Ее прогресс приносит моральные и денежные результаты. Они купили «девяносто девятую», а позже «Короллу» (преимущественно водила Ольга, а Сергей Иванович за руль не рвался), мебель и технику, сделали ремонт в квартире, а потом продали ее и, временно переехав в съемную, вложились в стройку. В первом квартале две тысячи первого они должны были стать счастливыми собственниками трехкомнатной квартиры, но этот квартал прошел, а собственниками они не стали. Строители пообещали сдать дом ко дню знаний, но в это не верилось. Из достоверных источников Ольга узнала, что у них закончились деньги и что дом достраивали за счет взносов новых инвесторов на другие объекты. Пусть даже так. Каждый думает о себе, а дальше хоть трава не расти.

…

Телефонная трель.

Оставив микроволновку с открытой дверцей, Сергей Иванович отправился на поиски трубки. В этот раз он нашел ее под кроватью в спальне.

– Да!

– Привет! – в середине дня голос Ольги звучал бодро. – Как дела?

– Отлично. А у меня к тебе есть вопрос.

– Какой?

В ее голосе он услышал игривые нотки, она догадывалась, о чем он спросит. Киска.

– Знаешь, где я нашел трубку?

– Да. Под кроватью.

– Отшлепаю вечером по попке.

– Здорово! Только, пожалуйста, не очень сильно. Она мне еще понадобится.

– Я задержусь до восьми часиков, не теряй меня, ладно? – прибавила она невинно, как девочка.

– Насколько я понимаю, без вариантов?

– Да, – она вздохнула. – Такова жизнь. Увы. Увидимся вечером. Я позвоню перед выходом.

– Ты звонила лишь затем, чтобы сказать, что задержишься?

– Хотела услышать твой голос.

– Уж да.

– Не веришь?

– Нет.

– Поверь. Целую тебя в обе щечки. Пока.

– Давай.

«До восьми часиков» – обычный рабочий день Оли, могла бы и не звонить. Работа у нее на первом месте. Она приносит себя в жертву богу торговли и чувствует причастность к той вере, которая во главу угла ставит товарно-денежные отношения и правильный западный менеджмент и у которой есть свои пророки-фанатики и священные книги.

Спасая милую от нее самой, от потребности трудиться сутками напролет, дома, в выходные и праздники, он порой был решителен. Отбирал у нее расчеты, планы, контракты, брал ее за руку и вел к дивану: «Расслабься». Она сопротивлялась и в конце концов выпрашивала еще час или полчаса для работы. Он хмурил брови и грозил ей карой, а она была не против, и даже сама спрашивала, а будут ли ее сегодня наказывать. В общем, так развлекались. Случалось, она благодарила его за то, что он вывел ее из трудоголического запоя. Без его помощи она как заведенная шла вперед, пока не падала в изнеможении. А он втайне завидовал ей, так как, в отличие от него, она знала, куда идет и зачем.

С досугом тоже было не просто. Он был хроническим домоседом, и, чтобы сдвинуть его с места, требовался бульдозер. Он любил театр, не жаловал кино, а в рестораны вообще ходил из-под палки, так как, во-первых, не мог понять, какой смысл платить втридорога за пиво, кофе и суп, а во-вторых, не приветствовал отношение, с которым там обслуживают. Не отделаешься от чувства, что гарсоны полны презрения к тем, кто заказывает блюда по немыслимым ценам, пачкает тарелки, а на чай оставляет в лучшем случае жалкие пять-десять процентов от съеденного и выпитого. Может, это не так, но чувство есть.

Оля не мучается такими мыслями, у нее все просто. С ростом благосостояния она открыла в себе гурманку и водит его с собой по ресторанам.

Однажды они были в стрип-клубе. Они закончили здесь празднование дня рождения Оли, будучи уже в изрядном подпитии. Было весело. Во всяком случае, здесь ты знаешь, за что платишь. Кормят не очень, но не за этим сюда приходят. Голые девицы, длинноногие, пышногрудые, напоказ страстные – в здешнем меню они главное блюдо. Можно добавить перчика – сунуть купюру под трусики.

Что и проделал наш скромный учитель.

После кружки пива, сопровождаемый взглядом спутницы – правда, что ли? – он, когда к нему приблизилась одна из девушек и едва не сложила груди ему на голову, вынул купюру и, скользнув пальцами сзади под трусики, оставил ее там. После этого девушка так на него взглянула, что словно током кольнуло: я буду вся твоя без остатка. Чем больше заплатишь, тем больше получишь. Ее взгляд он помнит до сих пор. А что Оля? Слава богу, у нее есть чувство юмора, и теперь она, посмеиваясь, вспоминает о том случае.

Случалось, ссорились, не без этого. Он мог быть упрямым и резким, но разве есть идеальные люди? В его случае следует подождать, пока улягутся волны. Оля знает к нему подход. Владея мощным оружием, против которого бессильны даже самые крепкие стены, только глупые женщины бросаются в атаку лоб в лоб, на принцип. Ведь достаточно одного поцелуя, взгляда, касания, чтобы растаял воин и сдался. Он любит свою женщину. Это любовь с первого взгляда, пусть кто-то и не верит в такое, так как сам не знал ничего подобного. Когда он увидел Олю на регистрации в ЗАГСе, то дал волю бурной фантазии, стал ее целовать, раздевать и так далее. Ему казалось, что она так красива, что никогда на него не посмотрит, не говоря уж о большем, и ему до сих пор не верится, что они вместе.

Она особенно прекрасна в те мгновения, когда уходит в свой внутренний мир. Замирая и становясь воздушной, легкой, она чуть приподнимает и поворачивает голову, о чем-то думает, а он, любуясь ею, не торопится ее тревожить. На ее лице он видит тень ее мысли и, в свою очередь, думает о том, что в последнее время она так стремительно рванула вверх, что ее Олимп вот-вот скроется в лучах солнца, а сама она за своими важными божественными делами забудет о простых смертных внизу, у подножия. Спросим у одного из них, что он чувствует, кроме любви? Скажет ли? Хватит ли мужества вскрыть себя и увидеть правду, свою самость, за эмоциями, кожей и мышцами? Это болезненно, не всякий выдержит. Лучше смотреть снаружи, на приятную внешность, и не лезть вглубь, но он не таков: не жалея себя, режет.

Итак.

Хотя торговля как вид деятельности ему не нравится, он, пожалуй, искренне хочет понять и принять то, чем занимается Оля. Кураж, азарт, задор, товар – деньги – товар, ты в этом, это кровь твоя и жизнь. Теряешь себя, бежишь, кружишься, летят дни, недели, годы. Купить дешевле, продать дороже, снова купить и продать, сложить прибыль в кубышку – это борьба жесткая, рыночная. Одни строят дома, пишут картины, музыку, книги, пекут хлеб, плавят сталь, а другие торгуют созданным. Поэтому и не лежит у него душа к торговле. Зато у него есть выбор, много товаров со всего мира в одном месте. Зомбированный рекламой, он идет к витрине и тратит деньги на нужное и ненужное. Так удобно и броско выложили – как не взять? В конце концов кто виноват? Ты сам. И если в ближайшем к дому маркете продукты на треть дороже, чем на рынке, и ты не готов платить, езжай-ка за тридевять земель на свой рынок и таскайся там от ларька к ларьку с народом, увешанный сумками, облаянный плебсом.

Деньги.

В прошлой жизни их было меньше. Жили от зарплаты до зарплаты, одалживая у родственников и друзей, и все же, оглядываясь назад, он ловит себя на мысли о том, что отказался бы сейчас от всех благ, только бы вернуть то время. На каком-то этапе своей жизни люди начинают подменять счастье комфортом. Обманывая себя искусно, они, пожалуй, в самом деле чувствуют себя счастливыми, до тех пор, пока не заканчиваются силы на ложь. Поел в дорогом ресторане – здорово. Купил дом – классно. Съездил в Европу – круто. Завидуйте. Если думаешь, что это и есть счастье, то тебе же лучше. А если не хочешь в рабство и цепляешься изо всех сил за тающие идеалы, то не дана тебе иллюзия счастья и твой новый образ жизни тебе в тягость. Он напоминает тебе о том, кем ты был, кем хотел стать и кем стал. Не об этом ты грезил. Ты скучный бюргер, ты болен вещизмом. Разве кто-то поверит тебе, если скажешь, что тебе не нравится купленный за деньги комфорт?

За деньги Оли.

Копнем еще глубже.

Сергей Иванович Грачев устал. Если бы его попросили описать свои чувства, он бы ответил, что его гложет сами знаете что. Порой оно спрячется и тихо ноет, а в другой раз прорвется гноем и так больно, что хоть на стену лезь. Объяснения и оправдания не помогают. Посмотрите, прочувствуйте. Кто он? В то время как Оля взлетела ввысь, он остался вмурованным в свое прошлое: учителем русского языка и литературы с бюджетной зарплатой и сомнительным осознанием пользы для общества. Он не услышал от Оли ни слова упрека и не услышит; напротив, однажды она сказала, что завидует ему, так как он учит детей быть людьми, – но ему всякий раз тяжко, когда он видит деньги. Он содерженец. По какой-то причине в великом и могучем нет такого слова, есть лишь существительное женского рода. Наверное, когда-то это было просто немыслимо, поэтому нет слова. Заморские янки, сдвинувшиеся на лидерстве и успехе, молящиеся на Дейла Карнеги, Дональда Дака и Биг Мак, давно бы дали ему самое страшное прозвище, какое только у них есть, – лузер.

Удар бича. Кровь.

Мучаешь себя сам, и неведома тебе жалость.

Встань наконец с дивана и возьмись за свою жизнь, в тине которой ты вырастил чудище, мучающее тебя. Убей его. Уже не первый год ты думаешь о том, чтобы сменить место работы, даже присматривался прошлым летом к лицеям и колледжам, но ты все еще здесь, в школе, с первыми признаками геморроя.

Интересно ли с тобой Оле? Неужели она и вправду думает, что нет проблемы? Может, ее и в самом деле нет? Они ведь любят друг друга. Когда она подходит и ластится к нему, и шепчет: «Не знаю, что бы я без тебя делала», он знает, что главное – не деньги и не карьера.

Главное – это любовь.

На какое-то время становится легче.

Но не бросает рука кнут и готова вновь взмахнуть им и опустить на плечи, где и так живого места нет.

Кто он? Что он?

Он худо-бедно умеет готовить, на «ты» с сантехникой и электричеством, на базовом уровне владеет французским и немецким, чуть лучше – английским, а все его хобби остались в прошлом.

В свое время он любил столярничать. С удовольствием работал с деревом, оттачивая год за годом этот навык, достиг в нем некоторых высот, а потом взял и бросил. Так как не было уже того прежнего радостного чувства, когда невзрачный кусок дерева превращается во что-то красивое и полезное или просто – красивое. Добрый индийский слон со вскинутым хоботом, вырезанный под впечатлением от Индии, – на нем все закончилось. Всем слонам слон. Глянешь на него – и он тут же вскидывает хобот. Эффект «Медного всадника», где конь встает на дыбы, удерживаемый властной рукой императора.

Бросил. Три года не брал в руки резец. Полки в доме ломятся от поделок, в ходу кухонная утварь, где-то пылятся шахматы (стоившие ему месяца жизни) – и всякий раз как-то грустно, когда это видишь: жаль, что бросил, было здорово, но не хочется заново браться, ибо нет прежней радости.

Не вышел из него и поэт. Когда-то писал стихи, читал их близким, и, хотя всем нравилось, самокритика в конце концов сделала свое дело. Он стал стесняться своего творчества, а потом и вовсе его забросил. Сейчас, спустя годы, он видит, что некоторые его стихи неплохи, но нет желания к ним возвращаться. Он никому их не показывает, даже Оле. Зачем сдувать пыль с древних рукописей и вытаскивать на свет божий того автора, которого давно нет?

Недавно он решил попробовать себя в прозе. Это его последний шанс, как у булгаковского Сергея Леонтьевича, и нет уверенности в том, что получится что-то стоящее. Время от времени ему кажется, что – вот оно, пишется, здорово, а когда перечитываешь на следующий день, хочется плакать. Мелко. Дешево. Но уже лучше: складывается мало-помалу стиль, учишься чувствовать героев, из плоских они становятся объемными, живыми, теплыми; и хотя ты не станешь гением, есть надежда на меньшее: быть просто тем, кто творит для себя и читателя.

Что еще поведаешь о себе?

«Я преимущественно спокоен, до меланхолии, и склонен к некоторому пессимизму, степень которого оцениваю как умеренную. Кто, в конце концов, скажет, где грань между пессимизмом и реализмом, оптимизмом и идиотизмом? Порой я бываю резким и вспыхиваю, о чем после жалею. Порой я брюзжу и смотрю на мир исподлобья, но вскоре это проходит, выглядывает солнышко из-за туч, греет нежно и ласково – спешите, пока погода хорошая. Для меня не секрет, что я не сахар. Моим близким непросто со мной. Мне самому непросто. Что еще? Я нетерпим к самодовольным и прилипчивым, равно как к приторным, глупым, наглым, алчным, беспринципным, к моралистам и материалистам. У меня нет друзей, я оставил их в прошлом, а в злопыхателях нет недостатка. Не изменяю любимой женщине. Не отказываю в помощи, но и не люблю, когда садятся на шею. Люблю пиво и философию.

Ищу смысл».