– Это-то понятно. Но я о другом. Зачем тебе это все – охота на нечисть, жизнь монастырская? Богатства оно тебе не приносит, славы тоже. Остался бы в княжей дружине, жил бы в тереме. Спал бы на мягких перинах, а по утрам челядинцы бы приносили заутрок в серебряной посуде. Водил бы гридней в бой, ратную славу себе добывал.

– Это, боюсь, мне сложно будет тебе объяснить. – Арсентий сделал большой глоток из протянутой баклажки. Сладкое вино с легким цветочным запахом действительно было очень приятным на вкус.

– Попробуй, вдруг пойму? Можешь даже не все говорить, многое я уже знаю. Про семью твою, например.

– А ты, случаем, не причастен к тому, что с моей семьей стряслось? – насторожился Арсентий.

– Я, друг мой, в этом мире много к чему причастен. И за людьми не первую сотню лет наблюдаю. Поэтому вот что я тебе скажу, Арсентий, – люди привыкли почти во всех своих напастях обвинять меня. А порой даже и Его. – Нечистый вновь указал пальцем вверх. – Но сами так ловко научились друг другу пакостить, что даже мне порой на такое выдумки не хватает.

– Ты не ответил на вопрос. Ты причастен к гибели моей семьи?

– Нет. Даю слово. – Черт посерьезнел. – А слово свое на самом деле я всегда держу. Я, как ваши купцы, очень серьезно к этому отношусь, потому что это основа торговли.

– Торговли за души?

– В моем случае – да, за них. Если я не стану свои обещания выполнять, никто со мной и торговать не возьмется. Но сейчас не об этом. Ты так и не ответил на мой вопрос. Зачем тебе все это?

Какое-то время Арсентий, насупившись, смотрел в пляшущее перед ним пламя костра, наблюдал за тем, как огонь охватывает одну за другой ветки, превращает дерево в ярко-красные угли. Потом привычным жестом потер ожог на левой щеке.

– Когда их не стало, я понял, что моя жизнь не имеет никакого смысла. Она до сих пор его не имеет в те дни, когда я не гоняюсь за нечистью, а сижу в монастырских стенах. Вот как-то так.

– Значит, пытаешься так победить внутреннюю боль? – задумчиво почесал черт правый рог. – А пить горькую не пробовал?

– Пробовал. Помогает, но очень ненадолго.

– Любопытно.

– Ну, по крайней мере, я другого объяснения для себя не нашел. Как только останавливаюсь, сразу чувствую, что горю внутри. Кажется, вот-вот разорвет на куски.

– Но почему монастырь, почему охота на нечисть? Мог же вернуться в дружину. Занялся бы обучением отроков^[14], например. Да и вообще там всегда есть чем заняться: рубить одних, защищать других. Или вон в разбойные бы подался – тем вообще скучать некогда.

– Да тут не в скуке дело. В дружине или в ватаге^[15] в первую очередь о себе думают, а мне этого мало. А когда я выслеживаю нечисть, делаю это не ради себя, а ради тех, кого от этой нечисти спасаю. Рубить друг друга умеют многие. А вот посмотреть в глаза вурдалаку, не напрудив в штаны, – только мы с братьями.

– Ага. – Черт хитро прищурился. – Значит, чувство превосходства над другими? Они не могут, а ты можешь?

– Все-таки ты меня не понимаешь.

– Ну почему же, понимаю. – Нечистый подкинул в огонь еще несколько веток. – А что, если я тебе предложу все это изменить? Сделаю так, чтобы твоя душа больше не болела и не было необходимости вурдалакам в глаза заглядывать?

– И как же? Можешь вернуть мою семью?

– Увы, как раз этого я не умею. Воскрешать из мертвых до сих пор сумел только один.

– А что тогда?

– Я могу сделать так, чтобы ты про это забыл. С утра проснешься и не вспомнишь ничего – ни о семье, ни о монастыре. Станешь воеводой в каком-нибудь княжестве, сам выбери в каком. Или, например, могу сделать тебя рыцарем при дворе маркграфа Саксонии или герцога Бургундии. Царьград вот еще хорошее место, займешь пост при тамошнем базилевсе^[16].

– И что взамен хочешь? – Арсентий посмотрел на черта из-под низко опущенных бровей.

– Не поверишь – ничего. То есть вообще ничего. Слово даю – сделаю тебя богатым и счастливым и не попрошу взамен никакой награды. Ну решайся – отличное же предложение!

Послушник бросил в огонь палку, на которой черт жарил рыбу; благодаря оставшемуся жиру она вспыхнула сразу же и чуть ярче остальных. Потом посмотрел на небо, которое на востоке уже начинало потихоньку светлеть. Ночные соловьи все тише вели свои песни, уступая утренним птицам, наполнявшим лес радостным чириканьем.

– Давай так, Лукавый. – Арсентий вновь посмотрел на черта в упор. – Я тебе все как на духу рассказал. Теперь твоя очередь.

– Да мне и рассказывать нечего! – поднял тот вверх ладони и заговорил, чуть выпучив свои разноцветные глаза. – Я же говорю, ничего в ответ не прошу, просто хочу тебе доброе дело сделать!

– Не юли, Нечистый! – Арсентий повысил голос. – Ты, и доброе дело? Либо сейчас все рассказываешь, либо я встаю и ухожу.

Теперь ненадолго задумался черт. Потеребил тонкими пальцами свою ухоженную бороду, плотно при этом сжав губы. Нахмурился так, что высокий лоб перечеркнули три морщины от волос до переносицы. Потом вздохнул.

– Упертый ты, Арсентий, как баран-трехлетка. Лады, скажу прямо и без выкрутасов. – Черт вытянул ноги, а руки сложил на груди. – Ты мне мешаешь, послушник. Путаешься под ногами, ломаешь мои замыслы и задумки. Я и хочу, чтобы ты занялся чем-нибудь другим. Но вот в чем беда – сделать это могу, только если мы с тобой договоримся. У меня с Ним, – он в очередной раз указал вверх, – так определено. Не могу заставить человека силой, только если сам согласится.

– Вот как! И какой же замысел я тебе ломаю?

– А вот это, друг мой Арсентий, тебе знать незачем, – ухмыльнулся черт, а потом распахнул глаза, будто в голову ему внезапно пришла дельная мысль: – Хотя… Знаешь, а ведь ты мне все равно помешать-то не сможешь. Усложнишь, да, кое-что подпортишь, но не помешаешь. Точно, я тебе все расскажу. И у тебя будет два пути – согласиться на мое предложение и забыть все, либо же помнить и знать, что все это моя задумка, но ничего не сможешь исправить.

– Чего-то ты совсем загадками заговорил, Лукавый.

– Сейчас поймешь. Я задумал на эту землю, – черт рукой указал вокруг, – привести очень большую беду. Чужеземное войско, которое пройдет по вашим русским княжествам, как страшная болезнь, как волна, смывающая песок. Она унесет тысячи жизней, но главное – сделает людей более жестокими и алчными, а значит – более податливыми для меня. – Нечистый взмахивал ладонями, воодушевляясь своей же речью. – Я заранее, задолго начал готовиться. Стравливаю князей, чтобы они ненавидели друг друга, заставляю соседа идти на соседа.

– Значит, это твоих рук дело?

– А чьих же еще? И знаешь, получается вполне сносно. И в этом мне очень помогает вся та нечисть, с которой ты взялся бороться. Все эти вурдалаки, навьи и стрыги^[17] – они заставляют людей бояться. А там, где селится страх, моя сила растет. И вдруг появляешься ты, такой весь смелый и умелый. И мне становится значительно сложнее. Люди начинают верить в то, что кто-то может прийти к ним на помощь, защитить. У них появляется надежда. А она помогает устоять передо мной.

– Интересные вещи рассказываешь, – ответил Арсентий, когда черт закончил и выдохнул. – Но почему именно я? Нас в монастыре почитай сорок душ.

– Знаешь, как-то так получилось, что из всех ваших братьев именно ты стал попадаться на моем пути слишком часто. Остальные братья тоже, да, но только время от времени. А ты – чуть не каждый месяц. – Черт встал, потянулся, потом подошел к озеру, зачерпнул воды и плеснул в лицо. – Засиделись мы с тобой. Скоро светает. Тебя в монастыре хватятся.

– А эта нечисть, которую ты в своих замыслах используешь, – она знает, что под твою дудку пляшет? Все эти стрыги, навьи и вурдалаки?

– Не. Они сами по себе. Помогают, даже если не хотят этого. С ними порой даже проще, чем с людьми, управляться. – Черт ладонями стряхнул со штанов древесную кору. – Ну, так что, Арсентий? Согласен на мое предложение? Утром проснешься в тереме или дворце, считая, что так с детства живешь. Будешь ездить на пиры и охоты, на войну иногда. Женишься на какой-нибудь дворянке, детей заведете. Могу тебе заодно и самую завидную невесту сосватать, мне не жалко. Не жизнь, а мечта!

– Мечта, – согласился Арсентий, а потом невесело усмехнулся. – Только не моя. Я уже жил в тереме с прислугой. И женат был, как ты знаешь. И память о жене и сыне для меня самое ценное, что в этой жизни осталось.

– Ладно, можно и без потери памяти, чего уж там. Просто окажешься в далеких землях. Будешь жить в свою радость, богатый и счастливый. А?

– Не, Нечистый! – покачал головой Арсентий, тоже вставая. – Поёшь ты сладко, это да. Только не для меня все это. Свой путь я выбрал и сворачивать с него не намерен.

– Упертый… Крепко решил?

– Крепче не бывает.

– Дурень ты, брат Арсентий, – ухмыльнулся черт уже не по-доброму. – От такого предложения не отказываются! Ладно, значит, так тому и быть. Будем и дальше мешать жить друг другу.

– Будем, да. Мы с тобой, Нечистый, никогда друзьями не были, и впредь не будем.

– Это да. Прощай, Арсентий! – Черт повернулся было, сделал пару шагов, но потом остановился. – Все-таки ты – интересный противник, у меня такого давно не было. И ты, пожалуй, первый человек, который, зная, кто я такой, от чистого сердца меня пивом угостил. А это дорогого стоит.

– Это ты к чему сейчас?

– Я тебе подарок на прощание сделаю. Точнее, совет дам. – Видя, что Арсентий с улыбкой качает головой, черт поднял ладонь. – Не бойся, подвоха не будет, я правда тебе благодарен.

– И что за совет? – слегка ухмыльнулся Арсентий.

– Только заучи его слово в слово. «Когда настанет день, который превратится в ночь, когда верный друг без сил опустится на колени, а соратники уронят оружие и погаснет надежда, сделай то, чего очень хочешь сделать, но считаешь неправильным». Запомнил?

– Ну запомнил, не велика сложность.

– Вот и славно. Тогда прощай, что ли, послушник! Или, вернее, до встречи!

В этот раз он не стал исчезать. Легкой походкой дошел до деревьев, махнул рукой, не оборачиваясь, и скрылся в лесу. Арсентий какое-то время смотрел ему вслед, а потом быстро направился к тропинке, по которой пришел к берегу. Теперь, в утренних сумерках, идти было гораздо проще, поэтому вскоре он уже подходил к монастырю.

Настоятеля монастыря отца Варсонофия он увидел, как только оказался внутри стен. Тот о чем-то беседовал с двумя немолодыми братьями, но, заметив решительно шагавшего к нему Арсентия, быстро перекрестил обоих, отпуская, а сам неторопливо пошел к послушнику.

– Отец Варсонофий, разговор есть, – склонил голову Арсентий, подойдя поближе. – Похоже, беда идет, с которой нам не совладать будет.