф. И все-таки в доме не чувствовалось женщины. Обычно если мужчина живет не один, это хоть как-то да проявляется. А здесь – ни малейшего следа.

– Ты что, один живешь? – не удержался Олег от вопроса.

– Что? – не понял сначала Денис. – А, вот ты о чем. Да, личная жизнь не складывается.

Он отошел от камина, брякнул на стол две чашки, банку с кофе, вынул из шкафа початую бутылку коньяка. Олег тоже подошел к столу и взялся за приготовление напитка. Кофейный порошок смешался с сахаром, послушно принялся растворяться в кипятке, по поверхности закружилась бежевая пенка, затем в чашку щедро плеснулся коньячный янтарь – по комнате поплыл дивный аромат.

– Ну что? – первым заговорил Музыкант, возвращаясь в глубокое массивное кресло. – О чем ты хотел со мной поговорить?

– У меня накопилось много вопросов. И ни на один из них нет ответа. А мне это не нравится.

– Хорошо, – Олег откинулся на спинку кресла. – Задавай свои вопросы.

– Можно подумать, Музыкант, ты сможешь на них ответить.

– А если не смогу, то зачем ты меня позвал?

– Мало ли… Вдруг ты задумаешься. Подскажешь что-нибудь. Покажешь того, кто может знать хотя бы, в какой стороне ответ поискать.

– Любопытно. Ладно, что там тебя волнует?

– Смотри, – Денис развернул стул спинкой от себя, сел на него верхом, сложил руки на спинке стула, водрузил поверх худой подбородок и пристально взглянул на Олега. – После Катастрофы прошло четыре года. Так?

– Так.

– Мы навели порядок в Городе. Мы не выигрываем войну с крысами, но и не проигрываем ее. У нас пока что хватает продуктов. Мы сохранили неплохие запасы бензина. У нас даже есть электричество. И телефон работает. Иногда. Так?

– Так-так. К чему ты клонишь?

Музыкант откровенно не понимал, чего хочет добиться от него этот странный Денис.

– К тому, что нам пора бы заняться решением других проблем.

– Каких?

– Да ты что, не понимаешь?! Музыкант, нельзя постоянно топтаться на одном месте. Вокруг нас – десятки, если не сотни, разных «почему». Почему произошла Катастрофа? Почему не работает радиосвязь? Почему ни одна группа, вышедшая из Города на разведку, не вернулась? Почему до сих пор никто не добрался до нас? Почему мутировали крысы?

– А, вот ты о чем.

Олег вспомнил, как заходил в гости к Сверзину, у которого на кухне – почему-то по какой-то давней, непонятной Олегу традиции именно на кухне – постоянно собирались люди, которых мучили те же вопросы, что и Дениса. Обычно дальше плетения умных словес дело не шло.

– Остынь, Денис, – сказал Музыкант, прихлебывая вкусный ароматный кофе. – Ты не найдешь ответов на эти вопросы. Только голову о стену расшибешь.

– Ну и что? Человечество так и двигалось вперед, Олег. Люди бились головами о стены. Большинство из них расшибало лбы в кровь и оставалось ни с чем. А потом находился кто-то, кто обнаруживал именно то место, о которое нужно биться головой особым образом. И он пробивал дыру. Человечество лезло за ним – и так до следующей стены. Жизнь – это движение, Музыкант. Нельзя стоять на месте.

Байрон тем временем уже запел про то, что она пришла к нему однажды утром, однажды одиноким воскресным утром. Олег и сам не заметил поначалу, что пальцы его отстукивают по подлокотнику кресла давно знакомый ритм.

– Хорошо, – медленно сказал он, перестав барабанить и глядя собеседнику в глаза. – Я сегодня видел крысу. Она играла на флейте и вела за собой зачарованных музыкой людей. Ты веришь мне?

Денис не моргнув встретил вопрошающий взгляд Олега. Задумчиво нарисовал в воздухе полупустой чашкой хитрый узор, слегка кивая в такт «Леди в черном», лившейся из динамиков.

– Да. Нет. Не знаю. Мне над этим нужно еще подумать. Но Вась-Палыч много мне про тебя рассказывал, и в одном я уверен точно: тебе незачем врать.

– Да? – усмехнулся Музыкант. – Не считай меня каким-то слишком уж особенным, парень. Я не хуже многих других. Но и не лучше, это факт. Только хорошие умирают молодыми.

– Что ты сказал?

В вопросе Дениса звучала искренняя заинтересованность.

– Только хорошие умирают молодыми. Присказка у меня такая. Это…

– Это песня, да?

– Точно. – Теперь и Олег по-новому посмотрел на Дениса. – Это «Айрон мэйден». Я ими до Катастрофы заслушивался.

– «Мэйден» – вещь. Надеюсь, Музыкант, у нас найдется еще что-нибудь общее. Музыку-то мы с тобой, похоже, почти одну и ту же слушаем… – Денис вздохнул. – Мне кажется, что с тобой что-то должно быть связано.

– Что? – удивился снайпер.

– Пока не знаю. Но о тебе очень много говорят, ты об этом в курсе?

– Конечно. – Музыкант пренебрежительно отмахнулся. – Много. Всякого. Музыкант то. Музыкант се. Я слышал, будто бы я умею читать мысли. Ходить сквозь стены. Что я умею разговаривать с пулями. Что я бессмертен. Что я – не то реинкарнация Иисуса, не то сам Антихрист. Вот. Выбирай по вкусу.

– Я не о том. Это все треп. Словесный мусор. Новому обществу нужна новая мифология. Если наши потомки одичают и станут зверями, закутанными в шкуры, они сохранят легенды о глухом боге с волшебным оружием, поражающим врага на расстоянии. Но согласись, что ты и на самом деле особенный. Вот поэтому я и хочу поговорить с тобой. И еще… кое с какими людьми. Штаб, Музыкант, хорош, пока он решает текущие задачи. Но Штаб не сможет дать нам стратегии.

– Значит, ты против Штаба? – прямо рубанул Музыкант.

– Нет, почему же. Просто однажды его время кончится. И лучше бы, если бы к тому моменту были люди, которые имеют хоть какое-то видение ситуации.

– Ну, – расслабился Олег, поняв, что его не зовут участвовать в перевороте, – я на эту роль не гожусь. С видением ситуации у меня всегда было плохо. Разве что когда я вижу эту ситуацию через оптический прицел. Ты мне вот что скажи: а почему тебе Вась-Палыч что-то про меня рассказывал?

– А… – Денис покачался на стуле туда-сюда. – Он мой отец.

– Вот как?

Членов Штаба редко называли по фамилиям – вот Музыкант сразу и не сообразил, почему фамилия Дениса показалась ему знакомой. Значит, сынок Вась-Палыча? Так-так. По внешнему виду и не скажешь. Тот плотный, с румяным круглым лицом, слегка переваливающимся через ремень брюшком, истребить которое не смогли даже тяготы Катастрофы. Сын же – какой-то субтильный, с тонкими артистическими пальцами, наверняка до Катастрофы его папа с мамой отправляли учиться играть на скрипке или пианино. И ни малейшего намека на знаменитые вась-палычевские усы. Честно говоря, лучше бы отцом Дениса оказался кто-нибудь другой. Штабист с пшеничными усами Музыканта недолюбливал и при каждой встрече это демонстрировал. Снайпер платил ему той же монетой. Другое дело – Доцент. Но там ведь действительно другое дело. Ладно, не будем об этом, мысленно сказал себе Олег.

– А ты что думал? У лидеров детей не бывает? Он не прочь пристроить меня в Штаб. По праву наследования. – Денис улыбнулся. – Кое-кто «против». Кое-кто «за». Все как всегда.

– Ну ладно, – Снайпер встал. – Пойду я, наверное. Вроде познакомились. Поговорили немножко – и хватит. Устал я, Денис. Тяжелый день выдался.

Денис, казалось, был вполне удовлетворен и коротким разговором, и тем объяснением, что дал Олег своему уходу.

– Согласен, – сказал он. – Главное – познакомились. Я бы хотел, чтобы мы стали друзьями, Музыкант.

– Да? – Олег изучающе посмотрел на Дениса. – Тогда зови меня по имени, что ли… приятель.

Однако, покинув дом новообретенного знакомого, Олег не отправился домой отдыхать. Сказав Денису, будто он устал, снайпер ничуть его не обманывал. Но в Музыканте вспыхнул какой-то потаенный азарт. Ему вдруг захотелось еще покопаться в истории с таинственной крысой. Поэтому от бывшего коттеджа Лехи Петли Музыкант отправился не в сторону проспекта Мира, где он жил, а свернул на Зареченскую и, пройдя пару кварталов, пересек площадь Труда и поднялся на четвертый этаж обычной панельной девятиэтажки.

Олег не успел еще поднять руку к кнопке звонка, как дверь распахнулась. На пороге стоял грузный седой мужчина в мятых домашних брюках и клетчатой рубахе навыпуск, небрежно застегнутой на случайно угодившие под пальцы две пуговицы.

– Ну заходи. – Хозяин кивнул в знак приветствия.

– Ты что, Данил Сергеевич, мысли читаешь? Я и позвонить-то не успел, а ты уже у дверей.

– Да нет. Просто увидел с балкона, как ты по площади топаешь. Ну, думаю, Олег ко мне собрался, не иначе. К кому ему сейчас еще идти, как не к Кравченко. Кстати, я уже в курсе твоих новых россказней.

– Быстро ты.

Снайпер, не разуваясь, прошел в комнату, сел на край потертого дивана, укрытого грубым пледом в зеленую и черную клетку. Кравченко, пропустив гостя вперед, уселся на скрипнувший под его немалым весом стул.

– Ну, рассказывай, – велел он.

– Что рассказывать? Ты же говоришь, что уже в курсе.

– Это я от других людей в курсе. Теперь хочу тебя послушать.

Снайпер коротко пересказал все, что с ним случилось сегодня. Про двух крысюков в лодке. Про человеколова с флейтой. О том, как покорно шли за ним люди. О том, как – редкий случай – он промахнулся, стреляя в крысу-флейтиста. Он умолчал лишь о непонятном таинственном чутье, которое вдруг проснулось в нем.

– Спасенные тобой люди ничего не подтвердили, – сказал Кравченко, выслушав его рассказ.

– И не опровергли.

– И не опровергли. – Хозяин, соглашаясь, важно покивал седой головой. – Но, как ты догадываешься, в расчет берется первое.

– Они и не могли подтвердить. Крыса их заколдовала, – упрямо сказал Музыкант.

Кравченко тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, сцепив руки на затылке. Стул опять заскрипел. Снайпер вспомнил, как совсем недавно хозяин квартиры жаловался ему, что стулья приходится часто менять: не выносит хлипкая мебель его манеры сидения.

– Ну что мне с тобой делать? – спросил он. – Олег, ты говоришь вещи, в которые очень трудно поверить. При этом «очень трудно» – это еще мягко сказано.

Музыкант тоже вздохнул:

– Десяток лет назад, Данил Сергеевич, вряд ли кто поверил бы, что нам придется воевать с крысами в рост человека. С крысами, которые навострились строить блиндажи и ловко шмалять из автоматов. Что на это скажешь?

– Скажу, что разница есть. Крыс с автоматами мы видим каждый день. Это давно стало привычным. А вот крысы с флейтами, зачаровывающие людей с помощью музыки, – это уже граничит с бредом.