Читать книгу «Игра воды. Книга стихов» онлайн полностью📖 — Алексея Дьячкова — MyBook.

Перелом

 
Кто лежал больной под лампой матовой,
Рисовал квадратики, круги?
Написал пять строчек, разрабатывая
Мелкую моторику руки.
 
 
В сквер перед чугунным председателем
Вышел, сладкий раскурив Казбек.
Дым затяжки выпустил старательно,
Как медузу медленную, вверх.
 
 
Кроны лип и облака овальные,
Друг за другом вставшие слова —
Золотыми рыбками аквариумными
Укачали ласково меня.
 
 
Все неправда, сам себя морочил я.
Жизнь чужая, вымученный дар.
Почему же несколькими строчками
Так легко тебя я оправдал?..
 

Авария

 
У дедушки в деревне осень —
Отклеился от клина гусь.
Грудь тракториста, йоксель-моксель,
По-детски наполняет грусть.
 
 
С ним штрифель на понятной фене
Сад обсуждает и подруг.
Лес, сжавшись, как китайский веер,
На солнце распустился вдруг.
 
 
Без умолку шуршат деревья,
Тревожат задремавших птиц,
Чтоб в поисках уединенья
По первоснегу разбрестись,
 
 
Пред Нивой, с трассы сползшей боком,
Вдруг встать, как ледяной костер.
Из-за руля чтоб вышел кто-то
И галстуком очки протер.
 

Практика

 
Так молчала она или что отвечала,
Наблюдая бегущие титры начала
На протертой от пыли мерцающей линзе,
Выгнув руку, как в танце медлительном Илзе.
 
 
Или, чай заварив из пакетов бумажных,
Разливала по чашкам и слушала дальше,
Как не врет ухажер, отгребая варенье,
Пустоту заполняя болтливым волненьем.
 
 
Как легко после смены соблазну поддаться —
Книгу в библиотеке на фабрике ткацкой
Сунуть под олимпийку, как знамя в сраженье,
И уйти с безразличным лица выраженьем.
 
 
Но, кино заглушив, били ходики гулко,
И, как время, ссыпалась песком штукатурка,
И звучала тоска, будто вправду все было,
Или песня без слов в конце серии мыла.
 

Апостол Петр

 
А сторожа дедушка вынь да полож!
Алеш! – ходит по двору, – Где ты, Алеш?
Известкой ствол яблони мажет.
Заката в калитке встает полоса.
Сдвигает фуражку старик на глаза
И вслед уходящему машет.
 
 
Ни заросли хмеля, репья, лебеды,
Ни дом, ни качели уже не видны,
Ни вишня, ни грядки картошки.
И дед не уходит, все машет внучку,
Сливаясь с листвой, погружаясь во тьму,
Все машет широкой ладошкой.
 
 
Томят меня осени тихая грусть
И сырость. Я знаю, я скоро проснусь,
На грудь потяну одеяло.
На бок повернусь, но не скрипнет кровать,
И буду лежать и глаз не открывать,
Дышать чабрецом и тимьяном.
 
 
Встает то стеной, то обрывом земля.
Враскачку относит теченье меня,
И плеском баюкает осень.
Молитву творят на холме горячо…
Не слышно мне слов, но я знаю, о чем
Мой дед Богородицу просит.
 

Ода Радости

 
Артист на часах командирских колесико
Завода подкрутит, послушает ход,
И жадно попив кипяченой из носика
Вполголоса арию Князя споет.
 
 
Попьет, покряхтит, пошуршит занавесками,
Пройдет в коридор, плащ накинет, пора.
И вся коммуналка его половецкими
Напевами с богом проводит в ДК.
 
 
Нырнет разведенка на кухню и включит нам
Поля яровые, воюющий мир.
И школьник ее, голой Махой измученный,
Проскачет из-под одеяла в сортир.
 
 
Вплывут в коридор не в халатах, а в платьицах
Березки ансамблем под трели рожка,
И следом за ними вплывет старшеклассница
С усами не смытых разводов снежка.
 
 
И выйдет алкаш из-за ширмы не выспавшись,
И что-то сипато прошепчет себе.
И выйдет так горько, что словом не выразишь,
Когда он на коврик сползет по стене.
 
 
Медбратья, цыгане с медведем и танцами,
И с гаснущей свечкой беззубый дьячок,
И бабки в платочках толпою потянутся,
И в кофточке с алым значком дурачок.
 
 
С рыданьем и смехом нежданные гости к нам
Нагрянут, и щели рассолом зальют.
Куда же податься из ванной мне, Господи,
Где я перед зеркалом пыльным стою?
 
 
С мешками, морщинами, с раннею лысиной,
Укус комариный до крови растер,
Контуженный светом и желтыми листьями,
Что за ночь с березы прибрал мародер.
 
 
Не щелкну щеколдой, не выйду под занавес,
Пошарю в карманах – брелок без ключа,
Союз, коробок, затянусь и возрадуюсь,
Пока в дверь испуганно не постучат.
 
 
Газеты не ровно на тазике сложены.
Не якорь, а брюки забросил матрос.
Спокойно! Встречайте меня, краснокожие,
Я стеклышки вам из-за моря привез!
 

Свобода

 
И не должен был вечер ненастьем
Завершиться – все ждали закат.
Но пришлось подниматься на насыпь,
Возвращаться по шпалам назад.
Звяк тревожный, железнодорожный,
Гул дождя, прочий шум, всякий вздор —
Если чуть поднапрячься, то можно
Различить в звуках странный узор.
И поедет мелодия сразу,
Будто только что выло в ушах,
И слова потекут не напрасно,
И подстроятся тут же под шаг.
Чтобы выскочил образ, как заяц, —
Чтобы в мертвом застыть столбняке,
Все слова позабыть опасаясь…
И забыть, но пойти налегке.
 

Сад Святого Григория

 
Теперь, когда сбылись Твои пророчества,
Чем жить мне? – снегом, лесом у реки.
Дорогой в лагерь – чтобы в одиночестве
Вокруг барака нарезать круги.
 
 
В фаянсовом патроне электричество
Трещит. И не молчит вода в трубе.
Дождаться на морозе симфонических
Раскатов из тарелки на столбе.
 
 
По снегу хрупать в валенках под тиканье
И цокот скрипок – склад, хозблок, медчасть.
Как выгнулось блестящими гвоздиками
Разорванное небо различать.
 
 
О чем мечтать, тропой шагая узкою,
Когда давно сбылось все, вот вопрос!
Есть чистый снег, классическая музыка,
И ночь, и сухоцвет холодных звезд.
 
 
О чем мечтать мне, зеку с желтой лысиной,
О чем произнести так страшно вслух? —
Чтоб и во мне так поднялась, так выросла
Гармония, которая вокруг?..
 

«В одном из июльских так и не узнал я…»

 
В одном из июльских так и не узнал я
Короткий, но яркий денек.
С утра поплескался в реке баттерфляем,
В обед потянулся в тенек.
По памяти радость и сладкое счастье,
И радуг цветной порошок.
И волны бежали, и тучи сгущались,
Но дождик так и не пошел.
За тенью домой возвращались из плена
Герои потрепанных книг
И старец Гомер, осудивший Елену
За гибель троянцев лихих.
И долго паром у причала качало,
Ломало волну пополам.
И долго читал, забывая начало,
Я толстый-претолстый роман.
Волшебная клинопись, странная стружка,
Рисунок ограда-лесок.
Разбилась упавшая с елки игрушка —
Скрипит под ногами песок.
 

Песня

 
Пусть утро воскресенья холодом
Узор наметит на стекле.
В обратной перспективе комнаты
Весь мир откроется тебе.
 
 
Замрут растения и кружева,
На пиджачке блеснет значок.
И будет, расширяясь – суживаюсь,
Осваивать углы зрачок.
 
 
Полкú цветные книжных корочек,
Застывший вдруг бумажный шторм.
За тюлью, сдвинутой от форточки,
Двор с отраженьем снежных штор.
 
 
А там и школьный свет, и знание,
Что ждать от выходного дня:
С собакою прогулка дальняя —
К Штыкам, до Вечного огня.
 
 
По засеке, где пары прячутся
В кустах от любопытных глаз.
Зимой рыбак с фанерным ящиком
У пруда нас встречал не раз.
 
 
Он как-то угостил ирискою,
И мне открылись вдруг – еще
Стихотворенья ненаписанного —
Протяжный свист, тугой щелчок.
 

Папа

 
В треýхе кроличьем взъерошенном,
В пальто с воротником косым,
Зачем меня ты обнадеживал? —
На Новый год приеду, сын!
 
 
Весь день. Все зимние каникулы.
Январь весь со сплошной пургой.
За что меня и не окликнул так
Никто. – Алеша, дорогой!
 
 
Пускай не мне дорога дальняя.
Бронхит. Продленка. Карантин.
Я был дежурным по страданию.
Весь год с письмом твоим ходил.
 
 
Я мучился и сном и совестью.
Я мерз, но не спешил домой.
За то, что я такой особенный. —
Любимый мамой. Не тобой.
 
 
За то, что наступала ранняя
Весна. Но я был ей не рад.
И вербы ветка, как царапина,
Алела в воздухе весь март.
 

На даче в октября

 
В кувшине талая вода,
Огонь вытягивает лица.
Куда ты завела меня,
Рассудка слизкая мокрица?
 
 
Чему нас научила жизнь?
Войти в реки глубокий вырез
Так, чтобы волны разошлись,
Как никогда не расходились.
 

Разлив

 
Нагрянул и сгинул – Ни здрасте
И ни до свиданья тебе.
Со снегом уходят пространство
И без отраженья Тибет.
 
 
Махнет из-за гор напоследок
Косынкой лесок вдалеке,
И облака сахарный слепок
Растает бесследно в реке.
 
 
И мы, и не мы – а другие,
Оставив в отеле подруг,
Разглядываем, как круги на
Воде разбегаются вдруг.
 

Молочный зуб

 
Не допрыгнул атлет до перины,
И метатель прервал свой разбег.
Стадиона Динамо руины
Засыпает рождественский снег.
 
 
В гипсе традиционное лето
Бог с веслом и турист налегке.
Крутит обэриут пируэты
В одиночку на старом катке.
 
 
А в сугробах трибунные грядки,
И сухое колонн молоко
Убывают себе без остатка,
Как какое-нибудь рококо.
 
 
Но снежок продолжает вертеться
Собирать по земле облака,
На катке дивный вечер из детства
Сохраняет мне память пока.
 

Миокард

 
В кабинет заползала акация,
И топтались в тени тополя.
Кардиолог на жизнь с интонацией
Виноватой мне год оставлял.
 
 
И минтай дожевав с макарониной,
Я из корпуса топал с толпой,
И сидел, не нарушив гармонии,
На скамейке с больной головой.
 
 
Покрывалась черемуха крестиком,
Раму брат, матерясь, мастерил.
И фонтан со скульптурой бездействовал
С грязным спекшимся снегом внутри.
 
 
Но росло мое сердце и знанием
Наполнялось. Тем знанием, что
Выражать научился словами я
Когда возраст другой подошел.
 
 
Когда слива осыпалась спелая
И сиял влажный сад чистотой.
И лежал, вспоминая Гомера, я
На диване в квартире пустой.
 

Иванушка

Станиславу Красовицкому
 
С участка не видна скамейка
На берегу, где спит волна,
Но в огражденье есть лазейка,
А дальше приведет тропа.
 
 
Когда утихнет отделенье,
Угомоню настойкой пульс,
И в поисках уединенья
К косе песчаной удалюсь.
 
 
Как сосны, расшатались нервы,
Как нерка, разыгрался страх.
В окошко: Все нормально, – мне про-
Сигнализирует сестра.
 
 
Кусты, кусты, прутки ограды,
Овраг, стена, и – моря гул.
Нырок в листву – и вот награда,
Мой пост ночной на берегу.
 
 
Черты свои теряет вечер,
И птичий наступает пир.
Вокруг нас сложен и изменчив
Не нами сотворенный мир.
 
 
Как хрупкий минерал в породе,
Сжат месяц тьмой до синевы.
Нас долго не было в природе,
И может никогда не быть.
 
 
Но быстро я теряю голос,
И долго тянутся года.
В природе не было давно нас,
И быть не может никогда.
 
 
Мытарства нам страшнее боли,
И серебра дороже медь.
Но от тоски безмерной в поле
И мы выходим, чтобы петь.