3

Одна моя бывшая одноклассница панически боится спускаться в метро. Она даже сменила нашу гимназию на обычную школу возле дома, чтобы на занятия ходить пешком. И хоть мы не дружили – я вообще ни с кем особо не дружу – вспоминаю её часто. Из-за метро. Всякий раз, когда стою на платформе, специально на предупредительной линии, так и вижу эту девчонку. Вот она спокойно ждёт в толпе, вот толпа мягко напирает, но пока не опасно, вот кто-то вскрикнул, побежал, кто-то за ним, толпа заволновалась, сжалась, и – бац! – внезапный толчок в спину. Платформы высокие, а там, внизу, блестящие рельсы… я словно становлюсь той девчонкой и чувствую сначала пустоту вокруг и внутри, будто сознание вышибли из тела, потом жёсткий удар этим безвольным телом, но больше всего – ужас. Потому что упала и не могу двинуться, даже крикнуть. Потому что в лицо бьёт поток ледяного воздуха из тоннеля и нарастает, нарастает, нарастает гул электропоезда.

Девчонку успели вытащить. А меня успели бы?

Нет, я не собираюсь бросаться с платформы, это просто навязчивая фантазия. Анна Каренина – явно не про меня, хоть тысячу тестов пройди. Но воображать такое – как трогать языком трещинку на обветренной губе или обгрызать ноготь: если начала, уже не остановишься. Люди ведь редко примеряют на себя чужое счастье, гораздо охотнее – всякие ужасы.

И метро я не боюсь, оно мне нравится. Люблю метро. За сквозняки, за музыкантов в переходах, за то, что всё течёт: звук, толпа, воздух. И я в этих потоках лёгкая и невидимая – крошечное белое тельце в кровеносной системе города.

Отдельное удовольствие – рассматривать людей на встречных эскалаторах. Там может оказаться он, удивительный человек, то есть парень. Потому что подземелье – самое подходящее место для невозможного. И если бы я встретила его, то сказала бы… стоп, это мы уже проходили.

На самом деле я прекрасно знаю, что не будет никаких эскалаторных встреч, но всё равно стою на ступеньке, затаив дыхание. А когда замечаю среди плывущих в другую сторону кого-то похожего на мечту, он смотрит в свой телефон или поверх толпы, но только не на меня. Иногда я словно сцепляюсь глазами с тоскливыми взглядами других ищущих, узнаю в них себя и быстро отворачиваюсь. Почему-то становится неловко.

Так бывало, но не сегодня.

Сегодня все люди казались настолько некрасивыми и тупыми, что провались они пропадом. Наверняка из-за Жанны. Ладно новый блог, который сам по себе портит настроение, так она ещё пнула меня как собачонку.

Хотя нет, собачонок Жанна жалеет. В ялтинском отеле, например, бегала по двору мелкая псина – репейная метёлка на коротких лапах, лохматая, грязная и невозможно уродливая. «Приблудилась, – пожаловалась администраторша. – Мы называем её Чмошка». Жанна подкармливала это собачье недоразумение, а потом решила забрать домой, в Москву. «Ты посмотри в глаза! В них же нечеловеческая святость!» Хорошо, что в день отъезда Чмошка куда-то свинтила, а то бы пришлось мучиться с ней в одной машине всю дорогу. И хорошо, что дома Жанне расхотелось иметь питомца, потому что она скинула бы его на ответственную меня. Но уважать собак Жанна не перестала.

Так что пнула она меня как… как… как никого больше.

Не знаю, можно ли всё это точнее объяснить, но я старалась, когда выбралась из метро, бездумно отмахала по центру километров пять под моросящим дождём и забрела в кофейню к Русику.

– О, Полина, – сказал он вместо приветствия. Будто нет ничего необычного в том, что я пришла. Пришла по темноте – а уже пару часов как стемнело, – мокрая, сердитая, без звонка. Я ведь не знаю график его смен и не забираюсь так далеко от дома по вечерам.

Русик выключил смартфон, сполз с высокого барного табурета и поплёлся за стойку:

– Что будешь?

Я потянула носом кофейно-коричный аромат и огляделась. Полумрак и безлюдье, только парочка в углу. Романтично лопают десерты под тихие постанывания джазовой певицы из стереосистемы. Скукота. Неужели ничего поинтереснее не могли придумать для свидания?

Русик громыхнул чашками.

– Сделать ореховый раф?

– Давай.

Потом мы сидели рядом за стойкой. Я грела руки об высокий бокал и слизывала с его края молочную пенку, поглядывая на своё отражение в зеркале. Вот чучело. Когда сняла шапку, волосы некрасиво вздыбились, но приглаживать лень. Русик снова нырнул в смартфон. Певицу сменили завывания саксофона, вполне приятные, просто от них стало ещё тоскливее.

– Русик, мне плохо.

– Бывает.

Треснуть его по башке, что ли? А толку? Он же непробиваемый.

Русик появился у нас три года назад, когда приехал поступать в универ из своей Мордовии. На время экзаменов его поселили в гостевую спальню, которая ещё не была комнатой Жанны. Тогда Жанна делила гостиную с папой, хоть и засиживалась ночами за работой, мешая его и без того чуткому сну. А Русик никому не мешал. Жанна как-то сказала, что у него редчайший дар – не напрягать. Сказала, что даже о самых прекрасных гостях невозможно забыть, они каждую минуту ощущаются в доме, но только не Русик. Будто он всегда жил с нами.

Это правда, но я всё равно его изводила. Нарочно вваливалась в комнату без стука, ломилась в туалет или в ванную, стоило ему там закрыться, брала без спроса вещи или разбрасывала их, зная, что он помешан на порядке. Они с папой на пару бахнутые – всё по линеечке, по цвету и размеру. И оба невозмутимые. Только папа невозмутимый как-то подавленно, а Русик – полный нейтрал. Поэтому я и бесилась. Кто-то мог подумать, что я его терпеть не могу, ревную и всё такое, но в действительности мне безумно хотелось вывести его из себя. Потому что все люди взрываются, если они не покойники. Не бывает по-другому!

Оказалось, бывает. Во всяком случае, я ничего не добилась. Сколько ни куражилась, Руся лишь печально смотрел, как та Чмошка. Папа не вмешивался – с приездом Русика он не стал разговорчивее. Только Жанна иногда мягко укоряла: «Полегче, Полина». Она как-то сразу вышла на первый план и окружила Русю ненавязчивой заботой. «Называй меня просто по имени – Жанна», – сказала она.

«Жа-анна», – протянул Руся и кивнул. Понравилось.

А мне потом сказал: «Жанна классная, повезло тебе».

«А твоя мама?» – спросила я.

Руся замялся: «Она… обыкновенная, как все».

Но я представляла Русину мать монстром. Это ведь она не хотела, чтобы мы встречались, пока Русик не вырос и не приехал сам. И хотя папин сын никогда не был для меня секретом, он словно не существовал. Или находился не в Мордовии, а в затонувшей Атлантиде – потерянный и недоступный. Его мама – дракон, он – пленник в башне.

Руся спорил, говорил, что не надо демонизировать его маму. У неё свои причины. Понять можно всех, просто мы мало знаем, и никто не обязан выворачиваться перед нами наизнанку. «Жанна всё рассказывает! Потому что главное между людьми – доверие!» – не соглашалась я. Руся грустно кивал и повторял, что Жанна классная.

Но жить у нас не остался, хотел настоящего студенчества, без взрослых. Папа предложил снять квартиру, Руся попросился в общагу. Ему реально там нравится, и подрабатывает в кофейне Руся не от безденежья, а для души. Я бы и сама так работала, кофейня действительно душевная.

Нет, ну что это бесчувственное бревно столько времени разглядывает на экране?! Я допила кофе, отставила бокал и выхватила Русин смартфон.

– Полина!

– Что – Полина? Брат ты мне или кто?

– Допустим, брат.

– Вот и поговори со мной, брат!

– О чём?

– Мне плохо!

Русик потребовал смартфон назад, сунул его в карман, откинулся на спинку стула и ворчливо спросил:

– Тебе нужен диалог? Или уши?

– Уши.

– Ладно. Выкладывай.

Я рассеянно елозила донышком бокала по стойке и бубнила гадости про Жанну, понимая, что выглядит это, мягко говоря, недостойно: принцесска обиделась. Но я же права!

– …Представь, если бы я о ней написала. Публично. Например, про то, как она торчит в туалете по два часа с романом Джейн Остин или как принципиально не брызгает освежителем воздуха. Ей бы понравилось? И главное, она не желает это обсуждать.

– Джейн Остин или освежитель?

– Блог свой кретинский! Мало того, что облила меня грязью при всех, ещё и гордится этим. И новые статейки кропает о моих неадекватных реакциях. Издевается. Знаешь, что она спросила, когда я возмутилась? Спросила: «Мы друзья?» Ну конечно, очень дружеский поступок! Нет, я ничего не хочу сказать, она реально крутая и раньше понимала меня лучше всех, но вот сейчас что происходит? Разве можно любить человека, а потом ни с того ни с сего предать? Это просто… просто гадство! Понимаешь? Это несправедливо. Нечестно.

Я совсем раскисла. Шмыгнула носом, подняла взгляд от стойки, рассчитывая на поддержку, но Руся смотрел мне за спину и смущённо улыбался. Оборачиваться не пришлось, достаточно скосить глаза на зеркальную барную панель. Вот же зараза! На соседнем табурете сидела Жанна и внимательно слушала мои стенания, подперев щёку кулаком. Растрёпанная, ненакрашенная, в папиной старой ветровке. Папа у нас могучий, поэтому казалось, что Жанна выглядывает из брезентовой палатки.

– Жанна, – констатировал Русик. И сразу: – Сделать тебе капучино?

– Спасибо, Руслан, но уже поздно. Мы с Полиной домой поедем.

– Не хочу домой, – надулась я. – И вообще, как тебя сюда занесло?

– Ну…

Мне это «ну» не понравилось.

– Только не говори, что просто мимо проходила.

– Всё-таки сварю кофе, – засуетился Русик, и тут я поняла.

– Ты её позвал! Сдал меня!

– Поля, уймись, – вмешалась Жанна. – Я сама попросила сообщить, если появишься. Неужели трудно предупредить, куда идёшь? Или хотя бы телефон не отключать? Вроде взрослый человек, всё понимаешь…

– Только не начинай!

Нет у меня больше сил доказывать очевидное. Устала. Будто целый день взбиралась на очередную горную достопримечательность для блога Жанны и вымоталась до заплетающейся походки, до онемения разума. Какие же они эгоисты, никому нельзя верить, к чёрту их.

Я медленно поднялась, натянула шапку, подхватила пальто с вешалки и молча поволокла себя к выходу. Шарк, шарк.

Дождь на улице перестал, но воздух словно пропитался водой. Сырость моментально просочилась за воротник, в рукава и ботинки. Тусклые лампы фонарей отражались в блестящем асфальте, ветер тащил по тротуару растерзанную упаковку от чипсов. Я придавила её ногой, упаковка смялась с громким треском. Надо отпустить, пусть летит в жаркие страны. И не трещит больше. Пусть будет тишина. Пока не хлопнет дверь и не застучат каблуки Жанны. Вспомнилась забавная штука – металлофон: бьёшь молоточком по железной пластинке, и она звенит вроде тонких каблуков по мокрому асфальту. У меня был игрушечный металлофон в детстве, кажется, папа подарил.

На папу рассчитывать тоже не приходится. Он до сих пор сидит во Владивостоке из-за проблем с автомобильным филиалом. Пару раз приезжал ненадолго, но даже сумку до конца не распаковывал. Мы связываемся по скайпу, редко, потому что папа занят. Плюс неудобная разница в часовых поясах: когда здесь день, там – ночь. А я думаю: неужели его бессонница прошла? А если нет, что ему мешает звонить этой своей ночью? Думаю, но не спрашиваю. Терпеть не могу скайп. Людям и так непросто получать удовольствие от разговоров, а когда болтовня становится обязанностью, это вообще невыносимо. Но не будешь же в онлайне просто на кого-то пялиться, или читать книжку, или ещё что. Как объяснить, что тебе нужны не слова, а присутствие? Быть рядом, и всё.

Не то чтобы я сильно скучала по папе, просто часто чего-то не хватало. Все эти месяцы, с апреля по сентябрь. И вот сейчас до меня дошло, чего именно, – мне не к кому прислониться спиной.

Застучали Жаннины каблуки, пискнула сигнализация, дверцы машины разблокировались, и я влезла на переднее сиденье. Жанна юркнула за руль, включила печку:

– Домой?

– Нет, на бал.

Жанна улыбнулась, но я не стала вежливо скалиться в ответ. Перебьётся.

Она пожала плечами:

– Ладно.

Поехали без музыки. Ночью и без неё хорошо: пробок нет, светофоры мерцают оранжевым, огни – жёлтые, белые, жёлтые, белые – гирляндами скользят по бокам проспекта. Мотор гудит чуть слышно, спокойно… в тепле разморило, накатила сонливость. Так и заснула бы, но Жанна вдруг сказала:

– Прости меня.

– Что?

– Не думала, что расстроишься. Клянусь. Честно, не понимала, почему ты обиделась.

– Теперь поняла?

Я с минуту ждала ответа, но зря. Ясно-понятно. Жанна старается не обманывать, ей легче промолчать.

– Ясно-понятно, – вслух повторила я.

– Слушай, никто не знает, что в блоге – о тебе, – зачастила Жанна. – Я же не называю имя, не выставляю фотографии, и сама под псевдонимом.

– Какая разница, главное, что я знаю, – сонливость слетела в секунду. – Знаю, что ты запросто рассказываешь о моём личном. Это личное! Моё! Нельзя брать чужое, про себя пиши. И не заливай больше про доверие, воры и предатели его не заслуживают.

– Полина! Зачем драматизировать? Ведь никаких последствий…

– Это интернет, мама! Все на виду! Даже если не называть имя, рано или поздно правда выплывет! Надо мной вся школа ржать будет!

– Ну нет.

– Да!

Помолчали.

– Хорошо, – сдалась она.

– Ты не будешь вести этот блог?

– Буду. Но про тебя – ни слова.

– Врёшь.

Я разочарованно уставилась в окно. Видеть её не могу. Жанна коснулась моей руки:

– Пожалуйста, поверь. Я не подведу. Обещаю.

Дома сон покинул меня окончательно. Пока ехали, думала: вот доползу до кровати и вырублюсь часов на двадцать. Ага, щас. Веки хоть пальцами прижимай, потому что иначе глаза открываются как у старой советской куклы, только у куклы они распахиваются в вертикальном положении, а у меня – когда ложусь. И мысли, мысли. Хотелось верить Жанне – ошиблась, бывает, главное, что осознала. Она, может, и взбалмошная временами, но к обещаниям относится серьёзно. Но я не верила.

А ещё надо было спросить, почему на заднем стекле её машины наклейка «Продаётся».

И предложить смотаться на каникулах во Владивосток. Мы там не бывали, интересно же.

А завтра первым уроком – самостоятельная. А я учебник в руки не брала.

Блин!

Пришлось вставать, выдёргивать из рюкзака геометрию и топать на кухню. Там я зажгла газ под чайником, открыла книгу, но сразу отложила в сторону и потянула с подоконника журнал сканвордов. Без ручки, ручкой в нём нельзя.

«Боевой зигзаг коренного австралийца».

Бумеранг.