Однажды в Израиле ты услышал ответ на вопрос о том, есть ли Бог. «Кто сомневается, тот одновременно силен и слаб, – сказал седобородый еврей у Стены Плача. – Он отрицает Бога, но не может отвергнуть его полностью».

Во что же веришь ты? В чем твоя вера? Что для тебя Бог? У Бога много имен, и хотя бы одно приемлешь?

Он открыл тетрадь и взял шариковую ручку.

«В каждой религии и философии есть мудрость и есть перегибы. Можно взять от каждой лучшее для своего собственного бога, своей веры, своего видения мира. Один предпочитает одну крайность, другой – другую; и то, что первый считает правильным, будет отторгнуто вторым, а иному мудрому – он не сторонник крайностей – нужны обе точки зрения: зная их, он отыщет собственный путь. Человек человеку рознь. У каждого есть что-то, что он впитал с молоком матери; уникальное мировоззрение, сложившееся в силу воспитания, условий жизни и опыта предшествующих поколений, – и если попробует он взглянуть как бы извне на свои ценности, на веру или безверие, то вскоре почувствует, как мозг становится ватным и картинка уходит из фокуса. Это не обычное самосозерцание, а созерцание себя – да и в чем-то всего человечества – изнутри-снаружи. Как насчет того, чтобы увидеть шаблоны и выйти за них? Это не легче, чем отрезать себе гангренозную ногу. Тот, кто способен изменить не только себя, но и других, и может прорваться к новому мировоззрению, рождается один раз в несколько сотен лет.

Будда, Иешуа, Мохаммед – они были такими.

Каждый из них был ЧЕЛОВЕКОМ.

И только Иешуа почитают как Бога. Вместо того чтобы искать Бога в человеке, христианство развело их навечно, при том что центральная фигура этой религии (в отличие от иудаизма и ислама) – Человек. Когда-то был погибший и воскресший Осирис, затем – Адонис, потом ему на смену пришел Иисус-Логос. Он Бог-сын, у которого есть Бог-отец. Бог един в трех лицах: Отец, Сын и Святой дух. Трансцендентное единство, которое можно принять, но невозможно понять, оспорить, доказать. Или веруешь, или нет. Догмат. В данном случае он прекрасен в своей законченности и гармонии. Нет ничего подобного в нашем мире. Правда, и здесь нашелся повод для спора. Уже многие сотни лет не могут прийти к согласию в вопросе о том, от кого исходит Святой дух – от одного Отца или от Отца и Сына.

Бог людей антропоморфен. Он и не может быть другим. Даже ветхозаветный ЯХВЕ был таким, не говоря уже о Боге евангелий. Бог – это Отец, который имеет власть миловать и наказывать. Под уходящими в полумрак сводами храма, в его темных стенах, среди тусклых свечей, ты встречаешься с Ним. Глядя на распятого Сына, не радуешься встрече с Отцом, не смеешься по-детски, а трепещешь. Все устроено так, чтобы ты был придавлен к полу его взглядом и взглядами с икон и чувствовал себя вошью на теле Земли, достойной лишь кары. Не по себе здесь. Почему здесь так мрачно? Почему душно? Почему не дозволен смех? Почему здесь вечно скорбят по тому, кто воскрес и однажды вернется? Если тебе здесь не нравится, значит, не веруешь? Если, напротив, ходишь в церковь, крестишься, читаешь Библию и знаешь молитвы, то ты истинно верующий, добро пожаловать в семью? Смирение через подавление. И не оставляет тебя чувство вины. Оно повсюду с тобой, даже в то время, когда его как бы нет. Уж так устроены люди, что грешат (за что отправляются в геенну огненную своим же создателем), и даже самые праведные не всегда справляются с искушениями, подсовываемыми им не иначе как Диаволом. Что уж говорить о простых смертных?

Если рай есть, в нем живут только души младенцев.

А люди и на Земле как в аду. Здесь их ад. В своих подземельях: в сырости, мраке и холоде – они прячут страхи и грезы. Если нет смелости сделать мечты явью, стоит ли мучиться? Сотни желаний копятся в подвалах год за годом, и когда однажды отваживаешься зайти туда, то с ужасом видишь груды белых костей и серые лица умерших.

Скорее наверх! Здесь страшно. Низкие каменные своды давят, а там светит солнце и еще есть надежда. Можно дать шанс забытым мечтам и стать немного счастливее.

Кто знает, что имел в виду Иисус, когда говорил – «Царствие Небесное», «геенна огненная»? Не было ли это аллегориями и символами? Насколько точно изложено его учение его последователями? Не добавили ли они кое-что от себя – скажем, агрессию? Без страха нет веры? «Кто не со мной, тот против меня». «Негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов». «Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч». И тут же, рядом: «Любите врагов ваших», «Ударившему тебя по щеке подставь и другую». Смирение и любовь ближе к духу учения Христа, чем агрессия, но последней, к сожалению, хватало на протяжении двух тысяч лет. А сколько крови пролито за три тысячи лет в Иерусалиме, на священной для трех религий земле? Количество религий, конфессий и вражда их адептов (не всех, но многих) смущает того, кто колеблется. Своего Бога считают единственно правильным, «светлым», и отрицают иных, «темных». Единственно верное учение – наше, а все остальные – в ад. Религия как причина раздоров и войн – это как? Есть фанатики, но истоки вражды нужно искать в древних книгах, подпитывающих его против чужих. Если все равно гореть «негодному рабу» в геенне огненной и не любит его Бог, то его не жаль. Он враг. Он зло.

Эх, люди… Когда вы научитесь быть счастливыми и поймете, что ваши раздоры нелепы в контексте вечности? Это все ваша природа, по Дарвину, и вы не можете с ней справиться? Сочувствую. Взгляните на это дерево. Оно не думает о Боге и смысле жизни. Оно вообще не думает. Оно просто живет. Иногда хочется стать им, чтобы не было страшно и не преследовали мысли тяжкие и ненужные. Дерево не знает, что есть смерть и что однажды его спилят и разрежут на части. Люди боятся конца, а дерево – нет. Да и живет оно дольше. Дубу-красавцу несколько столетий отпущено. В Заельцовском парке один такой вымахал, что его и вдвоем не обхватишь. Сколько ему лет? А оливам Гефсиманского сада? Может, они в самом деле видели Иисуса Христа, который молился здесь, и поведали бы нам правду, если б могли?

Так все-таки – во что веришь ты? Ведь невозможно совсем без веры. Где твоя опора? Где мерило добра и зла, хорошего и плохого?

Кто твой Бог?

Он не антропоморфный. Не жестокий. Он не ходит по воде и не воскрешает мертвых. В каком-то смысле он тоже бессмертен. Кто он? Он всеобщее и единичное. Он вечное развитие. Опора внутри. Смысл – внутри. Познание себя. Единичное умрет, а всеобщее останется, взяв от него. Бессмертие сущности.

Это Гегель. И это ему ближе, чем Бог, который не в человеке, а над ним. В таком случае у человека больше ответственности за себя и он знает, что другой жизни не будет. Это единственная. Не прелюдия, в течение которой он заслуживает путевку в рай через смирение пред ликом Господа и страшится иного финала, а – главное действие. Вечная жизнь – земная жизнь духа после смерти, рай – земное счастье.

У тебя нет Бога, который указывает тебе сверху, что делать.

Трудно быть богом, да?»

Задумавшись, он не заметил, как в класс кто-то вошел. На дощатый, давно не крашеный пол упала тень.

– Здравствуйте, Сергей Иванович! Скучаете?

В приятном женском голосе – весенняя легкость.

Он улыбнулся:

– Здравствуйте, Елена Владимировна!

Это Елена Стрельцова, учительница музыки. Ей тридцать четыре. Со своей неброской классической красотой она словно сошла с картины художника эпохи Возрождения: мягкие черты лица, спокойный взгляд, каштановые волосы до плеч – есть в ней что-то оттуда, из Ренессанса. За ее внешностью – сила немалая, и это для многих сюрприз. Снаружи мягко, а внутри твердо. Жизнь научила ее защищаться. Порой достаточно пары фраз и тона голоса, чтобы больше не лезли. Она молчит, когда вокруг закипают страсти, попусту не расходуется, но не стоит в стороне по важным вопросам.

Ей досталось по жизни.

Муж-алкоголик ушел, когда их сыну не было и года, алименты не платит. Она рассчитывает лишь на себя. Это значит жить с ребенком на зарплату учителя средней школы, скромно жить, без роскоши, и знать, что никто в случае чего не подставит плечо, не поможет. Никто однако не слышал, чтобы она оплакивала себя. «Что не убивает меня, то делает меня сильнее». Это о ней, о Елене Стрельцовой. Она работает здесь полтора года, и если сначала их общение сводилось к «здравствуйте – до свидания» и к эпизодическим светским беседам на бытовые и школьные темы, то однажды все изменилось. Они вместе дошли до метро и поняли, что им интересно друг с другом. Подружились. Порой присаживались на лавочку в парке, болтали – и людская молва сделала их любовниками. Смешно. Они все еще обращались друг к другу на «вы» – вот так любовнички. Но если кому-то очень хочется – нате вам.

Елена – загадка.

Разве кто-то знает ее? Кто-то заглядывал под ее маску? Ее броня искусственная, наращенная, мягкая, за ней она от всех прячется. Он, пожалуй, единственный в школе, кому она позволила сделать шаг-другой к себе, а потом – стоп, терра инкогнито, нет. Пока – нет. Я еще не готова. Других я и сюда не пускаю. Есть те, кто по-свински нагадит, натопчет.

Когда она пришла сюда два года назад, тетушки хотели взять ее, новенькую, под свое крылышко, в свою кучку, навязывали ей свое наигранное участие, но она увидела их истинные лица за улыбочками и сюсюканьем и отвергла их дружбу. Напели ей про всех кучу гадостей, а сами были аки белые ангелы с крылышками. Когда же они поняли, что она не с ними, то она тут же стала врагом номер два, после Сергея Ивановича. Задела их за живое и дряблое. Они-то к ней со всей душой, как к дочери, а она вон значит как. В таком случае кто не с нами, тот против нас. Красавица и умница тут же стала зазнайкой и бездарностью с изъянами внешности. Воображение, подстегнутое эмоциями, гнало не на шутку. Здесь и роман с Грачевым, и прочее. Ах вот ты какая! Воротишь нос? Ладно, ладно! Ты тут никто, а уже возомнила о себе бог весть что! Мы рожки-то тебе пообломаем, козочка ты наша!

Однажды они напали и куснули ее больно, до крови. А она дала сдачи. Да такой, что еще пару месяцев не отваживались на реванш. Зализывая раны и копя злобу, доказывали себе и другим, что на самом деле они выиграли тот раунд. Потом еще раз напали – и снова им досталось. С тех пор они пакостили исподтишка и покусывали потихоньку. Тем и жили.

Ладно, хватит о грустном. В глазах Лены – блики солнца. Она улыбается.

– Домой? – спрашивает она.

– Да, – отвечает он.

Они выходят из класса.