Эрик лежал на животе, и только одна половина лица была обращена к ней. Зеленый глаз открылся, и на видимой половине нарисовалось нечто вроде полуулыбки.

– Привет, милая.

От последнего слова ее тоже немного затошнило. Вот с чем ей придется иметь дело ближайшую пару лет? Нора сделала глубокий вдох и попыталась перевернуть его на спину. Для этого ей пришлось приложить все усилия – расслабленный и порыхлевший Эрик был страшно тяжелым.

– Встать сможешь? – спросила она, впрочем, не особо рассчитывая на ответ. – Ты заблевал весь пол, так что тебе все равно придется убраться отсюда.

– Что? – приподняв голову, невинно уточнил он.

Ей вдруг страшно захотелось дать ему кулаком прямо в лоб или попрыгать у него на животе. Выглядел бывший секс-символ, мягко говоря, отвратительно.

– Ничего, – сквозь зубы процедила она. – Поднимайся и топай в ванную, надо тебя отмыть. Ты воняешь как общественный туалет.

– Милая, – Эрик потянулся к ней, но она немедленно отскочила вверх и в сторону, отходя на безопасное расстояние. – Ты красивая.

Да уж, комплименты от торчка и пьяницы были нужны ей меньше всего.

– Спасибо, – глядя на него с неприкрытым отвращением, сказала она. – Убери от меня свои руки и попытайся хотя бы сесть.

Говорить ему о том, что в скором времени должен приехать его единственный сын, смысла не было. Нора с трудом перетащила Эрика на чистое место, и при этом его тело прочертило по полу дугу из рвотной жидкости. Уже на голом паркете, превозмогая тошноту и гадливость, она расстегнула на нем рубашку и спустила с него заляпанные джинсы, отметив про себя, что он хотя бы не описался – и на том спасибо. Первое знакомство с телом будущего супруга оказалось явно далеким от романтики. Грязную одежду она отнесла в ванную, на поиски которой пришлось потратить драгоценные пять минут, но зато оттуда она вернулась уже с ведром воды и мочалкой. И ей было совершенно наплевать, если это ведро использовалось для мытья пола – сейчас Эрик мог бы посоперничать даже с унитазом.

Она, как могла, отмыла его от грязи и прочих неприятных вещей, а потом переключилась на пол. Ползая на коленках и смывая с деревянного покрова скользкую жижу, Нора попутно прислушивалась к его дыханию. Остаться наедине с новеньким трупом ей вовсе не улыбалось.

Знал ли он о том, что утром должен был приехать Парис? Если знал, то почему так безобразно напился? Нора задавала себе эти вопросы, пока носилась вокруг него с ведрами, тряпками и мыльницами. Она не нашла дезинфицирующее средство для пола, и ей пришлось воспользоваться обычным стиральным порошком.

Ей страшно хотелось пнуть его или хотя бы сделать ему что-нибудь плохое, и если бы она оставила его голым и беззащитным прямо на полу, то этого было бы вполне достаточно, но вместо этого она отыскала тонкое одеяло и, перекатывая его с боку на бок, завернула в теплую ткань. Все-таки на дворе был конец ноября, и лежать вот так, в чем мать родила, да еще и на холодном полу было вредно даже очень пьяным людям. Она еще сомневалась, стоило ли положить ему под голову подушку, когда от парадных ворот раздался протяжный и очень громкий звонок. Не зная, как ответить из дома, она оставила этот бессознательный кокон лежать и выбежала во двор, на ходу оглядывая себя и выискивая следы чужих преступлений на своей одежде.

Ее встретила холеная женщина с обесцвеченной шевелюрой и укутанная в три средние зарплаты обычного человека. Она представилась Розой и забросила (почти буквально) щуплого парнишку лет двенадцати во двор. Все это время она презрительно морщила нос и разглядывала Нору через стекла своих пучеглазых солнечных очков, но так и не сподобилась спросить, кем является женщина, которой она всучила своего сына. Очевидно, сочла ее за новую прислугу – вид у Норы был примерно такой.

Ворота закрылись, и они с Парисом остались одни. Совсем одни, потому что спавший в коридоре своего особняка Эрик был точно не в счет.

Мальчик уставился на нее нечитаемым взглядом и засунул руки в карманы.

Нора понятия не имела, можно ли говорить с ним об Эрике и вообще, что сказать, если он спросит, куда делся его папочка. К ее облегчению мальчик не задавал никаких вопросов. Он послушно прошел за ней в ее пристройку и уселся на диване.

Его первые обращенные к ней слова сразу же вогнали ее в ступор.

– У тебя есть видеоигры? – глядя на нее отцовскими зелеными глазами, спросил он.

– Нет. У меня нет телевизора.

Он покосился на ноутбук и кивнул.

– А что вообще у тебя есть?

– У меня…

Говорить ребенку, что у нее почти ничего нет, было как-то неудобно. Все-таки она чувствовала перед этим пареньком вину – хотя бы за Эрика, который сейчас не чувствовал вообще ничего. Его мать испытывала слишком уж явную радость от мысли, что у нее высвободился целый день, а отец лежал почти без сознания. Нужно было сделать для него хоть что-то.

Долгая пауза сказала все вместо нее, и Парис только покачал головой, а потом вытащил из кармана мобильник и уткнулся в него.

Что с ним было делать? Она не могла оставить работу на целый день, поскольку от этого зависел ее скромный доход. Убедившись, что Парис не строит планов на побег, поиски отца или революционную кампанию, Нора поспешила к своему ноутбуку и надолго засела перед клавиатурой.

Она занималась любой работой. Верстала страницы, писала несложные программы, создавала анимации и строила трехмерные модели. Работа в интернете приносила необходимые деньги, но забирала почти все время.

Только часа через три Парис отложил телефон и стал оглядываться в поисках розетки – игрушка стремительно теряла заряд. Нора без слов указала ему на дальний угол комнаты. Он оказался неприхотливым и немногословным – просто прошел куда надо, воткнул зарядное устройство и оставил погасший телефон прямо на полу. К этому времени она успела справиться с дневной нормой заданий, и потому смогла отодвинуть свой инструмент для зарабатывания денег хотя бы на ближайший час.

– Когда мама заберет тебя? – спросила она, повернувшись к нему.

Парис посмотрел на свое запястье, поджал губы, подсчитывая оставшееся время, а потом поднял лицо:

– Еще три часа.

Его не интересовало, почему Эрик не показывается на глаза и вообще, что с ним происходит. Исходя из этого, Нора сделала вывод, что такие уикенды у мальчика случались не раз. Но кто же занимался им в прошлые времена, когда ее здесь еще не было? Ей хотелось поговорить с ним, но она не решилась даже близко подойти к этой теме. Слишком уж нагло бы это выглядело.

– Я пойду, пожарю сырные шарики, – сообщила она, заглушая желание пуститься в расспросы.

– Это что – обед такой будет? – вяло поинтересовался он, даже не повернув к ней головы.

– Нет, это просто, чтобы перекусить перед обедом. На тебя тоже рассчитывать?

Он ухмыльнулся, на мгновение превращаясь в миниатюрную копию Эрика, несмотря на свои светлые волосы – будущий муж Норы отличался своими роскошными каштановыми кудрями. Позже выяснилось, что блондинистая шевелюра Париса была результатом трудов стилиста – совсем как у его мамы.

– Парочку, – неопределенно дернув плечом, согласился он.

– Хорошо.

Кухня действовала успокаивающе. Правда, тот факт, что Парис остался совсем один, немного ее тревожил, но, несмотря на это, ей было все-таки приятно побыть вдали от него хотя бы немного. У Норы не было специального оборудования – даже обыкновенного миксера или дешевого блендера – поэтому она натирала сыр по старинке, и на готовку уходило много времени. И все же, когда по дому разнесся аромат поджаренных сырных шариков, Парис не удержался и заглянул к ней.

Он по-хозяйски прошел внутрь кухни и сел за стол.

– Ты часто готовишь еду? – неожиданно спросил он.

На этот вопрос отвечать было не стыдно.

– Всегда.

– Ты кухарка?

– Нет.

– И кто ты тогда?

Вот и добрались до самого главного.

– Я, наверное, скоро выйду замуж за твоего отца, – честно, но осторожно ответила она.

– Ты его любишь?

– Разве для этого обязательно любить?

Нельзя было говорить такое ребенку, но он, очевидно, уже и так был отравлен взрослой жизнью и этой проклятой откровенностью отношений. Один развод его родителей уже чего-то стоил.

– А и правда, – философски заметил он, поднимая одну ногу на стул и упираясь в нее подбородком. – Ты с ним спишь?

– Сколько тебе лет? – Она повернулась к нему.

– Двенадцать.

– Нет, я с ним не сплю.

– А если бы мне было восемнадцать, то ответила бы, что спишь?

Разговор становился все интереснее, и Нора радовалась тому, что с плитой было покончено. Она выложила все шарики на тарелку и подсела к Парису за стол.

– Нет, все равно сказала бы, что не сплю. Я живу здесь, а он у себя.

– Как-то плохо верится. Но то, что ты живешь здесь, я уже понял, – сказал он и взял первый шарик.

В результате он съел чуть больше половины, хотя так и не признался, что еда ему понравилась. За это время он успел выяснить почти все, что ему было интересно. Сколько ей лет, чем она занимается, какие книги предпочитает читать и умеет ли играть в видеоигры, а также любит ли кататься на велосипеде и плавает ли где-нибудь помимо пропитанных хлоркой бассейнов. Наверное, ему понравились ответы. Во всяком случае, он разговорился и даже вынул очки из кармана, признавшись, что должен носить их постоянно. Тогда Нора удивилась, что его мама не заметила отсутствия очков, когда оставляла его, на что он ответил легко и просто:

– Мама и сама не всегда помнит об очках. Она же была против. Она не из тех, кто настаивает на брекетах или линзах – предпочитает, чтобы я сам все выбирал. На очках настоял окулист, и она даже разругалась с ним. Но мне все равно. Я же не надеваю их практически – только когда по дому хожу или играю без друзей.

Большеголовый, сутулый, худой и по-мальчишески угловатый, Парис преображался, стоило ему заговорить. За проведенное рядом время они не стали друзьями, но Нора поняла, что если ей скажут провести с ним еще один день, она уже не будет так отчаянно бояться.

Он ушел так же тихо, как и появился. За ним приехала машина, и Парис скрылся за воротами, даже не попрощавшись. Нора не удивилась и этому – он не поздоровался, когда увидел ее. Правила приличия были ему не нужны.

Когда все посторонние скрылись из виду, она немного постояла во дворе, а потом все-таки решила пройти в главный дом. Страх все-таки заполз к ней под кожу, поскольку оставалась небольшая вероятность, что она найдет окоченевший труп непутевого папаши. К счастью, завернутая в белое одеяло мумия уже исчезла с того места, где она ее оставила, и это могло означать только одно: Эрик очнулся и утопал оттуда на своих двоих. Этого было вполне достаточно, и она решила покинуть все еще дурно пахнувшие покои, но хриплый голос остановил ее.

– Как он?

Эрик сидел в кресле возле окна, все в том же одеяле, и смотрел во двор. Нора ответила, не сходя с места:

– Нормально.

– Я дерьмовый отец, знаю, можешь не говорить.

– И не собиралась, – приврав только самую малость, возразила она.

Хотя, лжи здесь было немало. На самом деле ей хотелось исколотить его тем, что попадет под руку, наорать на него, обозвать всеми самыми худшими словами и оставить переваривать все это в одиночестве.

– Рассказывай, – правильно угадав ее намерения, хохотнул он.

Смех был каркающим и неприятным. Он и сам себе опротивел – Нора поняла это по скорбному выражению лица и какой-то отрешенной злости, затаившейся в глазах. Почему-то именно это и смягчило ее.

– Да ладно, – разворачиваясь к двери, примирительно сказала она. – С кем не бывает.

С кем? Да почти ни с кем из тех, кого она знала в прошлой жизни, такого не бывало. И с ней тоже такое не могло произойти в принципе.

– Из тебя такой же утешитель, как из меня отец, – заметил он.

– Я переживу это, – съязвила она.

– Не сомневаюсь. Ты вообще, мне кажется, очень живучая. В смысле, ну кто же еще сможет меня выдержать? Мне бы благодарить тебя за то, что ты отмыла мою задницу и не оставила помирать, а мне отчего-то хочется нагадить как-нибудь еще. Выживешь с таким человеком?

Понятное дело, все это желание «нагадить» пробуждалось от досады на себя и беспомощности перед лицом прошлого – он не мог изменить того, что она увидела и того, что подумала. В ответ на это ему хотелось сделать что-то еще более ужасное и мерзкое. И то, что он честно признался ей в своих желаниях, почему-то подействовало даже успокаивающе.

– Всего пару лет я как-нибудь перетерплю, – пообещала она.

Эрик повернулся к ней и посмотрел на нее усталыми глазами.

– Я должен сказать спасибо, и я говорю тебе спасибо. А теперь уходи, пока я не сделал чего-нибудь такого, о чем потом нам обоим будет стыдно вспоминать.

Дважды говорить не пришлось – она вылетела за дверь, не заботясь о том, что выглядит как испуганная маленькая девочка.

Берт и Эрик ворковали друг с другом, позабыв обо всем на свете. Нора сидела сбоку, и ей казалось, что она скрылась из объектива камеры, хотя Эрик мог видеть ее плечо и выставленный в сторону локоть. Этого было достаточно для того, чтобы он не чувствовал себя беззащитным перед лицом этого маленького тайфуна. Пусть она ничего не говорит и никак не вмешивается в их небольшой совместный обед (по правде говоря, для Эрика это был уже ужин) – главное, чтобы была рядом. Без нее он чувствовал себя так, словно у него отняли способность думать и связно говорить, особенно когда перед ним сидел счастливый и излучавший любовь Берт. Он знал, что не заслуживал такой любви, но не мог отказаться от нее. Когда-то Нора сказала, что ему не обязательно пытаться заслужить любовь сына – он должен постараться отвечать ему в полной мере. И он старался, цепляясь взглядом за сверкавший на краю экрана локоть своей бывшей жены и делая вид, что откусывает кусочки сырных шариков, которыми его так добросовестно потчевал младший сын.