– В самом деле? – Губы Николаса скривились. – Заметное сходство.

Этта была рада, что оглянулась, но не потому, что его шутка заслужила одобрение, а потому, что увидела реакцию Софии, когда та впервые его увидела. Тонкую приятную маску девушки прорвало отвращение. Всего на секунду, но впечатление отпечаталось в памяти.

Капитан Холл, скривившись, бросил взгляд на Николаса, прежде чем обратиться к юноше в очках:

– Не будете ли вы столь любезны, чтобы назвать нам свое имя, а также имя этого корабля?

– Ох! Разумеется. Корабль зовется «Ретивый», – сообщил он. – Я – Абрахам Гуд, помощник врача, а теперь, сэр, ваш покорный слуга.

– Не хотите сидеть в трюме, а? – хмыкнул капитан Холл. – Будете без сетований служить призовому экипажу?

– Почту за честь, – бодро заявил Гуд, расправив плечи, от чего, как заметила Этта, Николас закатил глаза.

– Где капитан Миллбрук? – спросила «сестра» Этты, оглядевшись по сторонам. – Теперь вы владеете кораблем?

Выговор у нее был не британский. С ее старательной интонацией, так отличающейся от того, каким тоном она говорила в Метрополитене, она скорее походила на восходящую звезду старого кино.

– Мне жаль, но он мертв, мэм. – Маленький человечек в очках шагнул вперед от леера, о который облокачивался спиной. Ему пришлось повысить свой хрустальный голос, чтобы перекрыть шум матросов на палубе.

Николас и капитан Холл переглянулись.

– Полагаю, это облегчает вашу работу, – заметил старший капер.

Николас пожал плечами, снова глядя на Этту:

– Вы не хотели бы вернуться в свою каюту и отдохнуть? Знаю, сегодняшний день был испытанием.

– Да, – поспешно ответила София, прежде чем Этта успела что-либо сказать. – Превосходное предложение. Мы можем по-прежнему пользоваться каютой рядом с большим салоном?

– Разумеется, я не отправлю ни одну из вас в кубрик с пленными, – сказал Николас. – Это было бы мелко.

Этта удивленно повернулась к нему. Так, значит… это он командовал кораблем, а не капитан Холл? Тогда… Холл командовал другим кораблем, который они упомянули, «Челленджером», а захватив этот, они поставили Николаса капитаном. Пленники, которых увели в трюм, – должно быть, все, что осталось от команды захваченного корабля. София взяла Этту под руку, снова привлекая к себе ее внимание.

– Сожалею о вашей утрате, – проговорил мистер Гуд.

Наверное, во взгляде Этты явственно проступило недоумение, потому что София впилась своими неровными ногтями ей в руку.

– Капитан Миллбрук приходился юным леди дядей, – сказал Гуд, поскребя голову. София, словно бы неожиданно вспомнив, что должна горевать, утерла глаза, пока помощник врача продолжал: – Он сопровождал их обратно в Англию после смерти отца и продажи плантации в Нью-Провиденсе. Мы отправились из Нассау несколько дней назад.

Нассау? Нью-Провиденс? Почему у нее возникло такое чувство, что они говорили не о Нью-Йорке и Род-Айленде?

– Ужасно прискорбно, – проговорил капитан Холл далеким от сочувствующего тоном.

– Простите мою грубость, но я… – с трудом сглотнула София, – но я отведу сестру вниз и мы не будем мешать вам. Возможно… – она снова сглотнула, зажмуриваясь, когда ветер поднялся и бросился на корабль, – мистер Картер, будет столь любезен, чтобы нас сопроводить.

Николас выглядел так, словно находил идею вырвать собственные ногти более привлекательной.

– Почту за удовольствие, – натянуто отчеканил он.

София строго улыбнулась и кивнула, пожелав капитану Холлу и мистеру Гуду хорошего дня. Этта уже достаточно твердо стояла на ногах, чтобы поплестись за ней. Николас поднял крышку люка: решетку из темного дерева.

«Нет, – подумала Этта, пронзенная вспышкой воспоминания о трупе, крови, перекошенном лице. – Не заставляй меня идти туда».

Как будто у нее был выбор! София положила руку ей на поясницу и толкнула так сильно, что она чуть не наступила на подол собственного платья.

– Это совершенно безопасно, – успокоил Этту Николас, протягивая руку.

Она сосредоточилась на теплом давлении его пальцев, а не на крутизне спуска, запахе пороха и крови. Лестница оказалась просто рядом крутых мелких ступенек. Этта придерживала мокрую ткань платья одной рукой и цеплялась другой за край люка, чтобы не упасть.

Ей удалось и сохранить равновесие, и удержать глаза открытыми. В воздухе висел дым, тяжелый, но не слепящий. Она смогла получше рассмотреть длинный участок палубы перед нею. Свет лился через квадратные отверстия в борту корабля, куда матросы вкатывали большие пушки, закрепляя их веревками. Что было в другом конце палубы, она увидеть не смогла – мешала полотняная ширма.

Наконец, Этта заставила себя посмотреть вниз и обнаружила, что тело унесли, а пятна затерли – лишь тусклое пятно темнело на древесине. Ремонт начали незамедлительно: обломки, оставшиеся после битвы, сгребли к бортам корабля. Кто не был занят латанием дыр, сортировал кучи, выбрасывая бесполезные обломки дерева и стекла вон через бойницы навстречу поджидавшим поживу волнам.

Этта отступила к стене, освобождая дорогу другим идущим вниз. Пятки скользнули по чему-то холодному, привлекая ее внимание, и… там, на полу, прижимаясь к стене, обнаружилось нечто, напоминающее маленький нож для масла. Она едва поняла, что делает, прежде чем подняла его и спрятала в складках юбки.

«Что ты делаешь?» – саму себя спросила Этта, стискивая ножик, прижимая пальцы к гравировке на металлической рукоятке.

Защищаю себя.

Она понятия не имела, как им пользоваться, – какие там еще секреты, кроме того, что острие нужно держать от себя? Этта сосредоточилась на ноже, его форме, на том, как он нагревался в ее руке, с напряженностью, с какой набрасывалась на музыкальное произведение. Только тогда дыхание, наконец, выровнялось.

Ковыляя, схватившись за живот, рядом возникла София. Пара кожаных ботинок, хлюпая водой при каждом шаге, возвестила о прибытии Николаса. Этта знала, что после соленой воды эту пару оставалось только выбросить, но не позволяла себе чувствовать себя виноватой.

– Держитесь подальше от полубака, – сказал юноша, проследив взгляд Софии на брезентовые завесы. – Разве что в гальюн… э-э… в уборную, понадобится. Там зона команды. Вы вольны дышать свежим воздухом, когда заблагорассудится, но только после того, как мы закончим чинить корабль, и только с сопровождением. И ни при каких условиях не заходите в трюм, где держат другую команду.

– Мы… – София боролась со словами, замерев, чтобы преодолеть дурноту. Когда девушка снова открыла глаза, они горели в темноте. – Мы не будем иметь ничего общего с вами сверх того, что требуется.

– Полагаю, нет, – резко повернувшись, сказал Николас. – Я заранее отпрашиваюсь от совместных трапез.

– Вы, должно быть, наслаждаетесь, – огрызнулась София. – Как же быстро червь попытался снова забраться внутрь! Знай я, что это будешь ты, ни за что бы не согласилась!

Они знают друг друга, поняла Этта. Она переводила взгляд с одного лица на другое – явная ненависть Софии, осмотрительная невозмутимость Николаса – и не могла взять в толк, как такое вообще возможно.

– Если вам потребуется что-либо из аптеки или камбуза, – продолжил Николас, как будто она ничего не сказала, – пожалуйста, дайте одному из мальчиков знать. Он найдет вам все необходимое.

– Ты сегодня слугу не играешь, а? – усмехнулась София.

В кормовой части корабля, где они стояли, было три двери. Николас открыл первую справа, и Этта узнала маленькую каюту, из которой вырвалась. Вместо того чтобы позволить девушкам пройти, он огляделся, словно хотел убедиться, что в пределах слышимости никого нет. Они были одни, за исключением молодого матроса, который, стоя на коленях, тщательно скреб палубу камнем.

– Как я понимаю, – сказал Николас, понизив голос, – вы знали, что вас перехватит корабль. Верно?

Этта изумленно уставилась на него. Нет, они этого не знали. Час назад… Постойте-ка, сколько времени прошло с той минуты, как они были в музее?

– Дедушка явно сошел с ума на старости лет, – бросила София. – Доверять тебе!

– Возможно, тебя его заставила назначить безысходность, – парировал Николас. – Мне поручено доставить вас в Нью-Йорк, и, насколько я понимаю, это начало и конец нашей совместной истории. – Он поглядел через плечо в сторону полубака. – Чтобы не было лишних вопросов: остальные должны видеть в этом не более чем обычный трофей, который мы захватили. Понятно?

«Нью-Йорк?» – подумала Этта. Слово зародило крошечный кусочек надежды среди спутанной неразберихи дня.

– Интересно, что будет, если истина вскроется? – спросила София, сама кротость. – Что о тебе подумает экипаж, узнай они, что рискуют жизнями ради вознаграждения, которого никогда не увидят?

Что-то в этих словах задело юношу, и ему явно пришлось приложить усилие, чтобы взять себя в руки. Николас вскинул руку, ладонь хлопнула по дереву рядом с ее головой. До этого он стоял над Софией, выпрямившись в полный рост, но теперь наклонился, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.

– Унижайте меня, сколько влезет, мисс Айронвуд, выплевывайте любые гнусные ругательства, какие можете выдумать, но если снова будете угрожать моему средству к существованию, знайте: вы не избежите последствий.

Айронвуд?

София, даже не вздрогнув, ухмылкой смахнула угрозу с лица, позеленев и изобразив дурноту. Николас отступил назад, его глаза мерцали огнем, казалось горевшим в самом сердце. В повисшей тишине, где ход времени отмечал лишь ритмичный скрип скелета огромного корабля, Этта осознала, чему только что стала свидетельницей, что нащупала девушка: оружие, способное открыть старые раны.

Если такой была София, страдающая от морской болезни, то в какое же чудовище она превратится, когда обретет полную силу! Разрываясь между желанием, чтобы разговор продолжился, возможно давая ей побольше полезных сведений, и предвкушением красочной драки, Этта снова прижала тупой конец ножа к бедру, вдыхая холодный соленый воздух.

– Мы поняли, – наконец сказала Этта. – Спасибо.

Это возымело эффект, на который она надеялась: внимание Николаса вернулось к ней.

Он коротко кивнул:

– Я распоряжусь, чтобы обед прислали в вашу каюту. Отдыхайте, мисс Спенсер.

Этта кивнула, не отрывая взгляда от пальцев ног, выглядывавших из-под платья. Николас двинулся к ступенькам, и пропитанный дымом воздух вокруг них колыхнулся, кожу на затылке покалывало от ощущения, что его глаза напоследок прошлись по ней. Когда звук шагов на лестнице стих, Этта повернулась к девушке, стоявшей рядом:

– Что, черт возьми, происходит?

Прижав руки к губам, София стояла у переборки. При словах Этты она подняла лицо:

– Ни слова, пока я не скажу, иначе я за себя не отвечаю.

Этта снова распахнула дверь каюты и шагнула внутрь, обвив пальцами теплый металл ножа.

– Скажи мне, кто ты, – потребовала она.

В стене оказался маленький иллюминатор, впускавший лишь крохи света. София на нетвердых ногах нагнулась за металлическим фонарем, поднимая его на маленький столик. Этта отодвинулась, пытаясь держаться подальше от запаха рвоты и холодного, оценивающего взгляда Софии. Ей захотелось вернуться к двери, – если дело примет дурной оборот, она сможет вырваться наружу и запереть Софию внутри.

Девушка тяжело села на край встроенной койки, подпихнув к себе ведро ногой.

– Проклятый корабль, проклятый предатель, проклятое задание…

– Расскажи мне! – воскликнула Этта. – Как мы здесь очутились… и где это здесь? И кто эти люди?

– Я не обязана ничего тебе рассказывать после этой воистину умопомрачительной демонстрации бес… – София немного напряглась. – Бестолковости.

– Ты толкнула меня! – взвилась Этта, выпуская гнев. – Ты что-то со мной сделала… притащила меня сюда!

– Конечно, я тебя толкнула, – фыркнула София. – Ты не мычала, не телилась. Мы сто лет там проторчали, а ты все плакалась, как дура. Я сделала нам обеим одолжение.

– Это ты… – Этта с трудом выдавливала из себя слова. – Ты застрелила Элис? Она пыталась помешать тебе притащить меня сюда?

Мозг Этты отчаянно пытался связать, почему Элис оказалась там, не в зале и не наверху, в мамином кабинете. Девушка не проверила, была ли сумочка при ней – в любых других обстоятельствах она бы, возможно, посчитала бы, что ее пытались ограбить. Но выходило слишком много совпадений. И объяснение казалось слишком простым.

– Элис? – в замешательстве повторила София. – Ты про старую кошелку? Не знаю, кто в нее стрелял, – там были и другие Айронвуды, приглядывающие за нашими успехами. Если это не один из них – что ж, я тоже не собиралась сидеть и ждать, пока тот, кто бы это ни сделал, добрался бы до нас.

Этта смотрела на нее, тысячи мыслей превращались в вопросы. Софию рассмешило ее ошеломленное молчание, и последний изношенный зажим, удерживающий самообладание Этты, наконец-то лопнул.

Девушка выхватила нож, ее грудь вздымалась, тело трепетало, когда она приставила его к горлу Софии. Зверь в ней взял верх над логикой, состраданием, терпением. Мерзость, текущая по венам, была незнакомой и пугающей.

Что ты творишь?

София уставилась на нее, темные глаза лишь немного расширились. Потом она нетерпеливо щелкнула языком и потянулась им к лезвию, пока на кончике не выступила капелька крови.

Прежде чем Этта успела отшатнуться, София обвила свою руку вокруг ее руки, отодвигая нож на долю сантиметра от своего горла. Лунный свет мог бы позавидовать ее коже, такой бледной и гладкой она казалась. Темные глаза горели диковатым одобрением. Словно Этта прошла негласное испытание. Этта чувствовала трепет пульса Софии, легкий и теплый, когда девушка снова притянула их руки к своему горлу, скользя по обнаженной плоти.

– Сюда, – сказала она, – прямо сюда. Они истекут кровью, как резаные поросята, прежде чем успеют взвизгнуть и ты сможешь улизнуть. Запомни это.

Этта кивнула, ее горло слишком сжалось, чтобы говорить, когда София вырвала нож из ее пальцев и с силой швырнула в переборку, где тот и остался, подрагивая.

– Они не ожидают этого от тебя, – продолжила она, – и я, к своему стыду, тоже не ожидала. Это хорошо. Я люблю бойцов. Но против меня ты этим ничего не добьешься.

– Сказала девчонка, которая не может перестать блевать, – Этта едва узнала себя за этой злостью и все менее узнавала себя в охватившем ее чувстве беспомощности.

Она словно бы снова тонула, безвольно наблюдая за поверхностью воды, темнеющей с каждой секундой. София поднялась, взяла со стола серебряный кувшин и налила воды в маленькую фарфоровую чашу, потом плеснула на лицо, шею, руки. Закончив, окинула все гневным взглядом:

– Ненавижу этот век. Какой же он… неотесанный, правда?

Этта услышала свой собственный шепот:

– Какой век?

– Ты правда не делала этого раньше? Ты действительно понятия не имеешь. Поразительно! – София подняла голову, поджав губы. – Угадай.

Этта не хотела произносить этого вслух, но другого способа узнать не было.

– Восемнадцатый? – предположила она, думая о костюмах. – Ты притащила меня в восемнадцатое столетие?

Отчаянье сделало ее голос высоким. Скажи мне, скажи мне, скажи мне…

– Никто тебя никуда не притаскивал, – возразила София. – Ты путешествовала.