Прежде, чем я напишу, чем опасна мать-нарцисс для своего ребенка, я скажу следующее: всякий человек с психическими акцентуациями, неврозами, психозами, прежде всего – жертва своего детства и всей жизни – она его лепила, как могла, а он от нее спасался, как мог. И продолжает спасаться.
И, разумеется, своим детям он может передать только то, что есть у него самого.
Что такое двадцать лет для девушки? Это еще то время, когда человек только начинает понимать устройство жизни. Только начинает понимать свои неврозы. Ему еще самому забота нужна, а его бросают с ребенком. Мужчина вряд ли способен справиться с психологическими проблемами жены, хотя она и надеется на это.
И что ей остается? Только усиливать защиты, защиты против всего – даже и собственных детей. Вот девушка 23 лет, например, у нее ребенок, муж ее начал пить, а она не знала, что это не лечится. Она нервничает, она боится, что ей делать? И тут она понимает, что только взять все под свой контроль – иначе, у нее нет шансов выжить. И она начинает манипулировать. Всеми – мужем, детьми и даже сама собой. Это трудная жизнь. Но никто ее не спасет в этом, потому что слишком много лжи откроется, если начать вскрывать все травмы.
Но дети… «Вот вырастешь – поймешь!» – говорит молодая мать девочке-школьнице. А девочка не хочет откладывать понимание на потом. Она уже травмирована. Она уже – часть мистерии, которую разыгрывает мать для мира, для мужа, для детей, чтобы спасти себя.
Ее святость, идеальность – показная, декларативная становится ее оружием, ее средством обвинить всех вокруг в том, что они несовершенны. А она… Она жертва не только обстоятельств – своего детства, например, но и настоящего: мужа, который вечно все делает не так. Она могла бы это изменить, но тогда он станет лучше и может уйти. Поэтому она не помогает ему улучшиться, она унижает его своими насмешками и критикой.
То же самое и с детьми. Несомненно заботясь о них, она не забывает и детей сделать виноватыми, потому что виноватые, они не опасны ей. Виноватые не смогут ее критиковать и развенчать перед мужем, у которого она отнимает карьеру, будущее, возможность прожить более-менее достойную жизнь. Она торопит его, упрекает. Он постоянно чувствует вину, ошибается и снова чувствует вину. Потому что он тоже травмирован, он влюблен в эту манипуляторшу, которая больше всего боится, что они все вместе – дети и муж – соберутся вместе и покажут ей то, что она есть на самом деле – маленькая девочка, которая хочет крикнуть миру: «Я вас всех ненавижу!»
И у нее есть повод ненавидеть. Ее святость ловушка. Она бы хотела быть страстной, чувственной, ошибаться, взлетать. Но все, что она может позволить себе – приносить себя в жертву своей надуманной идеальности, чтобы оттуда, с высоты святости, наносить травмы близким. Потому что это позволяет ей держать все под контролем. А контроль – это ее единственное спасение в мире, который враждебен.
Она может любить растения, насекомых, стихи, музыку, но только в тех пределах, где нет опасности ее памятнику, который она создала такими усилиями из своей внутренней девочки.
1. Сознательно или подсознательно мать-нарцисс постарается убить будущее своих детей.
Она будет вкладываться в их образование, чтобы они не смогли ее упрекнуть, но как только они захотят извлечь из своего образования пользу и выгоду, она начнет прибивать их критикой. «Ты недостоин! Да куда ты-то? Да какой из тебя психолог? Ты? Художник? Вот Шишкин – художник!»
Она и себя может считать недостойной лучшего – втайне. Или демонстративно: смотрите, какая я честная, я честно говорю, что я недостойна! Но по сути это снова манипулирование: «Если уж я недостойна, то ты-то куда?» И тут же упрек: «Я столько сил потратила на твое образование! Я думала, что уж у тебя-то будет все хорошо!» А то, что ее ребенок ночами корежился от тошноты, резал вены, чтобы прекратить эти боли бесконечные пытки от постоянного голоса где-то внутри «Ты? Не смеши меня! Какой из тебя инженер? Вот Ломоносов!»
И даже если все вокруг говорят ребеночку, что он гений, он возвращается домой, в свое одиночество, а там его виртуальная мать: «Да они просто стебут тебя! Смеются!» «Но они платят мне деньги, мама!» «Это они из жалости! Не строй иллюзий!» Поэтому ребеночку матери-нарцисса очень нужна другая мать, которая может встретить его после концерта, обнять и сказать: «Боже! Как это было потрясающе! Я так рада!» Без зависти быть на одной волне. И ребеночек ищет новую мать среди партнеров. Но ни один партнер не готов быть вместо вашей мамы. У него есть своя жизнь.
А когда партнер искренне радуется успеху такого «ребенка», то в момент самой большой радости вдруг снова звучит голос: «Да тебя просто жалеют! На самом деле ты никто!» Это ребенок – сирота. О, да! Это эмоциональное сиротство. И тем оно тяжелее. О тебе заботились, одевали, кормили, учили, но не было одного – не было искренней радости. И все твои победы были не в твое будущее, а жертвоприношение для матери, чтобы она хоть раз сказала: «Я горжусь тобой. Ты сделал это очень круто». И чтобы в ее глазах не было ни зависти, ни критики.
Этот ребенок всегда одинок, потому что он привык, что лучшее, что может ему дать его мать – это оставить его в покое. Она не может чувствовать его. Она может его только переделывать. Так же, как своего мужа – подгонять под свой шаблон. У такого ребенка нет опыта любви, когда тебя любят тем, что ты есть. И такому как ты есть помогают выбрать успешный для твоей природы путь.
Она гладила ее по голове и случайно выколола глаз – это про мать-нарцисса. Она гладила дочь по голове и смотрела на гостей – верно ли они реагируют на ее красоту и не ее разряженную, замученную прическами дочку, которая никак не хочет улыбаться гостям, вечно надутая, как мышь, сидит в углу и что-то там бормочет своим игрушкам.
Она заботится о своем ребенке, но ровно столько, сколько считает нужным. Больного она отведет к врачам, чтобы исполнить свой долг, поставить галочку. Не более того. Она снова идеальна. И ей теперь наплевать, что ребенок сутулится от непомерной ноши ее психики. Она будет бить дитя по спине и кричать: «Я же сказала тебе – не горбись!» Но никогда не поинтересуется, что можно сделать, чтобы спина ребенка была сильнее, и ему легко было держать осанку. Мать-нарцисс не думает про ребенка, она думает о том, что она должна сделать, чтобы выглядеть идеально.
Поэтому у нее есть неразрешимые задачи, которая она решает в свою пользу: ребенок-неряха, шизотипик, шизоид, не от мира сего – такой уродился, весь в отца! А ведь можно просто доброжелательно учить тому, что ребенок не умеет сам. Ведь когда она подсказывает своему «маугли» правила поведения, он запоминает их и больше не делает ошибок. Но ей невдомек, что ее ребенок «маугли», потому что она всегда смотрела на него как на глину для лепки.
Поэтому ребенок ее одинок в своем горе. И он ищет другую маму – ту маму, которая даст ему эмпатию и сочувствие. Но поскольку он не умеет быть в состоянии эмпатии защищенным, у него нет навыка, он, встречая возможного эмпата в партнеры, деградирует в глубокое детство – туда, где была эмпатия – грудь матери, голос, укачивание, бережность. Там, в глубоком детстве это было. Но потом, когда ребенок стал расти, эмпатия закончилась, он стал говорить, понимать и стал опасен для матери-нарцисса тем, что может понять ее и вывести на чистую воду.
Поэтому, как только он начал говорить, ему осталось:
– подозрительность
– критика
– шизофреногенная среда
– эмоциональное одиночество
– постоянная критика личности
– проникновение в его «Я» (вместо эмпатии)
– манипуляция
– виновность без вины и т. д.
Деградируя в младенца, ребенок такой матери, будучи взрослым, становится для своего партнера чистым испытанием. Это можно сравнить с общением с человеком, который не знает языка. Он хочет высказаться, но у него нет слов для этого. И этот немой пытается перевесить отвественность за свою немоту на партнера.
Младенец всего пару лет пребывает в состоянии немоты. Его язык – плач, смех, крик и улыбка. Но если взрослый деградирует эмоционально в состояние младенца (единственный опыт близости и эмпатии с матерью), то сопровождать его развитие в эмпатию школьника, а потом юнца и взрослого не под силу даже и серьезным коучам. А уж партнеру эти игры в младенца и вовсе вредны и болезненны.
А мама рисует себе свое идеальное лицо перед зеркалом, создает из себя идеал. Отец, очарованный и виноватый, молится на нее, чувствуя свою постоянную недостойность. И на все попытки невезучего ребенка объясниться, разобраться, что с ним не так, мать-нарцисс отвечает ему: «У тебя своя голова должна быть!»
И, как и в детстве, она равнодушна к его боли. Она чувствует эмоциональную боль своего ребенка обвинением против нее. Она заботится о нем, но не позволит вырваться из контроля и чувства вины. Ее улыбка ядовита: «Я учу вас, неслухов, но все бесполезно!»
Не научив ребенка контейнировать свои боли, мать обрекает его на неприспособленность ко взрослым отношениям. Вместо громкого «Давай! Ты справишься!», когда четырехлетний ребенок провалился в глину и испуган тем, что не может вырваться из нее, мать должна протянуть ему руку и вместе с ним выбраться из ловушки. Отчаяние ребенка, из которого его не ввела эмпатичная мать теплом и уверенностью, остается навеки с ним. Вырвавшись из глины, малыш не рад победе. Он еще не понимает, что такое победа, он травмирован и растерян тем, что мать оставила его один на один со смертью.
Это ведь для нее глина была просто большая лужа, а для ребенка ощущение того, что его тянут вниз, засасывает нечто более сильное, чем он, катастрофа. Ему важнее было справиться с гигантизмом ужаса, чем научиться выползать из глины. «Ты все платье испачкала!» – скажет мать, встретив дочурку, которая преодолела смертельно-опасное препятствие (по ее ощущениям). «Ты испугалась?» – должна была спросить мать и не пренебрегать чувством ребенка, не оставлять его в одиночестве.
Но мать-нарцисс или мстит своему ребенку за свое травматичное детство, либо она просто настолько закрылась от мира в своей раковине, что не чувствует даже собственную дочь. Особенно, если всем очевидно, что ребенок конкурент матери по очарованию и харизме.
Вы видели детей шоу-звезд?
С одной стороны мать-нарцисс оставляет ребенка быть самостоятельным, а с другой, когда он это делает по своей воле, не под ее контролем – это угроза для нее. Потому что неизбежная сепарация для нее предательство.
Она в тайне радуется, когда ее дочь потерпела фиаско с замужеством – «Вернется ко мне!», она находит новые поводы, чтобы поссорить сына с женой. Потому что она родила детей не для них, а для себя, чтобы они прожили ее жизнь, а не их жизнь.
Она готова принести ребенка в жертву, только бы он остался с ней. А ребенок несет эту травму к своему партнеру. Памятник таким партнерам.
Но не надо обвинять мать-нарцисса, так же, как и отца. Это травмированные дети. Они все жертвы семей:
– надо было за кого-то, война же
– а как еще получить квартиру? А где жить?
– залетела случайно, потом уже как-то стыдно было
– все выходили, и я вышла замуж
И так далее. «Я все делала ради вас, а вы!» – кричит из матери-нарцисса ее маленькая брошенная отцом или матерью девочка. «Тогда зачем ты родила меня?» – возражает ребенок. А мать-нарцисс не может признаться, что ей одиноко и страшно. Она делает героический вид и отвечает: «Ты что, дурак, что ли? Все люди рожают детей!» «Но я не все, и ты не все!» – отвечает ребенок. «Уходи! Не хочу говорить с таким идиотом!» – в ярости мать выгоняет ребенка из дома, и он, почти счастливый скитается по друзьям, окраинам, там, в сиротстве, ему лучше. Там его никто не обвиняет.
Почему мать не могла бы просто быть человечной и сказать, что нуждается в общении? Потому что тогда ей пришлось бы принять не ее правила и признать свою неидеальность.
Она врет и постоянно страдает от своего вранья, но потерять контроль – страшнее. Она прячет деньги в диване и забывает. Потом она жалуется, что ей жестко спать на старых пружинах. Сын выносит диван, но он же не знает про деньги, и потом удивлен – почему на помойке такой ажиотаж. Кому-то повезло – дети решили поиграть с диваном и нашли пачку купюр.
Страх – страх, сложенный в пачку купюр – вот, что такое душа нарцисса. И эту душу он не променяет ни на какую любовь, потому что страх и любовь несовместимы.
Успехи детей подсознательно оскорбляют мать, и она все сделает, чтобы они были неудачниками. Чтобы она могла сказать «Вы же не слушали меня!» Тогда она сможет считать своих детей неудачниками, виноватыми в своих неудачах, хотя это всецело ее эмоциональная заслуга. Вернее заслуга ее травмы.
Уважение? Нет. Не слышали. Не уважая себя, компенсируя это поклонением, нарцисс не может уважать никого.
О проекте
О подписке