Параллельно вглубь города вели еще две, обе сейчас должны были занять рубаки Гволкхмэя. Белен не видел, что происходит на флангах, но искренне надеялся, что там нападавшим не удалось прорвать строй притенских щитовиков. Иначе… он не собирался допускать даже мысли об альтернативном исходе. Ибо подумавший о поражении – уже проиграл.
А потом они сошлись. Он увидел медовоглазого воина перед собой и, не медля ни секунды, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, бросился на него, отводя обе секиры для удара. Он атаковал так быстро, как только мог, но Аудун оказался на мгновение быстрее – он отступил в сторону от первой секиры, а вторую отвел от своего плеча выставленным вперед скрамасаксом. Он нанес быстрый рубящий удар клинком, с неполным замахом, чтобы сократить амплитуду и сэкономить драгоценные мгновения. От такого удара невозможно было уклониться, однако же его враг сделал этот. И сам контратаковал.
Где-то справа Гуннар налетел на Огмиоса, посчитав его самым опасным из воинов, что бились у каменистого возвышения. Он нанес серию ударов, каждый из которых пришелся в умело подставленный щит, затем ушел от колющего копьем и вновь сократил дистанцию. Рядом с ним внезапно материализовался Лейв. Рунический шаман выбросил вперед руку, намереваясь испепелить врага, но вместе с его коротким заклинанием воздух сотрясло еще одно – сказанное вроде бы на том же самом языке. Конус пламени врезался в полупрозрачную стену в бренданне от Огмиоса и тут же опал, подавленный силой защитного заклинания Беды. Молодой шаман и древний бог в личине странствующего друида переглянулись, зеркально склонив головы набок и вступили в поединок, переключившись друг на друга.
Бой колдунов выглядел потрясающе. Вспышки эфемерного света перемежались ревущими всплесками океанических волн, внезапно выраставших между ними. Земля вздыбливалась вокруг, расходясь концентрическими кругами, ее избороздили трещины и рытвины, из которых то и дело вырывались осколки камней в человеческий рост или языки подземного огня. Они хлестали друг друга пламенем и ветром, били туго закрученными хлыстами воды и метали гранитные валуны, что тут же обращались трухой и пылью от ответных заклинаний.
Схватка Ансгара и Регина, что развернулась по левую руку от повалившихся на землю Белена и Аудуна, была не менее яростной, хотя и не столь иллюминированной, как бой Лейва и Беды. По идее, у воина с двуручным топор было мало шансов в прямо поединке с умелым щитовиком, но Ансгар был слишком опытен, чтобы согласиться со столь тривиальной закономерностью. Ветеран с легкой сединой вдоль линии волос у лба (в которою он упрямо не хотел верить) был все еще быстр и силен, как в годы своей юности. Он опускал свой могучий топор на Регина и поднимал его вновь быстрее, чем тот успевал подскочить на расстояние удара мечом.
Тем не менее, Регин все удары принимал вскользь на щит, либо попросту уходил от них без ощутимых трудностей. Но порой он все же умудрялся приблизиться к высокому и крепко сбитому воину, чтобы нанести рассчитанный удар и сразу отскочить. Один раз его клинок чиркнул по груди врага, но оказался слишком слабым, чтобы пробить кольчугу. Больше Ансгар подобной оплошности не допускал.
Асвейг, застывшая чуть поодаль за беспорядочным строем атакующих нордманов, быстро вычислила лучника, что сразил не меньше дюжины ее воинов, не сделав ни одного промаха. Сирона тоже увидела Асвейг и тут же послала в нее две стрелы – одну за другой. Белокурая воительница отступила, уходя от первой, вскинула лук и сделал еще шаг, чтобы увернуться от второй. Она выстрелила сама, не останавливаясь, продолжая идти полубоком к правому флангу. Горделивая и стройная, точно занесенный для удара клинок.
Сирона выполнила перекат, пропуская стрелу вражеской лучницы над правым плечом, а потом, повинуясь интуитивному порыву, отпрянула назад. В то же мгновение в землю перед ней вгрызлась еще одна стрела. Девушка выпрямилась во весь рост, тряхнула головой, перекидывая туго переплетенную косу темно-коричневых волос с плеча за спину, и плавно двинулась вдоль скалистой возвышенности, под которой кипела кровавая схватка.
Стрелы воительниц, не желавших уступать друг другу, с ошеломительной скоростью проносились над Беленом и Аудуном, которые не замечали ничего вокруг. Белен лежал на земле, сбитый с ног коварной подсечкой. Аудун, которого парень, заваливаясь, подцепил секирой за ногу, уже поднимался на ноги, одновременно нанося колющий удар в пах врага. Белен перекатился в сторону, вскочил на четвереньки и бросился на Аудуна, размашисто атакуя одной из секир.
Аудун легко отскочил от предсказуемого удара, вторую секиру он поймал в блок скрамасаксом. Сталь боевого ножа въелась в полированное дерево, но не настолько глубоко, чтобы перерубить его. Белен шагнул к нему, неожиданно отбрасывая правую секиру, перехватил руку противника, отведенную для удара, в районе запястья и что есть силы саданул его коленом в пах, одновременно нанося удар головой в челюсть. Атака дилетантская, учитывая, что оба они в шлемах, вот только Аудун не был готов к такому повороту, поэтому пришел в себя мгновением позже.
Конунг нордманов, подавив боль в паху усилием доведенной до белого каления воли, распрямился и тряхнул головой, срывая с себя шлем. Он был вынужден отступить – Белен атаковал размашистым ударом секиры, во второй руке парня уже блестел короткий нож, он не собирался тратить время на поиски отброшенного оружия.
Аудун сместился в сторону и ударил скрамасаксом в лицо противника, тот успел наклонить голову и выставить свой нож, чтобы блокировать удар. Сталь заскрежетала о сталь, брызнули искры, но жесткий блок Белена не смог погасить всю инерцию чудовищного удара. Обух его собственного ножа врезался под кольчужную бармицу шлема, который Гволкхмэй почти насильно натянул на голову парня перед боем.
Кожа крепежных ремней не выдержала и шлем слетел с головы Белена, однако же он сделал то, на что рассчитывал король Арброта – спас парню жизнь. Хотя, по всей видимости, не надолго. От удара Белен вновь рухнул на землю, сильно ударившись спиной, так что из легких в миг вышибло весь воздух.
Аудун, выронивший скрамасакс во время последней атаки, перехватил свой меч обеими руками и обрушил его на упавшего Белена. Он атаковал широкими и мощными ударами, парень катался по земле из стороны в сторону, пока, наконец, не ткнулся судорожно растопыренными пальцами в рукоять притенского клинка, выпавшего из чьей-то ослабевшей руки.
В этот момент Беде, у которого пот на лице мешался в равной степени со струями ледяного дождя и хлопьями горячего пепла, окутавшего сражающихся мистическими клубами, удалось опередить Лейва и шаман, в грудь которого ударил бушующий поток ветра, покатился по земле, обратившейся кровавой кашей, что, надо думать, подают на первое в аду. Однако друид устал и заклинание потеряло львиную долю своей силы, столкнувшись со слабым и запоздалым защитным барьером Лейва. Лишь поэтому внутренности рунического шамана остались на месте.
Хотя мгновением ранее Лейву удалось зацепить вражеского колуна и у того теперь левая рука висела плетью вдоль тела без всякого движения, молодой шаман отчетливо понимал – в этой битве ему не выстоять. Кроме того, падая, он подвернул ногу, и новый источник боли мешал сфокусироваться на заклинании.
В то же время Огмиос на мгновение запоздал и не успел вовремя поднять щит, чтобы скрыться за ним от стремительной контратаки беловолосого воина, что сражался точно восставший драуг – без всякого страха и не чувствуя боли. Полуторный клинок хлестнул его по шлему, оглушая. Потрясенный Огмиос оступился и стал заваливаться на спину. Падая на землю, он сумел выбросить копье в сторону противника, в последний момент выпуская древко из ладони.
Гуннар, который уже привык к манере боя умелого копьеносца, не ожидал этого финта, поэтому не был готов к тому, что наконечник копья продвинется дальше обычного, более не сдерживаемый рукой воина. Стальное жало распороло его левый бок, выйдя из спины. Он со злобой перерубил древко взмахом меча, и занес полуторник над поверженным врагом, жизнь которого теперь всецело была в его руках.
Почти в то же мгновение Регин подловил Ансгара на обманный выпад, уколол его в ногу и тут же вскинул щит, но не для того, чтобы блокировать возможный удар, а перекрывая громадному воину обзор. Когда он вновь опустил щит, его меч ввинтился в воздух по спиральной траектории пробил правую ключицу Ансгара. Тот заревел, но секундой раньше успел отбросить секиру, бесполезную в клинче, и выхватил широкий кинжал, который тут же клюнул Регина в бок под ребра.
Смертоносная сталь пробила кольчугу стройного воина, который считал себя неуязвимым в мире смертных, сломала два ребра, но не коснулась органов, потому что Регин отступил назад, полоснув врага клинком вдоль груди. Он уронил щит, прижав к ране на боку левую ладонь. Ошеломление от того, что кому-то удалось ранить его, длилось не более мгновения. Он видел, что его последний удар выбил воздух из легких медведеподобного бойца и распорол его кольчугу. Оставалось занести меч и убить нахального человечишку!
Тут же стрела Асвейг отведала плоти Сироны, прочертив алую борозду по ее левой щеке. Нордманская воительница хищно улыбнулась, выпуская следующую стрелу, а потом еще одну. Она знала, что ни одна из них не найдет цели, но уже успела изучить повадки врага и сделала ставку на четвертую стрелу, которая должна была ударить туда, где проклятая девчонка окажется мгновением позже. Она уронила руку к тулу у бедра и мир вокруг сжался до размеров пятки тисовой стрелы, которой… не оказалось в туле! Впервые за свою жизнь она просчиталась, не уследив за количеством оставшихся стрел.
Сирона этого не знала, но тоже успела изучить своего врага. Она позволила третьей стреле Асвейг, выпущенной не слишком прицельно, пробить насквозь ее правую ногу чуть пониже бедра и тут же атаковала в ответ. Ее выстрел сорвал шлем с белокурой воительницы, та пьяно зашаталась, оглушенная, уязвимая. Сирона опустила руку к тулу, где оставалась последняя стрела.
В это время на левом фланге берсерки Акселя сумели отбросить обороняющихся дальше линии баррикад. Притенам, чтобы сохранить строй, пришлось покинуть укрепленную позицию и отступить вглубь города. Но на правом фланге все складывалось иначе – защитники Арброта, ведомые королем всех притенов, едва не опрокинули атакующий строй нордманов и заставили их отступить назад, к кораблям.
Битва достигла апогея. Драконы, что сражались во тьме угольно-грозовых туч над призрачными птицами, которых смертные даже не замечали, на миг замерли, воззрившись своими неземными глазами на двух воинов, что готовы были нанести друг другу смертельные раны. Твари, бугрившиеся средь волн у пристани, распластавшие осклизлые щупальца вдоль хитинистых тел своих давних врагов, раскрыли пасти и наполнили морские воды мириадами пузырей от выпускаемого воздуха. Они кричали, инстинктивно чуя момент времени, которому суждено стать поворотным для этой Вселенной.
Аудун сжал меч Велунда обеими руками, занес его над головой и обрушился на своего врага, вкладывая в удар вес собственного тела и всю ту ярость, что клубилась в его сердце с момента битвы за Гелиополис. Белен успел выставить перед собой безымянный клинок, сработанный (хотя этого уже никто никогда не узнает) на далеком севере одним из величайших кузнецов племени круитни. Парень сжал теплую и мокрую от крови и дождя рукоять узкими ладонями и обратился единым монолитом, сотканным из несокрушимой воли к жизни и исступленного желания понять – кто он и зачем пришел в эту землю.
В тысячный раз за эту ночь сталь ударилась о сталь, выплеснувшись в потный прогорклый сумрак битвы рубиново-золотым фейерверком. Притенский клинок в руке Белена треснул по кромке, а меч Аудуна раскололся в месте столкновения, брызнув в парня градом стальных осколков, которые вонзились в его широко раскрытые глаза, немилосердно калеча и уродуя их.
Аудун рухнул на него сверху и клинок, который Белен все еще сжимал в одеревеневших руках, вспорол его плоть у правой ключицы, где в кольчужном полотне зиял широкий прорез. Закаленная сталь легко рассекла кожу, мышцы, сухожилия, а потом и кость, в мгновение ока отделив правую руку Аудуна от содрогнувшегося во внезапной конвульсии тела.
Они закричали одновременно. Их крик заставил гром умолкнуть, а молнии перестали сверкать, будто стыдясь своего предвечного ремесла. Драконы, призрачные птицы и морские чудовища застыли, сжимая друг друга в смертоносных объятиях. Притены и нордманы замерли с клинками и секирами, занесенными для неотвратимых ударов, со стрелами, наложенными на тетивы изогнутых луков, с окровавленными кулаками, почти касавшимися вражеских лиц, которые ярость кровавой сечь обратила жестокими нечеловеческими масками.
Колесо войны на мгновение замерло, вкатившись на вершину горы, недоступной взору смертных. Еще один оборот – и оно полетит вниз, продолжит свой бег с головокружительной скоростью, каждый миг обращая в ничто людские жизни. Оно уже накренилось вперед, готовое сорваться с необозримой высоты, на которую ее вознесли людская злоба и глупость. Еще один гулкий удар сердца и… деревянный посох, своей формой напоминавший скорее копье, легким движением удержал колесо от падения. Тот посох сжимала рука мужчины в синем плаще и остроконечной шляпе.
А далеко-далеко внизу, у подножия той незримой горы, Аудун и Белен сплавились в клубок корчащейся плоти, под которой не осталось ничего, кроме боли и непонимания. Их кровь смешалась, а за ней смешались их мысли и души. И каждый все понял. Каждый все узнал.
Когда они поднялись из грязи и крови, едва стоя на ногах, одним лишь усилием воли поддерживая друг друга, то были уже не Белен и Аудун. Перед двумя безжалостными воинствами, в кругу огня, железа, мертвых и умирающих тел, стояли Карн и Мидас. Мгновением раньше – враги, не знавшие пощады. Теперь же – два глупца, обманутые судьбой и вновь застывшие плечом к плечу на пороге хаоса, который им предстояло исправить.
От пристани по хлюпающей каменистой земле шел человек. Он покрывал расстояние до своей цели широкими уверенными шагами, а его синий плащ, нетронутый дождем, колыхался за широкой спиной, распластываясь в стороны, подобно крыльям, но ни на миг не открыл того, что таилось под ним. Человек остановился перед Карном и Мидасом, у которых едва хватало сил, чтобы вновь не рухнуть на изможденную твердь, досыта напоенную кровью и человеческими жизнями в эту безумную ночь. Его левая рука, показавшись из-под плаща, потянулась к остроконечной шляпе, взяла ее за широкую полу и стянула вниз.
По плечам странного человека расплескались длинные прямые волосы цвета снега на рассвете, а его сапфировые глаза уставились на раненых воинов. Он был стар, чудовищно стар, но в нем ощущалась сила, способная в мгновение ока стереть с лица земли и пристань, и Арброт, и весь этот многострадальный континент. На родине его звали Одином, здесь он был известен как Эзус. Он бывал и в других краях, а его знамя с раскидистым серебряным ясенем на синем поле видели везде, где жил или еще будет жить людской род.
– Всеотец, – едва слышно прошептал Мидас, разбитые губы и распухший язык не позволяли говорить членораздельно. – Теперь я знаю.
– Всеотец, – прохрипел Карн, и вместе со словами из его рта вырвались кровавые брызги. – Теперь я помню.
– Это хорошо, – ответил Один, протягивая руку и касаясь плеча Карна. Затем его сухая, но мощная ладонь скользнула к Мидасу. Тот хотел отпрянуть, но у него не оставалось сил даже для этого элементарного движения. Однако когда рука Всеотца сдавила его плечо, фригийский царь внезапно почувствовал себя лучше. Боль не ушла, но стала терпимой, развороченная ключица перестала кровоточить. Мидас посмотрел на Карна и понял, что прикосновение Всеотца запустило в их телах неведомые регенерационные процессы, им обоим становилось лучше буквально на глазах.
– На сегодня бой окончен, – проговорил Один, отступив на шаг и возвысив голос. Он размахнулся посохом и вогнал его в землю у своих ног почти на четверть. По размоченной ливнем тверди во все стороны разошлась волна, словно это был покров лесного озера, в который бросили камень. Все, притены и нордманы, отступили друг от друга, они сложили мечи в ножны, секиры и саксы повесили на боевые пояса, а щиты забросили за спину. Притены ушли вглубь города, нордманы – к своим кораблям.
– Но не для вас, – проговорил Всеотец тише, так что его услышали лишь те, кто должен был услышать. Ансгар, Огмиос, Беда, Сирона, Асвейг, Лейв, Регин и Гуннар подошли к своим лидерам. Кто-то хромал, кто-то держался рукой за бок или живот, кривясь от боли. Они все еще косились друг на друга с недоверием, но пламя боевой ярости, пару мгновений назад испепелявшее их души, неведомым образом иссякло, обратившись углями усталости.
– Для вас бой не закончится никогда, – Один вновь надел широкополую шляпу и зашагал прочь от пристани. Карн и Мидас наконец расцепили братские объятия и без лишних слов последовали за Всеотцом. Первый вспомнил, кем был и зачем пришел сюда. Второй понял, что все это время ошибался и следовал зову слепой ярости, а вовсе не сердца.
Но то были лишь первые строки их откровения.
О проекте
О подписке