ГЛАВА 1

Очень сложно рассказывать о себе, когда понимаешь, что начинать нужно с самого раннего детства. Не зная всей предыстории, вы просто не поймете те события, которые произошли со мной за последние три месяца. Поэтому начинаю с самого начала и постараюсь объяснить, откуда во мне зародилась ненависть к собственному телу, которая потом разрешилась невероятно удивительным образом.

Я третий поздний ребенок в семье разорившихся аристократов. Разница в возрасте со старшей сестрой Агнией целых пятнадцать лет. Брат, наследник титула и родового гнезда Малфрой Вернер старше меня на целый десяток. Поэтому особой близости у меня с ними никогда не было, как, впрочем, и с родителями. На момент моего рождения матушке исполнилось сорок лет. И она вполне уже могла бы стать бабушкой. Отцу было и того больше. Благо маги живут долго. И выглядели они на тот момент моложаво и привлекательно. Но интересы родителей уже далеко ушли от возни с пеленками и погремушками.

Вследствие всего этого росла я диким цветком, предоставленная самой себе. До определенного возраста меня все устраивало. Престарелая гувернантка, на которую у родителей со скрипом хватило средств, особо не докучала и не ограничивала свободу. Спасибо, что научила читать, писать и сносно объясняться на всеобщем языке, знание которого отличало знать от простолюдинов. Магию во мне никто развивать не собирался, считая, что ее просто-напросто нет.

Брат, гордость родителей, закончил военно-магическую академию, куда сумел поступить бесплатно. И сейчас проходил службу где-то на границе родной Атрии и могучего Ардонелла.

Агнии же посчастливилось родиться тогда, когда в семье еще водились деньги. С ней занимались лучшие гувернантки. В итоге в восемнадцать лет она поступила в академию искусствоведения, хотя дар ее был минимальным. Сестра владела магией ветра и смогла стать адепткой творческого факультета, на котором в том числе готовили артистов балета. Способность к левитации помогала балеринам быть воздушными и выделывать такие пируэты, что простым смертным и не снилось. Только закончить его ей было не суждено. В двадцать ее сосватали за богатого владельца сети ресторанов Грициана Менге. Магии у мужчины не было, зато было много денег. Что и стало решающим фактором. Через три года Агния Менге была примерной женой и матерью замечательного сына. Да, ее муж был очень богат, но не имел титула. Поэтому ему льстило иметь в женах аристократку и магичку, а отсутствие богатого приданого не стало препятствием к браку.

Но я нисколько сестре не завидовала. Отношение к деньгам у детей несколько иное, чем у взрослых. Я имела все, что нужно для детского счастья: огромный сад, гувернантку, которая давала мне свободу и друзей. А то, что в доме становилось все меньше слуг, все больше комнат закрывалось, а мы с матушкой все реже ездили по магазинам, меня совершенно не волновало.

Я редко смотрелась в зеркало. Моими друзьями были деревенские ребятишки, которых меньше всего волновал внешний вид товарищей по играм. И мысленно я видела себя похожей на Агнию: высокой, худощавой, с тонкими музыкальными пальцами и узким лицом, украшением которого был тонкий нос с изящной горбинкой. Ей пророчили большое балетное будущее. А раз ничего не получилось, мечтала, что смогу заменить сестру на сцене.

Но детское счастье разрушили два очень неприятных события. У нас в имении устраивали большой прием в честь бракосочетания Агнии с Грицианом. Матушка нарядила меня в праздничное платье, которое досталось в наследство от старшей сестры. При этом, надевая его на меня, она приговаривала:

– Надо же, старшая сестра носила его в девять лет. А тебе всего пять!

Я, конечно же, очень гордилась, что так быстро росту, и что мне позволили быть подружкой невесты. Меня даже не смутил тот факт, что юбка платья была намного длиннее, чем носили девочки моего возраста. Завязав на талии пояс из голубого атласа и причесав волосы в два хвостика с бантиками, матушка повела меня к зеркалу со словами:

– Елизавета, посмотри какая ты сегодня красивая! – только она звала меня полным именем. Все остальные предпочитала звать просто Лиз.

И я, конечно, подняла глаза, уверенная, что увижу в зеркале воздушное создание, похожее на Агнию. И какой же был шок, когда из-за стекла на меня посмотрела толстощекая девочка с блеклыми волосами и короткими и толстыми руками и ногами. Я несколько секунд смотрела на отражение, все еще не веря, что это я. А затем, громко заревев, умчалась в чулан, чтобы пережить свое горе.

Не знаю, что подумали родители. Но гувернантка быстро меня нашла и привела к отцу. Седьмой граф Вернер имел суровый характер. Он никогда не повышал на нас голос. Обычно хватало его негромкой реплики:

– Как в нашей уважаемой семье кто-то может позволить себе такое неуважение к роду и традициям?

Его тяжелый взгляд, казалось, вынимал из тела душу и прибивал ее гвоздями к стене сарая. И бедная душа трепыхалась на этом гвоздике, не зная, как вымолить прощение и избавиться от унизительного положения.

В тот раз я вытерла слезы и покорно пошла следом за сестрой, неся длинный шлейф от свадебного платья, деньги на которое дал будущий муж.

Память ребенка скоротечна. И я через месяц уже не вспоминала о тех минутах ужаса, которые пережила перед зеркалом. Я снова не видела свое отражение и была вполне счастлива.

Второй раз неприятности ждали меня на первый маленький юбилей. Мне исполнилось десять. Мама решила устроить небольшую вечеринку, на которую позвали Агнию с мужем и детьми. Я очень хотела, чтобы пришли и мои деревенские друзья. Но на робкое желание получила категоричный отказ.

– Елизавета, они нам неровня! Мы с отцом закрываем глаза на то, что ты носишься с ними по улице, как не пристало благовоспитанной леди. Но принимать в доме мы их не будем! – это было очень обидно. Я так хотела накормить моих товарищей по играм именинным тортом. Но идти против родителей не могла.

Зато на день рождения были приглашены две престарелые тетки, которые явно страдали маразмом, и противный двоюродный брат с матушкой. Олаф только и знал, что дергал меня за косички и обидно обзывал булкой. Но он был нам ровней, и это пресловутое равенство открывало ему двери в дом, где я ненавидела его всей душой.

Затем я увидела, как горничная отправляет гостям списки с желательными подарками. Только подарки эти меня совсем не радовали. Скажите, какое счастье десятилетней девочке от новых зимних сапожек? Родители и так по любому мне бы их купили. А деревенские ребята подарили бы настоящую рогатку, камень с дыркой, который в народе называют куриным богом, или что-то еще не менее ценное.

А потом мы с матушкой обсуждали то, что на празднике я просто обязана продемонстрировать свои таланты. Я сказала, что хочу танцевать для гостей!

С той поры, как я нашла старый музафон, принадлежащий когда-то Малфрою, я ни секунды не могла усидеть, чтобы не станцевать под его чарующие звуки. Танцы стали моим наваждением. Мама очень странно на меня посмотрела и уточнила:

– Ты точно хочешь танцевать? У тебя чудесный голос. Может, лучше споешь? – но я была непреклонна.

В итоге с первыми звуками музыки я сделала начальное па. Внутренне ощущала себя белым лебедем, который грациозно скользит по водной глади. Неожиданно мой взгляд наткнулся на коленку, которая выглядывала из-под подола платья. И это не была тонкая ножка балерины. Нога была толстой и оплывшей, а коленка соответствовала ей.

Матушка три дня уговаривала меня, что красота бывает разной. И пухленькие, маленькие женщины котируются у мужчин даже выше, чем худые и высокие. Но я ее не слышала. Рушились детские мечты. Я в один миг поняла, что никогда не буду похожа на Агнию, никогда не заменю ее на сцене.

Ближе к шестнадцати научилась справляться с комплексами и смирилась со своим телом. При этом мне казалось, что я никогда не смогу его холить и лелеять, никогда не полюблю.

Гости, которые иногда приезжали в наш дом обязательно взмахивали руками и говорили:

– Ах, какая красивая девочка! Она настоящая Атрийская роза.

Только и это не спасало меня от мрачных мыслей. Я была белоголовой, розовощекой, с плотным телом и короткими конечностями.

– Лиза, какая ты миниатюрная, прямо как куколка! – твердила мне тетушка Вира, однажды приехав к нам в гости. Но все ее попытки были разбиты в дребезги одной фразой Агнии, решившей навестить родителей:

– Фу, Лиз, какой ты стала толстой! Пора ограничивать свой рацион и начинать худеть!

Только я и так питалась довольно скромно. Просто внешностью полностью копировала матушку. А старшая сестра пошла в отца. И в наше время оказалась на пике моды.

Когда мне исполнилось семнадцать, родители начали говорить, что надо бы отдать меня в гимназию для девиц благородного происхождения. Я даже воспряла духом, так как после гимназии был шанс поступить в академию магии. Но разговоры так и остались разговорами. Родители прикинули и решили, что денег на мое обучение у них недостаточно. Зато я достаточно красива, чтобы сделать себе хорошую партию.

– Дорогой, Агния удачно вышла замуж сразу, как только появилась в свете! Думаю, что и Елизавета сможет повторить успех сестры! – постоянно твердила мама, вызывая в моей душе полное разочарование.

Меня в столицу практически не вывозили. Я там была всего пару раз, и даже ни разу не ночевала. От безысходности и скуки я зачастила в библиотеку, которую содержали в нашем сельском храме. И неожиданно для себя открыла мир книг. Мои родители никогда не читали. Отец был всегда очень занят, поэтому утром пролистывал лишь «Атрийский вестник». А матушка просто не читала. В свободное время она вязала шапочки и шарфики для благотворительного общества. А так постоянно была занята хлопотами по хозяйству. Но я считала излишним менять шторы на кухонных окнах каждый месяц и регулярно начищать серебро, которым давно никто не пользовался.

И вдруг книги дали мне то, что не мог дать никто. Я начала с ними путешествовать, открыла для себя неожиданные стороны магии и узнала о первой любви. И теперь стала ждать ее, как избавление от оков, в которые была заточена моя душа.

Когда исполнилось восемнадцать, я была счастлива и жила в ожидании выезда в свет. Но случилось горе. Умерла тетушка Вира. И наша семья вынуждена была целый год провести в трауре. Я ревела навзрыд, когда тетку опустили в могилу. Матушка скупо улыбнулась, промакивая уголки глаз платочком. Она была уверена, что я так бурно выражаю свою скорбь.

Да, я хорошо относилась к тетке. Будучи старой девой и не имея своих детей, она любила меня и старалась поддерживать. Но вселенской скорби в связи с ее смертью я не испытывала. А бурные слезы были лишь выражением краха моих надежд.