Она подробно поведала свою эпопею с настырным типом в кафе и поделилась своими соображениями и подозрениями. Коротков ничего не записывал, зато включил диктофон.

– Внешность запомнила? Сможешь описать?

– Запросто.

– Адрес кафе еще раз скажи, четко и чуть погромче. И перечисли приметы того парня как можно подробнее.

Лиля послушно повторила адрес и описала приставалу. Его лицо до сих пор стояло у нее перед глазами.

– Дядя Юра, – умоляюще произнесла она, когда диктофон выключили, – вы понимаете, что папа сделает, если узнает про эту историю? Он меня из дома не выпустит, я же могу быть свидетелем. А вдруг этот тип начнет меня искать?

– Так и в самом деле, а вдруг начнет? Лилька, я все понимаю насчет личной жизни, она у меня самого всегда была бурной, и я с уважением отношусь к чужим романам. Но к чужой безопасности я отношусь с еще большим уважением. Я, конечно, не трепло базарное, и отцу я ничего не скажу, раз уж ты так просишь. Но я бы тоже советовал тебе затаиться и рядом с институтом не мелькать. Любовь любовью, но жизнь – она, знаешь ли, как-то дороже.

– Дядя Юра, – пролепетала она, чувствуя, что сейчас расплачется.

Ничего не помогло, он все-таки расскажет папе и посоветует ему запереть дочь дома.

– Ну что «дядя Юра, дядя Юра»? Давай думать, как выходить из положения. То, что ты рассказала, может оказаться очень важным. И нужно позаботиться о твоей безопасности.

– Дядя Юра, я вам даю честное слово, что никуда от института дальше чем на десять метров не отойду. Из дома – сюда, отсюда – домой. Никаких кафе, никаких забегаловок. Я буду после занятий вызывать такси прямо к институту, и он не сможет меня выследить, даже если очень захочет.

– Такси – это хорошо. Но это не решение проблемы. А вдруг у него есть машина? Или он будет караулить тебя у выхода? Он ведь тоже может взять такси и сидеть в нем, пока ты не выйдешь. Поэтому было бы неплохо, если бы тебя твой парень провожал до самого дома. Прямо до квартиры. Ты сможешь с ним договориться?

– Смогу, – пообещала она, стараясь говорить как можно правдивее.

– И никаких случайных знакомств на улице, ты меня поняла?

– Конечно, дядя Юра. Я вообще на улице не знакомлюсь, вы же моего папу знаете, он меня с детства дрессировал.

– И никаких разговоров об этой истории. Ты, кстати, рассказывала кому-нибудь?

– Нет. Это же в пятницу вечером было, а в понедельник все узнали про Кузину, только про нее и говорили.

– Вот и ладно, вот и не рассказывай никому. И парню своему не говори. Даешь слово?

– Даю. А как же я ему объясню, почему меня надо провожать до самой квартиры? – Лиля решила играть до конца, хотя никакого парня на курсе у нее не было и объяснять она никому ничего не собиралась. Но хотелось быть достоверной.

– Да никак не объясняй. Просто скажи, что ты боишься, вот и все. У страха нет объяснений, он иррационален. Если по городу разгуливает маньяк, убивающий студенток, то нет ничего странного, если студентки боятся.

Из института Лиля ушла в тот день вполне успокоенной. Конечно, взрослым верить не особенно-то можно, особенно если это друзья родителей, девушка знала это по опыту. Обязательно «сдадут» при первом же удобном случае, ведь слово, данное ребенку, совершенно ничего не весит, а уж если сравнивать его с весомостью взрослой дружбы, то и вовсе говорить не о чем. Но, во-первых, дядя Юра, если и сдаст Лилю отцу, то сделает это, скорее всего, не сразу, и у нее есть в запасе хотя бы несколько дней, чтобы… Ну, короче, все понятно, зачем ей нужны эти несколько дней. И во-вторых, даже когда папа обо всем узнает, она сможет сослаться на Короткова, мол, он все знал и дал ей подробные инструкции, как себя вести, а в том, чтобы она сидела дома, никакой необходимости не видел. Вот так. Вы, родители с друзьями, считаете Лилю маленькой и глупенькой, ну и считайте себе на здоровье. А она все равно найдет способ сделать то, что ей хочется, не вступая в открытые конфликты и не отстаивая свои права с дурацкой демонстративностью.

Игра стоила свеч. В этом Лиля убедилась на следующий день, когда утром спустилась в метро. Незнакомец в распахнутом кашемировом пальто стоял на своем обычном месте. И ей даже показалось, что он смотрел на лестницу. Неужели ждал ее?

* * *

Запирая дверь и спускаясь по лестнице, Вера привычно порадовалась удаче, благодаря которой ей удалось купить эту квартиру. Если бы ее продавали предусмотрительные и расчетливые немцы, она стоила бы, пожалуй, раза в полтора дороже, а то и в два. Но продавали ее русские, у которых что-то не заладилось с бизнесом и срочно понадобились деньги, поэтому двухкомнатную квартирку в самом центре Баден-Бадена они выставили на продажу по просто-таки смехотворной цене. И опять же повезло, что Вера узнала об этом первой, от общих знакомых, быстренько подсуетилась и стала владелицей недвижимости, позволившей ей получить вид на жительство в Германии.

Выйдя на Леопольдплатц, Вера заглянула в газетный киоск, купила пару русскоязычных газет и направилась по Софиенштрассе в сторону бассейна, имевшего пышное название «Термы Каракаллы». Любителям плавания делать там было нечего, но Вера плавать и не любила, зато ей нравились термальные целебные воды, множество гидромассажных установок, бани и прочие водяные удовольствия. В бассейн она ходила три раза в неделю и непременно утром, прямо к открытию, пока народу совсем мало и есть свободные места на всех массажных устройствах.

На ресепшене она купила билет на пять часов пребывания, хотя сначала собиралась пробыть здесь всего три часа. Но когда она проснулась, за окном светило солнце, и Вера рассчитывала после бассейна погулять в свое удовольствие, подняться в гору, дойти до Розового сада, однако в восемь утра, когда она подходила к Термам, небо уже затянуло сизыми облаками, и стало понятно, что еще чуть-чуть – и пойдет дождь. Так что ну ее, прогулку эту, лучше в воде поплескаться да ароматным паром в банях подышать.

Девушка на ресепшене приветливо улыбнулась, постоянных посетителей здесь знали в лицо, и Вера улыбнулась ей в ответ. Настроение было превосходным. Она почти бегом поднялась по широкой лестнице, прошла через турникет, не забыв посмотреть на высветившееся на мониторе время, когда она должна покинуть бассейн: 13.08, ни минутой позже, иначе этот же самый турникет не выпустит ее обратно, пока она не заплатит дежурному за еще один час пребывания. Вера быстро разделась, натянула купальник и направилась в душ, а через десять минут она уже наслаждалась массажем в открытой части бассейна, лежа в теплой воде и подставив плечи и шею под мощную струю, бьющую из выложенной диким камнем стены. На лицо упали первые прохладные капли дождя, и она вдохнула полной грудью. Вот это она и любила больше всего: очень теплая вода, поднимающийся над ней пар, холодный воздух, которым так сладко дышать, и дождь.

Через два с лишним часа, пройдя все виды гидромассажа по нескольку раз, Вера взяла с лежака свое полотенце и поднялась по лестнице в бани. Сняла мокрый купальник, аккуратно сложила на полочку специального стеклянного стеллажа, обмоталась полотенцем и не спеша отправилась в витаминный бар. Взяла стакан травяного чая и собралась было сесть на шезлонг у окошка, когда чья-то рука осторожно прикоснулась к ее плечу.

– Ты меня избегаешь, или мне показалось?

На мгновение Вера испытала некое сложное чувство, состоящее в равных долях из неудовольствия, удовлетворения и испуга. Не выдержал все-таки, примчался! Задергался. Просто так? Или что-то заподозрил?

Или увидел то, чего не должен был видеть?

Но мгновение – оно и есть мгновение, и длится оно не час и даже не минуту, а куда меньше. И когда она обернулась к стоящему за спиной мужчине, впечатление было такое, что обернулась она сразу и никакого такого мгновения и не было.

– Валера! Ты меня напугал. Зачем ты приехал? Мы же не договаривались.

– Поэтому и приехал. Ты давно не звонила. Я соскучился.

Он наклонил голову с явным намерением поцеловать Веру, она послушно подставила губы и даже изобразила движение навстречу ему, словно хотела прижаться к его груди. Но не прижалась. Сразу после поцелуя поднесла стакан к губам и начала небольшими глоточками пить чай.

– Давай присядем за столик, – предложила она. – Ну, как ты, милый? Как у тебя дела?

– Это я должен спросить, как у тебя дела, – мягко возразил Валерий. – От тебя что-то ничего не слышно. Неужели до сих пор не нашла?

– Мне что-то не везет, – со вздохом пожаловалась Вера. – Наверное, полоса везенья закончилась.

В общем-то она была на сто процентов уверена в своих актерских способностях и в умении обмануть кого угодно и по любому поводу, но на всякий случай ловко спрятала глаза, отпивая чай. С Валерием Воркулем расслабляться не стоит, вся история их отношений показывала, что с ним Вере никогда не удавалось справиться так же легко, как со всеми прочими мужчинами в ее жизни, а было их ой как немало. Может быть, дело в том, что он не такой, как все, а может быть, в том, что его единственного она действительно любила. Когда-то. Много лет назад. Сейчас-то уже не любит. Но ведь любила же… И он уверен, что Вера любит его до сих пор.

– Ну ничего, – Валерий ободряюще улыбнулся, – уже апрель, вот-вот начнется сезон, народу прибавится. Но это неправильно, что ты пропадаешь, не звонишь мне, Веруня. Неудачи – не повод для молчания. Неудачи у каждого бывают, но мы же с тобой вместе. И должны быть вместе. И будем вместе.

– Да, конечно. – Она рассеянно обвела глазами помещение, на секунду задержала взгляд на молодой женщине, расстилающей полотенце на лежаке, и с удовлетворением отметила, что у той, несмотря на возраст, уже отвисает животик и грудь потеряла упругость. Нет, никаких комплексов в этих Термах у Веры никогда не возникало, особенно в банях, где все голые. Это на улице и в модной одежде женщина может выглядеть так, как ей хочется, а здесь вся правда на виду. И правда эта такова, что по-настоящему хороших тел не так уж много, что у мужиков, что у баб. Даже у молодых. Откроешь модный журнал, и сразу появляется ощущение, что весь мир состоит исключительно из красивых людей, и ты на их фоне выглядишь не то уродцем, не то непонятно кем, а придешь сюда, в бани, где ничто от глаз не скрыто, ни вислые животы и груди, ни дряблые руки, ни целлюлитные бедра, ни некрасивая форма ягодиц, и понимаешь, что «одетой» красоты в этом мире навалом, а вот натуральной – наищешься.

Так что Вера со своими аппетитными округлыми формами отнюдь не хуже других смотрится в свои сорок-то лет, а то и получше многих.

– И все-таки это неправильно, что ты здесь появился, – сказала она. – Это очень неосторожно. Нас не должны видеть вместе.

– Да глупости, солнышко, нас здесь никто и не увидит, – возразил Воркуль. – Мы же голые. И это бани. Здесь никто ни на кого не смотрит, никто никого не разглядывает, это не принято. Я потому и приехал именно сюда, а не к тебе домой, я же знаю, что ты бываешь в Термах три раза в неделю по утрам. Здесь абсолютно безопасно, поверь мне.

– Все равно ты не должен был приезжать без звонка, – упрямо повторила Вера. – Мало ли что… А вдруг я здесь… ну, не одна.

– А с кем? – удивился Валерий. – С этим твоим, как его… Ну, с этим, что ли?

– Да хотя бы и с ним, – сердито ответила она. – Мне совершенно не нужно, чтобы он ревновал.

– Не понимаю, чего ты за него цепляешься? Нашла сокровище.

– Не тебе судить, милый. Он по крайней мере рядом со мной всегда, когда мне нужно, а ты далеко, ты вообще в другой стране. Я же без языка здесь пропаду, ни один вопрос не решу. Знаю двадцать слов, но этого хватает только на то, чтобы делать покупки, да и то не все, а лишь самые простые.

– По-моему, проще выучить уже наконец немецкий, чем терпеть около себя всякую шваль. Тебе не приходило в голову, что я тоже могу ревновать?

– Ты умный, миленький, – Вера ласково улыбнулась, – для тебя выучить язык не проблема. А я глупая, мне языки не даются. Не сердись на меня. И потом, я знаю, ты не ревнив.

Она поставила на столик пустой стакан.

– Ну что, пойдем попаримся, раз уж я здесь? – предложил Валерий.

– Иди один. Не надо нам вместе…

– Вера, но я же объяснял тебе! – Он начал раздражаться.

– Я слышала. Но есть и другие соображения.

– Какие?

– Я работаю. Я делаю то, что должна. Ты ведь никогда не интересовался, как я это делаю.

– Так ты, что… здесь, что ли? – изумился он.

– И здесь тоже. А как ты думал, милый? Наш с тобой контингент обязательно приходит сюда, потому что сюда рано или поздно приходят все. Иногда они приходят в одиночестве, и тогда для меня это бессмысленно. Но иногда они приходят по двое, по трое, компаниями. И разговаривают. А у меня есть уши, и я слушаю. И если слышу то, что мне интересно, беру этого человека в работу.

Воркуль посмотрел на нее не то изучающе, не то с уважением, Вера толком не поняла. Ей никогда не удавалось правильно прочитывать его взгляды.

– Я думал почему-то, что ты только в казино…

Ну конечно, он думал. Он вообще ни о чем не думал, пока у Веры все получалось с завидной регулярностью. Примерно раз в два месяца ей удавалось найти то, что нужно, и Воркуля все устраивало. Раз в два месяца он получал деньги и был доволен и счастлив. А теперь вот уже пятый месяц пошел – и ничего. То есть это он так думает, что ничего. Вот и пусть думает, пусть считает, что у Веры наступила черная полоса. Не нужно ему знать правду. Если Вера до прошлой осени еще в чем-то сомневалась, то после поездки в Страсбург – всего сорок пять минут езды на машине от Баден-Бадена – все сомнения отпали. Теперь она будет играть по своим правилам.

Она протянула руку, погладила Воркуля по запястью.

– Иди, милый. И не подходи ко мне больше, хорошо? И не приезжай сюда, пока я сама не позову. У меня здесь налаженная жизнь, и если мой друг меня бросит, мне придется трудно. Женщина при мужчине – это одно, а одинокая женщина – это совсем другое. Это неправильное явление, которое вызывает пристальное внимание и всяческие пересуды. Русская диаспора здесь большая, и все друг друга знают.

– Но в гостиницу ко мне ты придешь? Я снял номер здесь неподалеку, прямо рядом с чешским рестораном.

– Валера, не искушай меня, – она улыбнулась печально и многозначительно. – Я тоже соскучилась по тебе, но дело есть дело. Иди попарься как следует, потом отдохни у себя в гостинице и уезжай.

– Вер, я люблю тебя…

– Я тоже тебя люблю. – Она мысленно поморщилась от фальши этих слов, потому что не только она его больше не любила, но и он ее тоже, и Вера об этом прекрасно знала. – Но все равно надо сделать так, как я говорю. Так будет лучше. Мы с тобой не в России, и наше русское «авось» здесь не срабатывает. Нам надо быть осторожными и предусмотрительными. Иди, милый.

Валерий поднялся вроде бы неохотно, но теперь Вера знала, что не может доверять собственным впечатлениям. Он актер ничуть не хуже ее самой. Высокий, все еще стройный, широкоплечий, хотя талия уже начала расплываться, да и брюшко наметилось. И волосы на груди седеют. Боже мой, как она его любила! Когда-то… А теперь что? Теперь он стоит перед ней почти совсем обнаженный, только полотенце вокруг бедер, а она ничего не чувствует, кроме брезгливого раздражения. Было время, когда такая картина не оставила бы ее равнодушной, но все ушло, все растворилось и превратилось даже не в свою противоположность, а в какую-то грязную вонючую лужу, в которую не то что босиком – в сапогах ступить противно. Мужчина, которого она так самозабвенно любила, уходил, а Вера с сожалением думала о том, что из пяти часов, которые она отвела себе на термально-банные удовольствия, полчаса оказались безвозвратно потерянными. Какая проза!

* * *

Восьмого апреля, в четверг, Настя Каменская вновь явилась на кафедру криминологии к своему научному руководителю профессору Городничему. Все произошло в точности так, как предсказывал Чистяков, и первый вариант обоснования темы диссертации и рабочей программы был разгромлен профессором в пух и прах. Особенно сурово бранил он Настю за то, что она неправильно определила цели и задачи исследования, его предмет и объект. Она молча терпела, сжавшись в комочек и сцепив пальцы, потому что насчет предмета и объекта все понимала, более того, дома, после нескольких часов мучений, сформулировала их совершенно по-другому, не так, как было написано в том варианте, что лежал сейчас перед Городничим. Сперва Лешка прочел ей краткую лекцию о том, чем отличается предмет исследования от объекта, а цели – от задач.

– Объект, Асенька, это круг изучаемых явлений, – говорил он, – а предмет – это связи и зависимости. Вот, к примеру, тема: «Влияние приливов и отливов в Черном море на рождаемость мышей». Объектом исследований будут приливы, отливы и численность популяции грызунов, а предметом – то, как состояние одних объектов зависит от состояния других.

Если переводить на понятный тебе язык математики, то объект – это значение показателя, а предмет – функция. Цель исследования – это конечный результат, задачи – это этапы, по которым ты движешься к цели, как по ступеням, поэтому задачи должны быть логически последовательны и необходимы для достижения цели. Именно необходимы, то есть лишних задач, которые либо не ведут к цели, либо дублируют другие задачи, быть не должно. Изящество научной работы состоит в том числе и в ее лаконичности, в ней не должно быть ненужного груза.

Настя сначала веселилась, потому что Черное море и мыши – это смешно, потом стала предлагать варианты формулировок, пока не пришла к таким определениям, которые устроили требовательного и поднаторевшего в научной работе Чистякова.

– Все это замечательно, – констатировал он, прочтя обоснование и рабочую программу, – но для первого раза не пойдет.

– Как это – не пойдет? – возмутилась Настя. – Ты же сказал, что замечательно.

– То, что замечательно, годится только для третьего раза, в самом крайнем случае – для второго. Для первого раза это не пойдет, я ведь объяснял тебе, что и как. Ты хочешь выстроить нормальные отношения с научным руководителем?

– Хочу, – послушно кивнула Настя. – Только я не хочу по аптекам и дачам ездить, я хочу диссертацию написать и защитить.

– Ну, насчет аптек и дач – тут я тебе ничем не могу помочь, это уж от тебя самой зависит, как ты себя подашь. А если хочешь нормально обсудиться на кафедре и выйти на защиту, не строй из себя слишком умную. Перепиши цели, задачи, предмет и объект, чтобы твоему профессору было за что тебя покритиковать, а когда он начнет тыкать тебя носом в твои ошибки, кивай, благодари и кланяйся, задавай вопросы, выслушивай его объяснения и обещай все исправить. А уж во второй раз принесешь ему вот это, – Алексей потряс листками, которые держал в руке. – Хотя лучше бы, конечно, не во второй раз, а в третий, но ты у меня девушка нежная, двух сеансов несправедливой критики, пожалуй, не выдержишь.

И вот теперь Настя сидела в кабинете Городничего и покорно слушала его нелицеприятные высказывания в адрес подготовленных ею документов. Поразительно, но Лешка предугадал не только развитие событий, но даже отдельные фразы и словесные обороты. Неужели научное сообщество до такой степени однородно? Ведь у Лешки окружение – математики, технари, а здесь – криминология, юриспруденция, одним словом, сплошная гуманитарщина. Чудеса какие-то! Ей было одновременно противно, немного обидно и очень смешно. Но улыбаться нельзя, надо быть серьезной и внимательной.

Аудиенция закончилась быстро, вероятно, профессор куда-то торопился. Следующий вариант обоснования и рабочей программы он велел принести в понедельник, потом посмотрел расписание, обнаружил, что в понедельник у него занятий нет и, стало быть, приходить на кафедру с утра не нужно, и назначил встречу на вторую половину дня. Время уходило, и Насте было жаль терять его на такие глупости. Она чуть было не сказала, что может все исправить уже к завтрашнему дню, но вовремя остановилась. Лешка этого не одобрит, а его надо слушаться, потому как он лучше понимает, как себя вести, чтобы нормально защититься. В конце концов, если она уверена в своей правоте, то что ей мешает начинать собирать материал, не дожидаясь, пока профессор одобрит формулировки?