– Люди бывают злыми и иногда даже сами не могут понять, почему. Три года назад Ллоис потеряла мать после страшного обвинения в ведьмовстве. – Настоятельница шепнула молитву и перекрестилась. – Это вы уже знаете, думаю, Ллоис сама рассказала вам об этом. Так? – Он согласно кивнул головой. – Она не рассказала вам другого, да и вряд ли смогла бы. – Матушка Гнесс вздохнула. – Когда мать её забрали, ей было тринадцать лет, ещё ребёнок, правда? Сожгли и разорили дом, забрали скот. Девочку бросили одну против всей деревни, мать – ведьма. Каким должно было быть отношение к ней, как вы думаете? Над ней издевались, местные крестьянские парни насиловали её, она умирала с голоду и впала в отчаяние. Наши сёстры случайно нашли её, когда она пыталась утопиться в озере. Знаете, скольких сил стоило мне вернуть её к жизни? Она год не разговаривала. И сейчас, – настоятельница снова вздохнула, – сейчас я боюсь, что вы разобьёте ей сердце. Вряд ли она допустит к себе мужчину после того, что пережила. Она не будет вам хорошей женой и хорошей матерью вашим детям, я уверена в этом.

Ошеломлённый Эрвин смотрел в сторону и видел перед собой испуганный взгляд девушки, когда он взял её за руки сегодня, её протест его поцелую, чувствовал снова и снова сопротивление её пальцев на груди. Она была против! Она сопротивлялась ему, его напору, его страсти, а он не понял. Принял всё за женскую черту противостоять, чтобы усилить интерес.

Вскочил на ноги, заметался туда-сюда. Но ведь он помнил, помнил её улыбку, блеск её глаз потом, когда они возвращались вдвоём. Он тоже ей не безразличен! Может быть, она и боится, но она доверяет ему!

– Ей будет лучше остаться здесь, – продолжила настоятельница, – здесь она живёт в покое и в любви. Не надо тревожить её душу, заставлять её вспоминать прошлое. Сейчас она с Богом и с другими девушками…

– Я уйду! – Он перебивал снова и снова, буквально понимая слова женщины.

– Нет. Я не об этом, Эрвин. Просто держите себя в руках, не надо лишнего внимания к девочке. Она переживёт и вас, как пережила всё остальное. Следите за собой, не позволяйте себе того, что позволили сегодня утром. Умоляю вас.

Эрвин не знал, что сказать, молча смотрел в лицо настоятельницы. «Ллоис… моя Ллоис…»

* * * * *

Ания натянула поводья и остановила лошадь. Та, взрыхлив свежий снег копытами, замерла, зазвенела удилами, склоняя голову. Баронесса обернулась, ища глазами свою камеристку, женщина неторопливой рысцой догоняла её верхом – она даже здесь не отставала.

Молодая баронесса выехала прогуляться по свежему снегу и, сходу пришпорив лошадь, умчалась, обогнала всех слуг охраны, вот, только камеристка, как всегда, была рядом. Противная Кора, она везде следовала по пятам и всюду совала свой нос.

Ания подождала её, всё равно от неё никуда не денешься. Женщина поравнялась и остановила лошадь. Что ж, ветер и снег и её приукрасили – на лице румянец, глаза светятся по-молодому.

– Вы не жалеете теперь, что выбрались? – спросила её первой.

– Надеюсь, вы не станете делать это чаще, чем раз в неделю, этого достаточно.

– Почему? Смотрите, как красиво вокруг, а воздух, таким воздухом только дышать! Вернёмся домой, сразу к камину и глинтвейна – красота! Разве нет?

– Вам пора подумать о другом.

– О чём это? – она удивилась.

– Скоро вернётся ваш муж, вы собираетесь сказать ему, что не беременны снова?

Ания поджала губы и выпрямилась в седле. Хорошего настроения как не бывало, вот старая карга, она всегда сумеет всё испортить.

– И что, если я ему не скажу, вы скажете ему сами? Донесёте?

– Мне придётся.

– Хорошее оправданье. Придётся…

– Это ваша главная задача, для этого барон взял вас в жёны. Вы должны родить сына, миледи, наследника.

– Наследника? – Ания усмехнулась. – По-моему, у моего мужа уже есть наследник, вы же знаете. Или вы тоже, как и милорд, считаете, что барон не его отец?

– Я считаю так, как считает мой милорд.

– Удобно.

Ания поправила меховую шапочку на голове. Ветер слабо шевелил гривы лошадей, тёплые плащи.

– Вы знаете, когда он вернётся?

– На днях, я думаю. Вы сами скажете ему, или я это сделаю?

Ания закусила губу, отводя глаза в сторону. Она хорошо знала, чем ей всё это грозит. Барон снова будет пытаться сделать ей ребёнка. Опять будет делать ей больно. Когда же всё это закончится?

– Как хотите, мне всё равно.

Хлестнула лошадь и поскакала вперёд через поле. От злости, от обиды, от ветра в лицо слёзы навернулись на глаза. Проклятый барон! Сколько ещё терпеть это всё? Надоело! Надоело!

Лошадь мчалась галопом, пролетела через поле и в лесок, сама перешла на рысь, остановилась. Ания спрыгнула с седла, сорвала перчатки и закрыла лицо ладонями, рыдая навзрыд.

– Господи! Пожалуйста… Ну почему… почему? За что? Господи… Помилуй меня… Прошу Тебя…

Она плакала, стирая слёзы пальцами, ладонями. Как пережить это всё? Как выдержать, когда силы уже на исходе?

Плакала до тех пор, пока не заржала лошадь. Ания вскинулась. Кто-то ехал верхом через лес. Она быстро начала вытирать лицо, отвернулась. Не дай Бог её увидят в слезах. Может быть, это камеристка выследила её?

К ней подбежала собака, Ания узнала её. Это собака молодого барона. Это Орвил. Захрустел снег под копытами коня.

– Миледи? Почему вы одна? Где другие?

Ания не обернулась, так и стояла к нему спиной, положив руки на седло. Орвил спрыгнул с коня и, ведя его в поводу, подошёл со спины.

– Что случилось? Миледи?

– Всё нормально. Всё хорошо.

Но голос её дрожал и выдавал её состояние. Орвил осторожно стиснул пальцами в перчатках её плечи, и Ания вздрогнула, ещё ниже опуская голову.

– Что случилось, Ания? – он позвал её по имени и повернул к себе лицом, стараясь заглянуть в глаза. Но баронесса прятала лицо, опуская голову, упёрлась взглядом в резные пуговицы камзола на груди молодого человека. – Вам плохо, да?

– Скоро вернётся ваш отец…

– Я знаю.

Ания вздохнула полной грудью и глянула снизу ему в лицо. Они встретились глазами.

– Всё будет хорошо, – прошептал он ей.

– Мне все так говорят, только никто не знает, что это. – Она повысила голос, и он сорвался, выдавая её. Ания от бессилия замотала головой, и Орвил не выдержал – сгрёб её в объятья, притиснул к себе, к самой груди, нашёл губы. Ания задохнулась от его поцелуя, сердце застучало где-то в горле.

Боже! Господи Боже мой!

За месяцы жизни замужем она ни разу не чувствовала ничего подобного, таких эмоций, аж слабость вдруг охватила её, и ноги подкосились. Но барон не дал ей упасть, подхватил за талию и засмеялся вдруг ей в шею под серебряной серёжкой, шепнул:

– Держитесь… Не падайте…

Ания тоже ответила лёгким смешком, а у самой от переживаемого восторга снег светился перед глазами, словно она была в раю сейчас, среди взбитых облаков, а не среди первого снега в лесу.

Орвил обнимал её, прижимал к себе, стараясь поддержать, передать побольше сил от себя. Они так и стояли вдвоём, обнявшись, и каждый думал о своём. Ания чувствовала, что сердце по чуть-чуть успокаивается, и она начала видеть всё вокруг: стволы заснеженных деревьев, собака бегала вокруг, вынюхивая следы, лошадь звенела удилами.

– У меня намокли ноги… – прошептала вдруг.

– Да, конечно, сейчас…

Он помог ей сесть в седло, подставив ладони. Ания, подтянув колено, начала развязывать шнурок кожаного сапожка, чтобы снять его и вытряхнуть снег.

– Давайте, я помогу. – Он сбросил перчатки и сам стал развязывать шнурок, снял сапожок и вытряхнул снег, снова надел на ногу и завязал шнурок, обошёл лошадь. – Подержите? – Протянул Ании повод своего коня, а сам принялся за второй сапожок. Ания сверху наблюдала за его руками, обострённо чувствуя каждое прикосновение его пальцев. Какие они у него горячие! Даже через ткань чулок она ощущала жар его прикосновений. – Всё! – Он забрал повод своего коня и сам собирался сесть в седло, но Ания воскликнула, останавливая его:

– Перчатки! Я потеряла свои перчатки!

– Вот они! – Орвил подобрал их в снегу у копыт лошади баронессы. Ания сбросила их, когда плакала… ещё так давно. – Давайте… – Он сбил с перчаток рыхлый снег и каждую по очереди раскрыл, чтобы Ания только втолкнула ладони. Здорово! Он заботился о ней, и это было так приятно.

Она смотрела на него во все глаза. Яркий алый берет с пёрышком сокола, тёплый камзол, высокие до колена сапоги. Каким красивым он ей казался, от взгляда на него теплело в груди, аж сердце щемило со сладкой болью.

Он свистнул собаку и поехал через лес, конь пытался тянуть из рук туго натянутый повод, мотал головой, но Орвил сдерживал его движения уверенно. Ания поехала следом. Скоро в поле их нагнала охрана. Баронесса заметила осуждающий взгляд камеристки, но ей было всё равно. Пусть делает, что хочет, пусть рассказывает барону, её дело.

Она избегала смотреть в сторону молодого человека, чтобы не выдать своих чувств. Маленькая тайна грела ей душу, никто вокруг не знал, что она пережила, что чувствовала сейчас. А она смотрела на всех с улыбкой, светилась буквально от внутреннего счастья, и думала, что никто этого не видит.

Вечером приехал барон Элвуд и сразу же встретился с камеристкой своей жены, потребовав полного отчёта. Известие о том, что жена снова не беременна вызвало у него раздражение. «Неужели она бесплодна? – думал он, с усилием держа себя в руках. – Что вдруг, если я ошибся? Взял её из монастыря, молодую, думал, уж кому, как не ей, родить сына, но нет… И что ты с ней будешь делать?»

Ночью он снова не мог сдержать себя. Он хотел результата, хотел быстро и сразу. Уже сколько месяцев после свадьбы, а смысла нет. Он набросился на жену, сломав всё её сопротивление, насиловал остервенело, жёстко, будто от этого зависело всё.

Обычно после жена его всегда плакала, отворачиваясь от него, на этот раз она безучастно смотрела в потолок, кусая губы, слёзы только чуть-чуть увлажнили её глаза.

– Я уже предупреждал тебя. Через год, через два не родишь мне сына, окажешься в монастыре.

Ания вздохнула. Потом шепнула в ответ:

– Что вы меня запугиваете? Я бы и сейчас уже ушла в монастырь, чего ждать?

– Что? – Он обернулся к ней.

Ания смотрела в потолок, не обращая внимания на мужа, зубы стиснулись сами собой от обиды и злости. Она вспомнила, что чувствовала сегодня после поцелуя молодого барона Орвила, заболело в груди с тоскою, сжались кулаки. Она повернулась на бок и обняла себя за плечи, будто пыталась захватить, сохранить эти ощущения.

– Ты захотела в монастырь? Я так тебя понял?

– Лучше бы вы не забирали меня оттуда…

– Да? Ты снова хочешь туда? – Ания промолчала, и барон, поднявшись, рывком развернул жену на спину. – Почему ты не смотришь на меня? Я говорю с тобой, и хочу, чтобы ты на меня смотрела. Слышишь меня?

Ания открыла глаза и в упор посмотрела на мужа, тот нависал над ней, глядел в глаза, упрямый, властный, жестокий.

– Хочешь в монастырь?

– Мне всё равно, куда, лишь бы не с вами.

Он прорычал что-то нечленораздельное и сжал её горло пальцами. Несколько раз хлестнул по щекам, выплёскивая раздражение и злость. Шипел через зубы:

– Жена… Исчадие ада… воплощение греха… Блудница! На кострах вас сжигают таких, как ты… Правильно делают… Шлюхи вы все… Ошибка Господа…

Ания прошептала в ответ сдавленным горлом:

– Правильно… ошибка Господа… Только без нас дети у вас, мужчин, сами не появляются…

– Ах, ты… – Ударил её очень больно, и Ания, ахнув, потеряла связь с реальностью, будто на миг потеряла сознание. Когда очнулась, он уже снова насиловал её, втиснув запястья в подушки. Ания попыталась выкрутить руки, но тщетно, в голове шумело с болью, и этот сегодняшний поцелуй молодого барона показался ей таким далёким, как из сна, подёрнутый зыбкой нереальности.

Она закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы не закричать, ни единым звуком не покориться ему, этому жестокому тирану. Будь ты проклят!

Глава 9

Постепенно зима входила в свои права. После первого снега установились морозы, в комнатах замка было холодно, со всех углов дули сквозняки. Слуги отапливали всего несколько комнат, все старались найти себе занятие в часы коротких дней, чтобы реже показываться на улице.

Ания занималась вышивками, следила за тем, как старые дамы, живущие в замке, обучали танцам и песням молодёжь. Пажи – молодые мальчишки – веселились, придумывали какие-то игры, весёлые розыгрыши, разыгрывали своих наставниц. Молодая баронесса и сама неплохо пела, включалась в эти уроки. Постепенно прошлое уходило всё больше назад, забылся поцелуй в день первого снега, Ания стала жить настоящим.

Барон Элвуд отправил сына с поручением до графа Гавард, сам довольно часто пропадал по маленьким замкам в своих землях, оставляя жену дома. А Ания, собственно, и не страдала от этого.

Каждый месяц она с разочарованием узнавала, что вновь не беременна и ждала нового проявления насилия от мужа. Он не оставлял надежд родить сына и всё больше злился, что никак не получается. Злился на Анию, обвиняя её в бездетности, злился на сына, что его всё же придётся признать наследником, злился на себя, что выбрал в жёны бесполезную «пустышку».

Ания готова была уже родить ему этого ребёнка, лишь бы он успокоился, и сама ждала каждый месяц, что наконец-то всё случится. Но ничего не менялось. Бог не давал ей детей, не давал их барону. Дни шли за днями, недели за неделями складывались в месяцы, а события оставались всё в прежнем русле.

Скоро все начали готовиться к Рождеству, приближались праздники. Ожил и замок Дарнт. Убирали комнаты, плели гирлянды, на кухне готовили то, что могло долго храниться. В разговоре между горничными Ания подслушала, что должен приехать и молодой барон. Эта новость отогрела её сердце: хоть что-то хорошее в жизни. Рождество обещало что-то новое, появилась надежда на новый год.

Буквально за неделю до Рождества приехал барон Орвил. Ания воспряла духом, ждала от праздников какого-то чуда, окрылилась надеждой.

Вечером сидела при свете камина вышивала гобелен, рядом камеристка вязала шаль. Старый барон играл с сыном в шахматы. Ания вышивала, а сама слушала, о чём говорят между собой барон и приехавший сын. От звуков голоса молодого человека щемило в сердце с тоскливой болью, дрожали пальцы, и Ания не могла вышивать в привычном темпе.

– После того, как осенью убили молодого графа, его место занял его дядя, вы же знаете.

– Конечно, я же у него уже был. Чем сейчас живёт его двор? Ты что-нибудь заметил?

– По-моему, новый граф поведёт нас к войне.

– Да? Ты знаешь точно или пользуешься слухами?

– Конечно же, слухами! Кто говорит об этом прямо?

– Ну, до весны, думаю, время у нас есть, вряд ли до лета что-то начнётся.

– Я тоже так думаю, – согласился с отцом барон Орвил.

Какое-то время слышно было только стук переставляемых на доске фигур. Потом барон Элвуд воскликнул:

– Что?! Опять? Ты не правильно играешь! Кто учил тебя играть в шахматы? Издевательство! – Он смахнул несколько фигур со столика и резко поднялся. – Два хода! Мне не хватило два хода, и я бы придавил твоего короля к углу, ты никуда бы не делся. А так… Ну тебя к дьяволу!

Он, прихрамывая, пошёл к двери. Молодой барон расставлял фигуры на доске. Ания проводила мужа глазами и поднялась, убрав вышивку, подошла к столику.

– Хотите сыграть? – спросил её Орвил. – Вы умеете? Давайте сыграем. Вы какой цвет предпочитаете?

– Мне всё равно. – Голос её дрожал и выдавал её волнение.

Она сидела, сложив руки на коленях, и наблюдала, как барон расставляет фигуры.

Игра шла медленно, Ания долго думала, ведь она не играла уже давно. Молодой барон ждал её терпеливо, иногда подсказывал, если Ания делала неправильный ход, а однажды даже «проглядел» слона. Она была в восторге, и только к концу игры поняла, что он ей поддаётся, потому что он позволил ей выиграть.

– Вы поддались… Конечно, поддались, я никогда бы вас не выиграла. Это же смешно!

Она выговаривала ему, а он смотрел на неё, склонив голову к плечу, и еле заметно улыбался. Ания принялась расставлять резные фигуры на доске, аккуратно выставляя каждую на свою клеточку.

– Как вы? – шёпотом спросил Орвил и глянул через бровь в сторону камеристки: не слышит ли?

– Терплю… – так же шёпотом ответила Ания.

– Что с ребёнком?

Ания в ответ пожала плечами, давая понять, что никак, вздохнула, вспоминая последствия всего этого.

– Он всё так же к вам? – Он не договорил вопрос, но было и так всё понятно. Ания опустила взгляд и чуть приметно кивнула. Барон ругнулся через зубы, и, видимо, камеристка что-то услышала, спросила резко:

– Что вы там шепчитесь? Тайны у вас там, что ли? Миледи? Милорд? Вы же взрослые люди! Почему я должна делать вам замечание?

Ания поднялась на ноги и вышла из-за столика, не глядя поставила на доску фигуру белого коня, Орвил глядел на её руку, на эту фигурку, заметил пятно синяка на запястье, и от досады скрипнул зубами. В каком мире она живёт. Этот старик издевается над ней. Она этого не заслуживает! Её надо любить, её надо жалеть, как любую другую молодую красивую женщину! Это какое-то уродство! Вот так вот издеваться над женщиной… Так нельзя! Нельзя! Отец, что ты делаешь?

– Я пойду к себе. Я пришлю кого-нибудь из горничных за своей вышивкой.

Ания пошла к двери под молчаливым взглядом камеристки. Орвил снял с доски фигурку коня и почувствовал её теплоту от рук баронессы, она держала её только что. Поднялся. Если он поторопится, то он её догонит, и тогда, возможно, они смогут переброситься хотя бы парой слов без свидетелей.

Он позвал её по имени, боясь, что не успеет догнать на лестнице, так легко и быстро она бежала вверх.

– Ания! Подожди меня…

Поднялся немного выше и натолкнулся на её удивлённый взгляд.

– Вы с ума сошли! Что вы делаете? Зачем вы зовёте меня по имени? У всех под носом… Вы… вы…

Но он не дал ей договорить, прямо так, стоя на ступеньку ниже, обхватил и притиснул к себе. Ания аж задохнулась и потеряла дар речи.

– Я скучал… сильно-сильно скучал… Как он может? Как он смеет это делать? Господи… – шептал он ей в висок, касаясь губами тонкого покрывала, что из-под обруча опускалось на плечи баронессы.

Ания вдруг расплакалась навзрыд, понимая, что всё это время была такой одинокой, что даже пожаловаться было некому, что доброго слова услышать было не от кого, что всё приходилось держать в себе. Чтобы успокоить её, Орвил ещё сильнее прижал баронессу к груди, чувствуя под пальцами мягкий бархат её сюрко – длинной жилетки.

– Мы не должны… Господи! Это опасно, – шептала Ания чуть слышно, успокаиваясь от слёз. – Если он узнает, если вдруг… Нельзя. Нельзя…

– Я знаю, – ответил он, а сам не отпускал.

– Это не разумно. Если хоть кто-нибудь из слуг, горничных, да что там говорить… Кора следит во все глаза, ест с его руки…

– Я знаю.

– Нельзя… – Ания оттолкнулась от него, уперевшись ладонями в грудь, глянула в лицо. – Почему всё так? Почему всё неправильно? – Орвил пожал плечами в ответ. – Почему он, а не вы? Почему?

– Так вышло, ни от вас, ни от меня это не зависело.

– А от кого? От кого зависело?

Он снова пожал плечами и ответил:

– Есть что-то или кто-то выше нас, тот, кто расставил всё так. Никто не виноват.

Ания вздохнула.

– Мне пора. Спасибо вам. Спасибо за поддержку.

Она сделала шаг по лестнице вверх, а барон всё ещё задерживал её руку, пока, наконец, не отпустил, с тоской глядя снизу вверх.

– Спокойной ночи, миледи…

– И вам…

– Храни вас Господь.

Они прощались и не видели, что на лестнице в полумраке стояла и слушала их старая камеристка, она пошла сразу же следом за бароном и успела догнать его в последний момент.

* * * * *

Встретили Рождество. Отстояли службу в местной часовне, посетили собор в ближайшем городе, в замке прошёл праздник с богатым застольем, подарками и поздравлениями. Приехали гости. К барону Элвуду приехал его хороший знакомый, сосед, барон из Дорга вместе с супругой Марин. Ания помнила их ещё по свадьбе, именно эта женщина на охоте предлагала ей завести себе молодого любовника из свиты мужа, предупреждала быть очень осторожной.

При встрече барон Годвин оглядел Анию с головы до пят и улыбнулся, добавил старому барону Элвуду:

– У вас очень симпатичная жена, По-моему, она похорошела после того, как я её видел.