В больнице работали четыре хирурга, но прибежали гинекологи, сразу включились в операции. Пришёл стоматолог Бедоидзе: «Я в вашем деле ничего не умею, но помогать-то я могу». Начмед Пётр Костюченко присоединился в качестве анестезиолога. Организовалась группа. Здорово справлялись мои медсёстры. Все они умели работать на операциях.

У операционного блока я столкнулся с двумя крепкими парнями. Они несли на руках пожилого человека. Было достаточного одного взгляда, чтобы понять – умирающий. Вся спина, тазовый пояс – в крови. Рядом была перевязочная. Я открыл дверь, увидел там свободный стол и врача. Раненого положили на стол, обнажили окровавленную зону для осмотра. Оказалось обширное ранение ягодиц, практически с отрывом одной из них, осколочные ранения поясницы, спины. Со слов парней, то ли под ним, то ли на нём взорвалась граната. Чеченца, который её кинул, они убили. Я велел врачу взять зажимы, накладывать их на кровоточащие сосуды и провести противошоковые мероприятия. Что и как делать, врач хорошо знал. Сам я выбежал в коридор, сказал постовой сестре готовить систему и подключаться для инфузии растворов.

Я направился в сторону гинекологии – нужно было принести стерильные инструменты и жидкости для инфузии, у нас снова почти всё закончилось. Телефонная связь не работала – чеченцы разбили все аппараты. Когда я оглянулся, увидел в коридоре врача из перевязочной. Я понял, что он ещё ничего не сделал, быстро подошёл к нему, повернул его и вошёл с ним в перевязочную. Я начал заниматься остановкой вялого на тот момент кровотечения и попросил его делать то же самое. Он подключился. Я снова оставил его и направился в гинекологию. Оглянувшись, увидел, что он опять уходит, бросив раненого. Я побежал назад, но у дверей меня перехватили парни, которые привезли старика. Один из них что-то кричал, прижал меня к стене и начал душить. Я с трудом вырвался и крикнул им: «Помогайте!» Вмести с ними я сделал всё, что нужно, но, к сожалению, старик умер на столе. Это был их отец.

Мы обязаны оказывать помощь всем, поэтому оперировали и боевиков. Среди них не было тяжёлых случаев. Мне запомнился мальчишка, Магомед, они его звали Малыш. Симпатичный, лет четырнадцати. Я его осмотрел: ранение мягких тканей правого плечевого сустава с симптоматикой повреждения плечевой кости. Рентгеновский снимок подтвердил перелом, но без смещений. От иммобилизации парнишка категорически отказался, первое время он использовал косыночную повязку, а потом снял и её. Если бы он был тяжело ранен, я бы его спас. Такие должны жить.

Раненые шли непрерывно. Их везли, везли, везли. Я вышел из операционной глубокой ночью. Коридоры были забиты заложниками и ранеными на каталках. Они рассказали мне, как чеченцы захватили город. Среди них я увидел врача, который убежал из перевязочной. Он лежал на полу и смотрел на меня умоляющим взглядом. Я развернулся и пошёл в свой кабинет.

Там меня ждали врачи и зав. отделениями. Сразу посыпались вопросы: что делать, как быть? Кто-то сказал, что нужно бежать из этого ада. Помню, я взял себя за ворот уже грязного халата и сказал, что мы все вот в этом символе должны оказывать людям помощь, и я не могу оставить ни пострадавших, ни свой персонал. Я остаюсь, вы же вправе принимать решение самостоятельно.

В те сутки из доставленных к нам раненых скончалось четверо. Двое – в послеоперационном периоде, двое – при укладывании на операционный стол. Эти двое были моими хорошими знакомыми.

В ту ночь мы с коллегами долго сидели молча. Под утро они ушли, а я лёг, чтобы спина отошла. Мы были измотаны до предела, надо было хоть час-полтора отдохнуть.

ПОПОВ:

– В тот день мы вернулись в Герменчук из Шалей, где проводили оперативные действия. Фёдор Заикин уехал отчитаться о проделанной работе в Ханкалу. Мы с Абдулбеком обсуждали рабочие планы. Потом зашёл Шамсутдин Мусаев, сотрудник питерского УБОПа, он работал с нами. В 18.30 вернулся Фёдор, его лицо было серо-зелёным. «Боевики захватили в Будённовске администрацию и ОВД».

Это был шок. Минут десять я стоял, не понимая, что произошло. В начале июня поступила информация, что боевики сделали загранпаспорта. Значит, что-то замышляют. Но что именно, мы не знали. Я тогда доложил Куликову^[23]. Он сказал, что такие сведения у него есть.

Первая мысль, как обухом по голове: они знают наши адреса (об этом у меня была оперативная информация). Дома – карты, радиостанция, справки о проделанной работе. Если боевики это найдут, семью не оставят в живых. Я решил немедленно ехать в Будённовск. Рядом стояли Абдулбек и Шамсутдин, я попросил их поехать со мной, они сразу согласились. По дороге мы миновали больше двадцати блокпостов. Я ходом пролетал их все. У меня была борода, камуфляж – ни разу не остановили. Бардак везде. Я гнал.

Около 23 часов мы приехали в Зеленокумск, это пятьдесят километров от Будённовска. Ехать напрямую было опасно: мы не знали обстановку в городе. Я зашёл в кабинет начальника местного ОВД. «Петрович, что там происходит?» Он коротко обрисовал ситуацию. Мы быстро заехали домой к Абдулбеку, забрали его старшего брата Имрана. У него был большой авторитет среди чеченцев.

По пути из Зеленокумска в Будённовск уже стояли казачьи заслоны. Казаки были вооружены охотничьими ружьями и нагайками. В город въехали ближе к полуночи. Пустые улицы, освещения нет. По дороге попадались сгоревшие машины. На втором или третьем перекрёстке нашу машину обстреляли военные. Когда поняли, что свои, извинились, попросили выключить ближний свет и включить подфарники. Всем своим была дана такая команда.

Когда мы подъехали к зданию РОВД (нужно было доложить руководству о прибытии), подрулил Фёдор. Он привёз с собой Шарипа, Умара и Адама. Умар пользовался авторитетом в Шалях, он спортсмен, до сих пор отжимается 2000 раз. Адам – его брат. Они тоже работали с нами.

Какой-то подполковник проводил нас в РОВД. На полу в коридоре лежали трупы сотрудников милиции – мой бывший начальник, мой бывший подчинённый, начальник службы участковых. Я узнал многих. Лежала женщина, которая пришла на приём. Было больно на них смотреть.

Во дворе, возле стены КПЗ мы увидели шесть трупов боевиков. Умар сразу узнал снайпера Лом-Али Чачаева. Вместе с Басаевым в ноябре 1991-го он угонял самолёт в Турцию, воевал в Абхазии. Стояла сильная жара. От трупов уже начинало пахнуть. Слева у гаражей прямо на асфальте спали солдаты.

Мы зашли в штаб. В кабинете начальника ОВД были Министр внутренних дел Ерин, его первый зам Егоров, начальник УВД Ставропольского края Медведицков, начальник УБОП при УВД Ставропольского края Юрин, начальник будённовского РОВД Ляшенко и ещё несколько генералов и гражданских лиц, которых я лично не знал. Все выглядели растерянными.

Я представил ребят, сказал, что они готовы помочь в переговорах. Медведицков, увидев у Шарипа под рубашкой на ремне «стечкина», приказал отдать. Шарип отдал – на ноге у него был второй «стечкин». Потом Медведицков возмущался, что в штаб с такими высокими лицами я привёл вооружённого чеченца. А эти чеченцы приехали нам помочь! В ту ночь ещё никто не знал, кто именно захватил больницу, и не мог знать, что с нами Шарип, родной брат одного из их командиров.

После доклада я рванул домой. Поднялся в квартиру, там никого. Я начал звонить соседям. Они сказали, что жена и дети у знакомых. Около часа ночи я нашёл семью в квартире моего друга, пожарного Георгия Рюмшина. Сам Георгий оказался в больнице среди заложников. Накануне его чуть не расстреляли – он был в зелёной форме, но, разобравшись, не тронули. В его доме моя семья была в безопасности. Радиостанцию и документы жена принесла с собой и успела спрятать. Я успокоился и поехал в ОВД.

Руководство штаба искало переводчика с чеченского, чтобы слушать боевиков. Тут пригодился Шамсутдин. Мы с ним поехали в детский садик рядом с захваченной больницей, где сидела группа радиоперехвата. Чеченцы периодически выходили на связь с кем-то из своих, но в эфире вели себя крайне осторожно. О чём говорили, я не вникал. Я пытался прикинуть, кто находится в больнице, с кем придётся вести переговоры. Я подозревал, что там и Басаев, и Асламбек Большой.

ФИЛАТОВ:

– Утром мы приехали в Терехово – это огромный пустырь в московском районе Крылатское. Там стояли заброшенные дома, и мы отрабатывали подходы к зданию: пробегали три метра, падали в высокую зелёную траву, перекатывались, меняя позицию, поражали условных террористов, мелькавших в окнах. Я не переставал удивляться: чем это мы здесь занимаемся? Как в училище – основы ведения боя в атаке и в обороне. Зачем нам повторять общевойсковые элементы? Мы что – Рейхстаг брать собрались? В полной экипировке упражнения давались непросто. Тяжёлый бронежилет и увесистая каска задирали центр тяжести, и на бегу нас мотало из стороны в сторону, как пьяных. Летняя жара высушила землю, и в воздухе висела пыль, я чувствовал её на своих зубах вперемешку с солёным потом, от которого щипало глаза. Думал ли я, что через несколько дней эти элементы понадобятся мне в реальном бою!

Сигнал тревоги поступил в Управление «А» в Москве около 14 часов. Предварительная информация – захват заложников группой террористов. Мы сорвались с обеда, начали готовиться к вылету. По инструкции на сборы у нас максимум час. «Возьму с собой пулемёт?» – спросил я начальника отделения. «Лёша, какой пулемёт, ты с ума сошёл? Думаешь, ты там из пулемёта будешь стрелять? Не смеши».

Это и правда звучало странно, пулемёты – не наш метод. Обычно нам хватало пистолетов и семи секунд, чтобы обезвредить террориста. Ведь чаще всего они захватывали автобусы или самолёты, там с пулемётом не развернёшься. Да и должность пулемётчика у нас ввели совсем недавно – с началом войны в Чечне. Наверное, снова планировались совместные с армейцами операции, как когда-то в Афганистане. Не знаю, почему, но я решил взять пулемёт. И взял.

Сергей Поляков тогда возглавлял Первый отдел «Альфы». Я был во втором. Он был вхож в штаб, он получал и отдавал приказы. Я их выполнял. Вместе мы попробуем восстановить картину произошедшего с нашей стороны.

ПОЛЯКОВ:

– В тот день Группа «А» вылетела полным составом – два отдела, около сотни человек. В Москве нас заменили Хабаровская и Екатеринбургская «Альфы». Мы знали, что произошёл теракт, но точной информации – сколько террористов, сколько заложников, какой объект предстоит брать – у нас не было. Из аэропорта Минвод нас привезли на старых автобусах. При подъезде к городу из темноты выскочил лейтенантик и перегородил нам дорогу. Кажется, он был не в себе – выбежал с «макаровым» останавливать автобусы, набитые вооружёнными людьми. К счастью, ситуация быстро разрешилась и мы поехали дальше.

По приезду нам сразу поступила команда из штаба: встать в оцепление больницы. Это не дело группы антитеррора, но, думаю, руководство тогда пребывало в растерянности.

ФИЛАТОВ:

– Меня посадили на ведро – вот прямо на ведро, и я всю ночь смотрел в сторону больницы, вглядывался в темноту. У вас, как у руководителя, была на тот момент какая-то информация: сколько заложников, сколько террористов, кто они?

ПОЛЯКОВ:

– Ничего не было известно. Но сразу возник вопрос: что нам здесь делать? Да, теракт – это наш профиль. Но до этого мы брали автобусы и самолёты. А больница – это целая крепость. Рекогносцировку мы ещё не проводили, но уже было понятно, что штурмовать такое здание – самоубийство. А когда на следующий день наши специалисты рассчитали потери в случае штурма, ужаснулись все.

Но мы понимали: если поступит приказ, выполнить его придётся. В памяти был свеж эпизод двухлетней давности, когда вопреки приказу Ельцина мы не стали штурмовать Белый дом. Он тогда сказал: «У меня этих подразделений быть не должно». «Вымпел» перевели в МВД, а за нас заступился Барсуков, наш тогдашний руководитель. Когда в 92-м нас передали в ГУО из КГБ, где шли бесконечные переформирования, мы почувствовали какую-то уверенность. Мы надеялись на Бориса Николаевича. Казалось, как раз такого харизматичного лидера нам и не хватало. Но тот конфликт группа пережила тяжело. И её положение в 95-м во многом стало следствием этого конфликта.

В Будённовске «Альфа» оказалась без руководителя своего ведомства. Михаил Иванович Барсуков, начальник Главного управления охраны, готовился к вылету в Канаду вместе с президентом Ельциным и главой его службы безопасности Коржаковым. В штабе были министры МВД и ФСК, в городе – их подчинённые, а мы оказались ничьи. Я понимал, что «Альфе» в такой ситуации придётся непросто.

Четырнадцатого июня, когда террористы вошли в Будённовск, президент Ельцин ещё в России – в Ново-Огарёво. Он готовится к вылету в канадский Галифакс, на саммит «большой семёрки». Тогда Россия ещё не входила в элитный клуб, но Ельцина пригласили восьмым. О том, что в Будённовске произошёл теракт, ему сообщил Сергей Степашин, глава ФСК^[24].

ФИЛАТОВ:

– Вы первый доложили Борису Николаевичу о Будённовске?

СТЕПАШИН:

– Да, я ему позвонил. В это время я был как раз на Лубянке. Мне сообщили мои ребята. Я звоню Ельцину, говорю: так и так, ситуация очень тяжёлая.

ФИЛАТОВ:

– Как Ельцин отреагировал на ваш звонок?

СТЕПАШИН:

– «Вылетайте, оцените обстановку, разберитесь». Он это спокойно сказал, зачем панику наводить. Я полетел.

ФИЛАТОВ:

– Накануне теракта у вас была информация о том, что боевики что-то готовят?

СТЕПАШИН:

– За неделю до штурма в Будённовске была шифровка по линии ФСБ, тогда ФСК. Я, кстати, Ельцину докладывал. Даже документы есть в архиве ФСБ о том, что планируется прорыв. Четыре группировки. Но в связи с тем, что было много разной информации…

ФИЛАТОВ:

– Дезинформации?

СТЕПАШИН:

– Да, как обычно в такой ситуации <войны>^[25]. И, вроде как, знаем. Мы знаем – мы задержим.

ФИЛАТОВ:

– Помимо вас, Ельцин отправил в Будённовск и Виктора Ерина, министра внутренних дел России. Вы всё это время находились вместе? Кто принимал решения?

СТЕПАШИН:

– Мы постоянно сидели в штабе – я, Ерин, Егоров^[26] и Олег Гайданов, зам. генерального прокурора. Даже в гостиницу не ходили. Там у нас два кабинетика было. Егорова назначили руководителем штаба.

ФИЛАТОВ:

– А почему назначили именно Егорова руководителем штаба? Почему не Ерин руководил?

СТЕПАШИН:

– Министр есть министр. Министр – это уже крайность. Вообще, поначалу даже хотели начальника ГУВД назначить, но слабоват оказался^[27]. Егоров – первый зам. министра, генерал-полковник. Ему, кстати, поручили спецподразделение, и это правильно.

Итак, произошло то, что произошло. На территорию России беспрепятственно проникли чеченские боевики и устроили бойню в тихом городке – расстреливали людей в их домах и на улицах, подожгли Дом детского творчества, захватили больницу, где к собранным по всему городу заложникам прибавился медперсонал и сотни пациентов, среди которых были дети, грудные младенцы и роженицы.

Информация о том, что боевики планируют прорыв, была у командующего войсками в Чечне Куликова, у главы ФСК Степашина, о ней было доложено президенту, тем не менее, она не была отработана. Теперь предстояло решить, как освобождать заложников и что делать с террористами. Усложняло ситуацию и то, что это был первый подобный теракт в истории человечества – и по числу заложников и террористов, и по дерзости исполнения. Позже будут Беслан и Норд-Ост, но Будённовск стал первым шоком для страны и мира. Опыта решения подобных ситуаций не было ни у МВД, ни у «Альфы». Чтобы спланировать операцию, предстояло выяснить, сколько в больнице заложников, сколько террористов, кто они такие и как вооружены.