Часть 1 Генрих

Глава 1

Сочельник года 1444 от Рождества Христова всё-таки наступил. Все-таки, потому что многие в начале года предрекали очередной конец света, связывая троекратно повторяющуюся четверку с пришествием четырех всадников Апокалипсиса. Но конец света так и не случился.

Городок Шлеттштадт находился на западной окраине Священной Римской Империи, на границе Швабии и Лотарингии. Герцог Швабии Фридрих II Одноглазый, еще триста лет назад даровал Шлеттштадту статус свободного города. По договоренности с Рудольфом I, королём Германии, вокруг города построили стену. Кому и зачем нападать на городок, никто не знал, но если построить стену, проходящее рядом войско обязательно обратит на неё внимание. Ведь, если есть стена, значит, есть что за ней прятать, и есть для чего применить осадные орудия. Тогда город точно попадет в историю. Поэтому решили строить. Тем более, что деньги уже были выделены и частично разворованы. То ли вследствие этого самого воровства, то ли потому что король Рудольф в последний момент пожалел отдаваемых земель и слишком скупо очертил границу запертой за стеной свободы, но охватить такую большую территорию, какую в свое время забрала за свои стены Флоренция, вольному городу не удалось. Не было здесь ни просторных садов и парков, ни обширных площадей, дома теснились один к другому, вырастая в вышину и почти уже соперничая по высоте с куполом Церкви Святого Георга, в которой всю ночь шла праздничная служба. А на утро наступил главный день года – Рождество Христово.

Погода в Шлеттштадте и окрестностях стояла тихая, безветренная. Падал редкий снег. Вообще, в этом году зима особо снегом не баловала, лишая ребятишек всех сословий бесплатных забав катания с горки, лепки из снега всяческих фигур и битвы в снежки. У крестьян, без снежного покрова на полях, могли померзнуть посадки. Хотя и мороза особого еще не было.

Генрих Крамер, паренёк, ещё не доросший до звания «молодой человек», сын местного менялы Отто Крамера, кутаясь в короткий овчинный кожушок, шёл по узкой улице в сторону площади перед ратушей. Улица была настолько узкой, что на ней с трудом разминулось бы три человека. Был праздничный день, народу на улицу вышло много, но скорости продвижения это никак не мешало. Во-первых, Генрих был весьма тщедушен и ростом не очень высок, во-вторых, все двигались в том же направлении, стремясь поглазеть на разыгрываемые праздничные представления.

На площади было людно. Приезжие актёры ставили ширму для кукольного театра. Местные мастеровые, заручившись одобрением городского совета, соорудили по периметру палатки и наскоро сколоченные из неструганых досок прилавки, покрытые полотном и украшенные цветными лентами. Продавались игрушки. Были даже такие, которые управлялись деревянными рычажками и верёвочками. Они двигались как живые, вызывая восторг у детворы и взрослых. После говений рождественского поста горожанам предлагались разнообразные угощения. Здесь были булочки, пирожки, вафли, политые сиропом, печёные в меду фрукты. Была одна палатка из дорогой крашеной ткани, где для особо состоятельных горожан продавали сладости, привезённые с востока: цукаты, лукум, пахлаву, халву и много того мысль о котором непроизвольно вызывает слюноотделение у любого европейского ребенка.

Отец друга Генриха, Жака, пекарь Жан Пьер Бодуан, держал лавку не где-нибудь, а в самом центре города, на улице святой Варвары Илипольской. Он специально к Рождеству придумал новый десерт: трубочки из теста набивал творогом, смешанным с фруктовым сиропом, и клал на лед. Несмотря на зиму, холодный десерт очень понравился горожанам. Трубочки так задорно хрустели на зубах, а сочетание холода и сладости вполне соответствовало духу Рождества.

Сын изобретателя сладких трубочек, Жак, тоже не был в тени невнимания. Сегодня блистала вся мужская часть семьи. Жака народным голосованием выбрали Рождественским епископом. На его крупное, вскормленное выпечкой тело надели самодельную далматику² из крашеной ткани. На голову мальчика водрузили тиару³ из того же материала и выпустили а таком виде на подмостки, специально сооружённые для праздничных выступлений циркачей и комедиантов.

Настоящая Рождественская месса состоит из двух частей. Первая из них – Месса оглашенных читается для всех пришедших на мессу. Потом остаются люди крещённые, и начинается Месса верных. Это было заведено со времен зарождения христианства, когда в церковь мог прийти каждый. В просвещённом пятнадцатом веке в Священной Римской империи в церковь ходили люди только крещёные, но названия месс такими и остались.

Жак с очень важным видом начал Мессу оглашённых. За его спиной стояли еще трое мальчиков, помладше. Они нестройным хором спели «Господи, помилуй!»⁴, затем «Слава в вышних богу!»⁵.

Когда Рождественский епископ начал читать проповедь, Генриха кто-то сильно толкнул в спину. Он повернулся, готовясь обругать обидчика. За спиной стоял и улыбался во весь рот, полный на зависть ровных зубов Маркус, еще один друг Генриха.

Они были одногодки, но различались и ростом, и статью. Маркус, сын скобяных дел мастера, Доминика Бёлера, с детства помогал отцу в кузне и в лавке и был высоким и широкоплечим. Одевался он всегда модно и нравился девушкам. Вот и сейчас он был в пурпурном вамсе⁶, на голове – зеленый шаперон⁷, на ногах – башмаки с модными длинными носами. Парень был добр, но любил подшучивать над окружающими. Этим самым окружающим шутки казались грубыми, но учитывая силу Маркуса, это были их проблемы.

Мальчишки познакомились в счётной школе, куда их отправили родители, чтобы позднее научить вести семейные дела. Счётная школа была организована при латинской школе ордена Доминиканцев. В последней готовили особ духовного звания, и все уроки преподавались исключительно на латинском языке. В счётную школу каждый горожанин за умеренную плату мог отдать своего отпрыска, дабы тот постиг основы арифметики, мог писать на немецком языке, худо-бедно понимать латынь и французский язык. В качестве дополнения, раз в неделю, старый монах, брат Юлиан, преподавал историю Священной Римской империи. Среди нудных повествований про Пап и бесконечных епископов случались и захватывающие внимание мальчиков истории крестовых походов, войн и сражений.

Обучение в школе длилось три года. Учились здесь дети мастеровых. В прогрессивном пятнадцатом веке без грамоты вести свое дело было трудно. Обычно в счётную школу отдавали мальчиков лет четырех-пяти, так как в семь лет учиться было некогда, нужно уже было в полную силу работать в мастерской, либо в лавке. Девочек не брали, считая, что их разума должно хватать только на кухню, детей и молитв Богу, остальное – дела мужские. Случались переростки, которых отдали в школу в более позднем возрасте, когда глава семьи осознавал, что без грамотного помощника трудно, либо только теперь собрал достаточно средств для обучения. Такими переростками и были наши друзья Генрих, Жак и Маркус.

Сначала в школе подростки не замечали друг друга. Точнее, старались не замечать настолько, насколько их можно было не замечать среди малышни, как трёх гусей среди уток. Над пятилетками уже начинавшие вытягиваться фигуры торчали как три пугала над скошенным полем. Простые сверстники из ремесленных кварталов насмехались над школярами, всячески пыталясь их поддеть.

Как-то раз, возвращаясь из школы по переулку, Генрих стал свидетелем того, как четверо подростков из Кожевенного квартала поймали Жака. Они толкали сына пекаря один другому как тряпичную куклу:

– Что, жиробас, на папиных кренделях отъелся?

– В школе учишься, как ловчее простой народ обдирать?

– А давайте, с него штаны снимем, пусть по всему городу своими булками светит.

Мальчишки начали претворять свою идею в жизнь. Генрих сначала спрятался за угол дома и уже хотел убежать. Младший Крамер не отличался смелостью. Нельзя сказать, что он был законченным трусом. Нет, наверное, можно и нужно так сказать. Однако голова у мальчика работала очень быстро, обрисовывая будущие страхи, которые наступят, если не победить нынешний. И когда ещё не наступивший страх был страшнее, теперешний переставал быть страшным. В эти моменты откуда-то изнутри приходили такие силы и возможности, о которых Крамер и не подозревал. Всё логично объяснялось, хотя со стороны выглядело странно и пугающе. Генрих, из-за боязни, что преподаватель пожалуется отцу, выходил отвечать на, казалось бы, невыученный урок. И ведь отвечал. Мозг сам где-то в своих неведомых глубинах находил забытые знания и подкидывал для ответа. Бывали такие приступы, когда Генрих вступал в битву с заведомо более сильными противниками. А один раз, чуть не разорвал здоровенного пса, кинувшегося на его брата Карла из прорехи в палисаде богатого дома. Если бы пес бросился на самого Генриха, он, может быть, и побежал, а пёс бы его догнал и покусал. Здесь снова боролись два страха. И страх за любимого человека одержал верх. Брат даже шутил, что однажды отдаст Генриха монахам, чтобы они изгнали из него Дьявола, за что больно получил от матери тряпкой: «Не накаркай!».

Сейчас юноша разозлился на то, что теперь придется искать другую дорогу домой, на мальчишек, которые и ему не давали прохода, на Жака, который даже не сопротивлялся, на себя, за свою трусость. Он боялся, что если сейчас не решить этот вопрос, придется забивать голову своим страхом очень долго. А хотелось думать о чем-то более приятном. И Генрих бросился в бой. С громким криком он выскочил из-за угла, на ходу хватая старую метлу, прислонённую к стене дома и занося её над головой наподобие боевой секиры. Когда секира уже была поднята в свою верхнюю точку и готова была обрушиться на головы врагов, оказалось, что выброшена был инструмент из-за надломленного древка, которое и переломилось от резкого взмаха. Прутья веника с половиной ручки упали на спину Генриха. В несостоявшийся удар было вложено столько силы, что мальчик с половиной своего грозного оружия по инерции просто рухнул под ноги своим предполагавшимся жертвам, которые, обернувшись на крик, теперь недоуменно смотрели на лежащую на мостовой фигуру. Парни отвлеклись от перебрасывания Жака и стали рассматривать новую игрушку. Один неуверенно пнул Генриха ногой. Крамер поймал эту ногу и резко дёрнул. Парень упал.

Жак под шумок стал двигаться бочком по стеночке в сторону улицы, но навстречу ему появился Маркус. Сын скобаря со старинным боевым кличем «Наших бьют!» бросился в атаку. Ростом и силой он превосходил хулиганов. Маркус сразу сбил одного из кожевенников с ног, а второму наотмашь заехал кулаком в ухо. Видя, что перевес уже на стороне школяров, Жак тоже решил вступить в бой. Он, как ветряная мельница крыльями, размахивал руками, нанося не меткие, но сильные удары по обидчикам. Месть доставляла ему почти физическое удовольствие. Генрих уже поднялся с мостовой. Он до сих пор держал ногу кожевенника в своих руках и не знал, что с ней делать. Тот, к кому эта нога была приделана, видя перемены в ходе битвы, рывком высвободился от захвата. Он не стал помогать товарищам, а рванул в сторону улицы, сначала на четвереньках, потом распрямился и побежал во всю прыть. Остальные мастеровые, отбиваясь, последовали за ним.

Так Генрих, Жак и Маркус подружились. Несмотря на все различия, в них была общая черта – они были романтиками. При наличии двух старших братьев, Маркус особенно не надеялся унаследовать лавку и кузню. Разве что, их домашнего кота. Работать у братьев приказчиком, так себе мечта для молодого парня. Маркус мечтал стать рыцарем. Понятно, что такая стезя доступна только мальчикам из благородных семей. Сначала нужно было побыть пажом в каком-нибудь замке, потом, оруженосцем рыцаря, проявить себя в бою, а после уже надеяться на посвящение в рыцари. Но у Маркуса был План. Он решил начать сразу с пункта «Проявить себя в бою». Для этого нужно было утаить от отца немного железа, выковать себе доспехи и оружие. Он уже понимал толк в кузнечном ремесле и знал, что с мечом справится только опытный мастер, поэтому решил ковать боевой молот, секиру или моргенштерн⁸. Из доспехов можно было для начала ограничиться нагрудником и набрюшником. Остальное нужно добывать в бою. Но сначала надо было добыть бой. Разных военных конфликтов в Европе хватало всегда. А если не хватало в Европе, можно было подрядиться в крестовый поход на неверных в более жаркие страны. Маркус свято верил, что нужно только пристать к какому-нибудь войску, а уж там он себя обязательно покажет, а другие заметят и обрадуются такой возможности заполучить его в оруженосцы. Потом он героически спасёт своего хозяина или даже сюзерена своего хозяина. И тогда его опояшут мечём и посвятят в рыцари.

Маркус так часто размышлял вслух о своих планах, что и Генрих, и Жак постепенно стали верить, что всё это осуществимо. А ещё они стали верить, что тоже хотят себе такой судьбы. И стали готовиться к ратному походу. Пока только мысленно. Эти мечты и связывали компанию. Генрих верил в это беззаветно и уже видел себя мчащимся на боевом коне на неверных, захвативших Гроб Господень, или командующим осадой замка. Жак в глубине души понимал, что ему, старшему брату у двух сестёр, перейдёт и пекарня, и довольно прибыльная лавка отца, но, за компанию, тоже верил, что станет рыцарем.

– Привет, Жидовская харя, – поздоровался Маркус, – видал как наш пекаришка поднялся? Сейчас ему всяких вкусностей надарят, Эльзе отнесем.

– Я не еврей! Прекрати меня так называть! И шутки у тебя дурацкие, – огрызнулся Генрих, – а зачем мы подарки Эльзе понесем? Их же съесть можно.