Она родилась некрасивой. Глубокая посадка глаз, нос-картофелина, фигура с широкой костью – похвастаться нечем. Впрочем, Алевтина смирилась с тем, что вряд ли будет счастливой её жизнь. И вряд ли будет у неё семья, муж. Этих вряд ли накопился целый список, но главный пункт в нем был совсем невесёлым и терзал душу: вряд ли у неё будет ребёнок.
Будучи совсем юной, Алевтина смотрела на более симпатичных и удачливых девчонок и не понимала, почему так неправильно поделено счастье между людьми: ей даже крох не досталось. Да, жизнь несправедлива, надо признать этот факт. Она утвердилась в этой мысли, когда один за одним ушли родители. Але тогда едва исполнилось двадцать. Ушли в мир иной, оставив девушку одну на белом свете. Её маленький мирок сузился до крохотной квартирки, где только и было ценного – огромный аквариум с рыбками, последнее увлечение тяжелобольного отца. Алевтина часами могла наблюдать за скаляриями и вуалехвостами, за редкой рыбкой-бабочкой, любимицей отца. Отвлекалась, глядя на прекрасных и молчаливых рыб, но легче не становилось, хандра, навалившаяся на грудь чёрной ватой, цеплялась, куражилась, не отпускала…
Из депрессии её вытащил сосед Лёшка. Встретив как-то на лестнице неприкаянную, никому не нужную Альку, он решил познакомиться поближе с одинокой соседкой. Его расчёт был прост: заканчиваются каникулы, которые ещё можно успеть расцветить маленьким пикантным приключением. Никаких обязательств, никаких привязанностей. Просто ещё одно очко в копилку мужских побед. А потом здравствуй, Москва, твой студент вернулся и, забыв обо всём, готов нырнуть с головой в учёбу.
Был вечер, один из тех, одинаковых, как под копирку повторяющихся безликих вечеров, когда Алевтина в старом застиранном халате лениво пила на кухне чай после незатейливого ужина. На столе любимые мятные пряники и конфеты «Гусиные лапки», её отрада. Звонок в дверь заставил вздрогнуть и, шаркая тапками, направиться к двери, недоумевая, кому это она вдруг понадобилась. В дверном глазке маячила расплющенная физиономия соседа. Открывать? Пока соображала, руки сами распахнули дверь.
С бутылкой дешёвого портвейна и коробкой конфет он ввалился в прихожую, бормоча что-то про свой день рождения, который не с кем отметить. Видно было, что врал. Пока Алевтина думала, зачем он врал ей, Лёшка накинулся на неё с поцелуями, диким зверем вцепился в губы. Его руки были везде, там и там, тискали, мяли. Она отталкивала эти жадные руки, как могла. Совсем не вовремя мелькнула мысль, почему мужикам дано силы больше, чем им, женщинам. Опять несправедливость, да сколько ж можно! Алька сопротивлялась из всех сил. Получилось даже укусить наглого соседа за руку в рыжих веснушках. Но силы покидали её, и предательское тело шепнуло, пусть уж случится это, пусть.
А Лёшка уже сорвал халат с побледневшими от времени лилиями, дорвался до её груди и вцепился в неё губами, как обезумевшее голодное животное. Освобождаясь от одежды, он обнажил то большое и страшное, что скоро должно принять Алькино слабеющее тело. Дотеснив свою жертву до кровати, парень навалился на неё, тяжело дыша, и коленом ловко раздвинул девичьи ноги. Взглянув долгим взглядом на открывшуюся картину её беззащитного лона, направил туда своё орудие и принялся ритмично двигаться внутри её. Секунда, и то-то порвалось там, в измученном теле, разлившись в животе сильной болью.
Всхлипнув, он наконец-то затих, рухнув на постель рядом, потом резво вскочил, оделся и, по-хозяйски поцеловав её в губы, исчез. Алевтина лежала, раскинув руки, оглушённая произошедшим событием, не понимая, хорошо это или плохо. Гнев и восторг, разве так бывает? То, что случилось, подарило ей новые эмоции, наслаждение, сладкий экстаз, и в то же время, она чувствовала себя изнасилованной, униженной этим чужим, несимпатичным ей человеком.
Лёшка пришёл и на следующий день, и всё повторилось снова. Только Алька уже не сопротивлялась. А что толку, раз уже всё произошло. Уходя, он сказал ей, чтоб не кисла, чтоб встряхнулась. «Ты хорошая девка», – добавил и исчез навсегда. Уже позднее Алевтина узнала, что Алексей, окончив университет, остался в Москве. Интересно, вспоминает ли он иногда свою соседку?
А она и вправду встряхнулась. Отбросила постепенно тяжёлые мысли, поставила крест на переживаниях. А ещё купила косметики и сходила в парикмахерскую. Новая причёска, светло-русый цвет волос, макияж и какая-то внутренняя уверенность, которой никогда не было, сделали из неё другого человека. И Алевтина уже не удивлялась, когда ей улыбались встречные парни. И она иногда улыбалась в ответ…
***
«С чего это я ударилась сегодня в воспоминания, – думала Алевтина, без сна лёжа в постели. – Так давно это было. А как вчера…»
От Лёшкиной любви она забеременела. Как в плохом кино. Заметила поздно. Здоровая от природы, не привыкшая прислушиваться к своему телу, Алька не замечала в себе какого-то недомогания. Так, потянет иногда поясницу или низ живота, так она на рынке огромные тюки с барахлом ворочает, немудрено. И даже когда её вырвало на ветровки, развешенные для продажи, девушка списала всё на отравление. Ест всякую дешевую дрянь…
– Беременная, что ли? – Клава, продавщица обуви из соседней палатки, подошла к ней, старательно уничтожающей следы неприятного казуса на бежевой куртке. – То-то ты бледная совсем…
– Что?! – переспросила Алька, хотя уже всё поняла, и её как ушатом холодной воды окатило. – С чего вы взяли? – спросила с вызовом, но уже поверила Клаве – господи, всё так и есть.
– Меня не проведёшь, – толстая продавщица засмеялась торжествующим смехом, довольная своей прозорливостью. – Беги в больничку быстрей, в то можешь и не успеть. Не заметишь, как пузо на лоб полезет.
Раздавленная этой новостью, расстроенная до слёз, Алька просидела в углу палатки весь день. Что делать? Сама еле концы с концами сводит, конец девяностых для многих тяжёлое, голодное время. Только новые русские процветают, отхватив себе кусок Родины. Пропадёт она с ребёнком, на государственное пособие его не прокормишь. Лёшка поможет? Да где он, этот Лёшка, ищи ветра в поле?
Поплакав бессонной ночью, она встала на следующее утро с другим настроением. Дурочка, ей радоваться надо, что не одна теперь на белом свете будет. Появится малыш, любимый и любящий… Всё-таки это счастье, огромное, до небес.
А тут Клава опять с советами – сходи к родителям парня, который тебе дитё заделал, пусть помогают. Хотя больничка лучше, всё ж добавила снова.
К его родителям Алька сунулась где-то через пару месяцев, когда уже живот стал заметен. Еле набралась смелости, шла к Лёшкиной двери, как на казнь. Постояла немного у дверей, заставляя себя не трястись и протянуть руку к маленькой грязной кнопке. Ну же! Невыносимо хотелось развернуться и сбежать. Туда, где тебя любят, где обязательно помогут. Но нет на белом свете такого места…
Глубоко вздохнув, Алевтина быстро нажала на кнопку дверного звонка, отдёрнула руку.
– Ты чего, Аля? – приоткрыв дверь, Лёшкина мать, черноволосая женщина с крупными чертами лица, кутаясь в накинутый на плечи тёплый платок, удивленно взглянула на девушку.
– Полина Ивановна, тут такое дело… – никак у неё язык не поворачивался произнести простые слова «я беременна от вашего сына» и взглянуть гордо и требовательно.
– Да что стряслось-то? – женщина повысила голос.
– Я беременна… От вашего сына…
Всё-таки произнесла. Страшно. Алька и руку к лицу подняла, как будто защищаясь от удара.
– Ты чё несёшь, полоумная? – громко спросила Полина Ивановна, её ноздри раздулись от праведного гнева. Она распрямилась, сделала шаг вперёд и плотней запахнула платок на груди. – Ишь, чего удумала! Где Лёша, и где ты? Сама нагуляла, сама и разбирайся. Понятно?! – шагнув назад, Полина Ивановна потянула на себя дверь.– И пошла вон отсюда со своими сказками!
Захлопнувшая дверь заставила отшатнуться. Щёки горели, как будто отхлёстанные этой злой женщиной, её жесткими, несправедливыми, обидными словами. Запинаясь, Алька взбежала по лестнице. Быстрей, быстрей к себе, спрятаться, исчезнуть… Ещё один пролёт… Но слёзы уже текли по щекам, и она, как подстреленная птица, опустилась на ступеньки лестницы, горько плача о своей дурацкой, незадавшейся жизни.
Слёзы ещё лились и дома, на кухне, где она сидела, согнувшись дугой, на старенькой табуретке. Но всё когда-то заканчивается. Алевтина направилась в ванную, умылась и взглянула на себя в зеркало. Она не будет больше плакать. Пора становится сильной, у неё впереди очень много важных дел.
Увы, сильной стать не получилось. Через три дня, разгружая новый товар, она почувствовала, что-то с ней не то. «Так выкидыш у тебя намечается, радуйся, дура», – сказала ей та же Клава, увидев влажные полоски на Алькиных колготках. Вечером в больнице, куда её отвезла скорая, так и случилось. Врач говорил что-то про необходимость лечения, про отрицательный резус-фактор, от горя Алевтина ничего не могла понять. За что? Чёрная полоса, черней некуда в её жизни…
С головой уйдя в работу, она поднакопила денег, арендовала собственную палатку. Продажи шли неплохо, после гнилых девяностых, народ дорвался до приличной одежды, махом сметал турецкий ширпотреб. После перестройки на рынке, Алевтина переехала в новый павильон. Оказалось, рядом не было ни пирожковой, ни кондитерской, тут ей и подсказали занять эту свободную нишу. Аля обрадовалась, надоело с тряпками возиться, лучше уж с булками да ватрушками. Так и встала на ноги, выбилась в люди. А через несколько лет и Арсений появился, её единственная отрада…
Кажется, боги в тот день были на его стороне, потому что совершенно неожиданно нашлась серебристая Мазда. Её пригнал в салон расстроенный мужчина средних лет. Запинаясь от волнения, рассказал об аварии, дрожащей рукой показывая на её следы. Следы были внушительными, солидные вмятины на разбитом капоте. Арсений ходил вокруг машины, качал головой, цокал языком. Мужик ходил за ним по пятам, просил сделать ремонт получше, чтоб он быстрей продал эту несчастливую машину. Автомобиль, несчастный, преданный хозяином, будто просил о помощи. Арсений коснулся рукой изуродованного капота, сказал про себя: «Он мой».
С ценой договорились быстро. Мужик был рад, что, кажется, получится сбыть с рук нелюбимую машину, и не даже торговался. За три дня – ребята помогли – следы недавней аварии полностью исчезли. Сев за руль, ловко уместив своё тело в бежевом кожаном кресле, Арсений выехал из гаража. Эх, ещё бы девчонку хорошую посадить рядом, чтоб смотрела восхищённо синими глазами… Он рванул с места с такой скоростью, что покрышки, недовольные таким обращением, протестующе взвизгнули. Молодой человек направлялся к Алевтине, только она может искренне порадоваться за сына. Погладит шершавой ладонью по плечу, как тогда, в детском доме, в тот необычный день, когда Сенька впервые увидел её.
Он сидел на стульчике в игровой, злой, недовольный всем на свете: и своей короткой стрижкой от вчерашнего неумелого парикмахера, и нелепыми шортами, которые носит только малышня, Никитка и другие дошколята. А больше всего этими надоевшими стенами, этой маленькой тюрьмой, откуда он сбегал не раз. Тогда, положив сжатые кулачки на худенькие колени, Сенька обдумывал очередной, хитрый побег. Он запутает всех, он сможет…
Алевтина вошла, встала у порога, прислонившись к косяку, обвела глазами игровую и остановила на нём свой взгляд. Смотрела молча, а в глазах слёзы. И вот уже по щекам потекли, оставляя мокрые дорожки… Как так, кому-то может быть хуже, чем ему? Сенька тогда не стерпел, подошёл к ней, просто встал рядом. Пусть чувствует его поддержку, его сильное плечо…
Чёрт! Арсений жахнул по тормозам, чуть не въехав в грязную задницу старой «Нивы». За рулём не место предаваться трогательным воспоминаниям, так можно и жизни лишиться. Он уже подъезжал к большому торговому центру, светящиеся на солнце огромные окна которого слепили глаза. Здесь, среди множества магазинов и кафе, атакуемых многочисленными посетителями, «Ванили» было самое место.
Едва найдя парковочное место, втиснув Мазду между Вольво и новеньким БМВ, Арсений направился к дверям. Что это? Кажется, Геннадий собственной персоной. Явно был у Алевтины, постоянно крутится вокруг неё. Не нравится ему этот мужик, не доверяет он его вкрадчивому голосу, хитрым глазам. Нахмурившись, Арсений отвернулся, не желая встречаться с этим человеком.
В «Ванили» и правда, пахло ванилью, тонкий запах свежеиспечённой сдобы заполнял зал.
– Алевтина! – махнув ей рукой, Арсений присел за ближайший столик, ожидая, когда она освободится, и с удовольствием осмотрел зал.
Здесь царила весёлая яркость, лиловые, жёлтые, розовые стулья, стены, оформленные разноцветными тарелками и чашками, живые цветы на столах, стеклянные витрины, залитые ослепительно белым светом.
– Видел твоего красавца, – произнес Арсений, когда женщина подошла и присела рядом, – ему, видно, заняться нечем, раз около тебя ошивается.
– Сеня, я тебя прошу… – она опустила глаза.
– Ладно-ладно! А у меня сюрприз, идём, – он взял Алевтину за руку, повёл за собой, предвкушая её восторги и ахи; ни один человек на свете так искренне не радовался его успехам, как она.
Так и случилось, были и восторги, и поздравления, и взятые с него обещания никогда, никогда не превышать скорость.
– Ой, да что это я…– Алевтина полезла в сумку, с которой никогда не расставалась. – У меня ж для тебя письмо, – она протянула ему конверт. – Как чувствовала, что увижу тебя днём, с собой прихватила. – Думаю, это то, что ты ждёшь.
Неужели? Да что за день такой?! Или сегодня его старательный ангел хочет перевыполнить свой план по добрым делам?
Волнуясь, Арсений распечатал конверт.
* * *
Пробежав глазами строки письма, он поднял глаза на Алевтину, томившуюся рядом в беспокойном ожидании.
– Ну, что там? – она затаила дыхание; Алевтина не любила писем, всё время ждала от них дурных известий, запечатанных в безобидный белый конверт.
– Если коротко – я счастлив! – молодой человек обхватил её руками, приподнял и закружил в воздухе.
– Угомонись, ненормальный! – засмеялась женщина, пытаясь освободиться. – Что в письме-то, рассказывай!
– Никитка! Мой друг по несчастью… Наконец-то нашёлся, поганец! – для пущей убедительности Арсений потряс письмом в воздухе.
Уже года три Арсений пытался разыскать своего детдомовского друга Никиту. Не получалось, ответственные люди ссылались на тайну усыновления. А так хотелось найти. Может, не сложилась жизнь у пацана, может, помочь надо? Теперь Арсений сможет, теперь он прочно стоит на ногах.
Никита писал, что усыновили его в десятилетнем возрасте, увезли в маленький город с красивым названием Переславль-Залесский. Здесь отучился в школе, потом в техникуме. Живёт, как все, с работой, правда, плохо…
– Я съезжу к нему. Да, в субботу и отправлюсь, – Арсений вопросительно взглянул на мать, ему всегда было важно её одобрение.
– И правда, Сеня, съезди. И в гости зови, я рада буду. Кажется, я даже помню этого мальчишку.
Алевтина никогда не забудет эти дни. Тогда, увидев Сеньку, она сразу выбрала его. Сердцем. Почему? Да кто ей ответит… Сеня… Маленький колючий ёжик, не знавший ласки и тепла, не отогретый, нелюбимый, один против целого мира… Так нельзя, нельзя, чтоб дети были несчастны. Её отговаривали, трудный мальчик, не приживётся, но Алевтина стояла на своём…
– Эй, о чём грустим? – Арсений заглянул ей в глаза. – Этот тебя не обижает?
– Не нравится тебе Геннадий, я смотрю?
Вопрос повис в воздухе, потому что ожил телефон Алевтины, красиво и нежно зазвучал бархатный голос Джо Дассена. Сказав несколько слов в трубку, она вздохнула.
– Ладно, мне надо идти. Ещё раз поздравляю с красавицей-машиной. До вечера, сын.
– Пока.
Арсений направился к автомобилю, и при взгляде на это белое, сверкающее на солнце великолепие, его снова захлестнула волна счастья, спазмом сжала горло. Захотелось умчаться далеко-далеко, до упора выжимая педаль газа, визжать резиной на поворотах, ощущать мощь этой совершенной, идеальной машины, поглощающей пространство и обгоняющей время. Он не будет ждать субботы, он помчится к Никите прямо сейчас, захлёбываясь от адреналина в крови, чувствуя себя сверхчеловеком за рулём новой машины.
О проекте
О подписке