– Эх! День бы так пожить! – с сожалением проронил Алан, по-прежнему зачарованно лупящий в небо глаза. – Ой, – вдруг испуганно воскликнул он. – Я теперь вижу горящие дома, колонну танков и грузовиков.

– Блин, как всегда, все кончается войной! – сплюнул от досады Бурлак.

– Алан, а тебе этот рай ничего не напомнил? – спросил Сармат.

– На Бейрут смахивало, – неуверенно предположил тот.

– А как тебя там звали, полковник? – спросил Сарматов, испытывающе глядя на американца.

– А тебя? – не отводя взгляда, вопросом на вопрос ответил тот.

Ливан. Бейрут, 6 октября 1986 года

Рассветное небо обрушилось на спящий город ревом пикирующих «Фантомов», разрывами ракет и бомб. Разваливались, будто карточные домики, многоэтажки, погребая под собой сотни людей.

Те, кто успел спастись, обезумели от страха и бессмысленно метались среди пылающих и взрывающихся автомобилей, падающих горящих обломков и завалов из битого кирпича и бетона. А «Фантомы», словно хищные черные птицы, снова и снова неслись с неба на город на бреющем полете, и все превращалось в сплошной взрывающийся ад, скрывающий за завесами огня, дыма и пепла силящихся найти спасение людей.

У входа в бетонный бункер, оглохший от взрывов, стоял генерал Толмачев и орал в ухо такому же оглохшему Сарматову:

– Майор, еще два-три захода – и от палестинской базы головешки останутся!..

– Какого хрена они ее в жилые кварталы вперли?! – орал в ответ тот.

– «Слухачи» уверены, что какая-то сука вызывает огонь на себя! Наводит их!.. Бери своих архаровцев и прочеши квартал!..

– У меня семь бойцов осталось!

– Возьми к ним взвод «черных» – и ноги в руки! Давай-давай, Сармат, по-нашему, по-расейскому, чтоб ни одна тварь не ушла!

Мелькали горящие дома, автомобили, искаженные ужасом лица людей. Чердаки и подъезды, усыпанные битым стеклом, горящие квартиры и офисы. Летели навстречу бегущим людям длинные, затянутые дымом коридоры, бесконечные лестничные марши и площадки с обгорелыми трупами и с кричащими ранеными. А сквозь выбитые окна доносился вой атакующих «Фантомов», и многоэтажный дом содрогался от взрывов.

– Вперед, славяне, вперед! – крикнул Сарматов, увлекая за собой бойцов.

Те, ворвавшись на очередной этаж, рассыпались по коридорам и, ничего не обнаружив, помчались по лестнице выше. На предпоследнем этаже внезапно из задымленного коридора захлестали пулеметные очереди, уложив на мраморный пол троих палестинцев и задев по касательной бок Вани Бурлака. Сашка Силин в падении разрядил прямо во вспышки пулеметных стволов гранатомет «РПГ». И все сразу кинулись туда, пока пулеметчики не успели прийти в себя от взрыва.

Коридор закончился лифтовой площадкой, на которой корчились в предсмертных муках двое, еще один, оставляя кровавый след, полз по лестнице вверх. Увидев подбегающих, он вскинул автомат, но очередь одного из палестинцев опередила его…

Вбежав на следующий этаж, Сарматов повесил на ствол автомата каску и высунул «муляж» из-за угла коридора. В тот же миг раздались очереди, и каска с грохотом покатилась по мраморному полу.

– Хаутов! – крикнул Сарматов Алану. – Отрезай их от чердака, а я погуляю…

– Есть! – ответил тот и скрылся с десятком палестинцев в чердачном проеме.

Под ногами Сарматова, крадущегося по узкому наружному карнизу, разверзлась панорама горящего, кричащего от боли и ужаса города. Совсем близко пронеслась тройка «Фантомов», и внизу снова прогрохотали взрывы. Тугая взрывная волна едва не сорвала майора с карниза, но он успел прижаться спиной к раскачивающейся, грозящей рухнуть стене.

Карниз выходил на площадку, больше похожую на сад, заставленный огромными кадками с растущими в них деревьями. Перемахнув через парапет, Сарматов пополз между ними…

Обнаружив двух вооруженных людей, он затаился и стал наблюдать за ними.

Вероятно, увидев что-то интересное, один из них громко позвал товарища и, не дожидаясь, когда он подойдет, свесил голову с парапета. Не успел тот сделать и нескольких шагов, как в его горло воткнулся нож, брошенный Сарматовым… Подойдя к смотрящему с парапета, майор положил руку на его плечо, и, когда тот повернулся, он увидел перед собой незнакомого человека в палестинской форме. Выхватив из его рукава гранату, он дернул за чеку. Так, с гранатой в руке, незнакомец перелетел через парапет и скрылся в горящем пекле улицы…

У конца чердачного марша Сарматов наткнулся на Бурлака и Силина.

– Хаутов всех вытурил с чердака на крышу, – сообщил Бурлак, зажимая рукой окровавленный бок. – Нас к тебе послал на всякий случай…

– На крышу еще выходы есть? – спросил Сарматов.

– Есть, но все они блокированы «черными» и нашими мужиками! – ответил Силин.

– Ну, тогда пойдем доигрывать «Вальс Мендельсона»! – усмехнулся Сарматов и решительно шагнул в проем чердака.

Оглядевшись среди горящих чердачных перекрытий, он подошел к вентиляционной шахте и, осмотрев ее, обратился к Силину:

– Громыхала, дай пару громыхалок!..

Тот протянул две «лимонки».

– Укройтесь, мужики! – приказал Сарматов и, подождав, пока они скроются за дверным проемом, бросил к стене шахты гранату.

Ее взрывом из стены вырвало кусок, в образовавшемся проеме стала видна ведущая вверх металлическая лестница.

– Как громыхнет на крыше, так сразу выскакивайте! – приказал Сарматов бойцам и первым полез по лестнице вверх.

На крыше, укрывшись за бетонным кубом лифтовой шахты, топтались трое с «узи». Они держали под прицелом чердачные выходы. Но Сарматов появился на выходе из вентиляционного люка за их спинами.

Взрывом «лимонки» двоих отбросило друг от друга. Сразу же после отгремевшего взрыва в чердачном проеме появились Силин и Бурлак, а с другой стороны вывалилась орава кричащих палестинцев.

Третий из парней с «узи», оставшийся невредимым, оценив обстановку, с тоскливым и протяжным криком бросился через парапет вниз…

Заглянув за одну из лифтовых шахт, Бурлак жестом подозвал Сарматова. У бетонного куба склонилась над рацией одинокая фигурка, одетая в желтую майку с изображением Микки Мауса на спине, белые джинсы и кроссовки.

– «Пианист»! – прошептал Бурлак, хватаясь за нож.

Сарматов приложил к губам палец и незаметно подкрался к «пианисту». Что-то прокричав в микрофон передатчика, тот поднялся и вздрогнул, ощутив на шее лезвие ножа. Сарматов развернул его и вдруг отшатнулся. Перед ним стояла хрупкая, тоненькая девушка, почти подросток. Опустив безвольные руки, она смотрела мимо Сарматова на горящий город, и в ее миндалевидных глазах отражалось пламя пожаров на фоне зловещего закатного неба.

– Господи, дочь Давидова, тебя же расстреляют! – воскликнул Сарматов по-английски, пытаясь заслонить девушку от набежавших, рвущихся к ней солдат-палестинцев.

Девушка передернула плечами, откинула со лба прядь коротко стриженных волос и, не удостоив Сарматова взглядом, ответила также по-английски:

– Сладко умереть за Родину…

– Что? – вырвалось у Сарматова по-русски.

При звуках русской речи голубая жилка на тонкой, открытой шее девушки начала пульсировать сильнее, а с ее губ слетела ответная фраза, произнесенная на чистейшем русском языке:

– Сладко умереть за Родину…

– Ни фига себе! Ты русская, что ли? – вытаращил на девушку глаза Силин.

Она не ответила, лишь печальная улыбка искривила уголки ее по-детски припухлых губ.

Алан склонился к Сарматову и прошептал ему на ухо:

– Палестинцы требуют отдать девку им…

Сарматов круто развернулся и, положив руки на автомат, в упор посмотрел на галдящих, точно стая ворон, палестинцев. Рядом с ним встали плечом к плечу Бурлак, Алан, Силин, Шальнов, Прохоров, Харченко. Под их взглядами палестинцы стушевались.

В окружении «архаровцев» Сарматова девушка отрешенно спустилась по лестничным маршам вниз мимо горящих коридоров, офисов и квартир. На одной из лестничных площадок среди обугленных трупов сидели и лежали раненые: старики, женщины, дети.

Сарматов повернулся к идущим позади палестинцам:

– Помогите раненым, а пленную доставим мы!

Один из палестинцев, по-видимому старший, вскинул ладонь к каске:

– Слушаюсь, господин майор!

Едва они вышли из подъезда дома, как меж горящих домов в небе появились черные силуэты «Фантомов».

– Славяне, мордой в землю! – крикнул Сарматов и завалил «пианистку» на асфальт.

Когда пронеслась взрывная волна и перестали падать куски железа, асфальта и бетона, он помог девушке подняться и показал на виднеющийся между двумя многоэтажными зданиями кусок горящей улицы, по которой только что прокатился огненный смерч.

– Уходи! – коротко обронил Сарматов.

Она непонимающе посмотрела на него.

– Блин! – рявкнул Бурлак. – Уходи, сопля зеленая!.. Затыришься среди «черных»…

Девушка смотрела на горящую, захлебывающуюся болью улицу, а потом по-русски спросила, глядя Сарматову в глаза:

– Туда?..

– Туда – к ним! – показав на улицу, жестко произнес он и уже более дружелюбно добавил: – И пусть хранит тебя твой еврейский бог!..

Печальная улыбка снова тронула уголки ее губ, и, удостоив Сарматова долгим взглядом своих бархатных карих глаз, девушка медленно пошла к просвету между домами.

Сарматов и «архаровцы» молча смотрели ей вслед.

В какой-то момент ее тоненькую фигурку обрисовал острый луч закатного солнца, и она будто растворилась в его золотом сиянии.

Тем временем в створе горящих домов снова появились «Фантомы»…

– Ложись! – заорал Сарматов, услышав уже до тошноты знакомый, леденящий кровь свист приближающихся ракет.

Вслед за «Фантомами» между зданиями прокатился огненный вал. Вздыбилась и содрогнулась земля, некоторое время продолжая дрожать крупной дрожью, и долго еще сыпались с неба камни и горящие головешки.

– Уберег все же девчонку ее еврейский бог! – приподняв голову после прошедшего огненного смерча, сказал Сарматов и посмотрел в чрево огнедышащих кварталов, где только что скрылась женская фигурка в желтой майке с мордочкой Микки-Мауса на спине.

Восточный Афганистан, 27 июня 1988 года

Река круто поворачивала на юг, в сторону синеющего на горизонте хребта, и уходила на запад, упираясь в сумеречное закатное небо.

Сарматов тщательно сверил показания компаса с картой.

– Мужики, мы на финишной прямой – до наших блокпостов километров семьдесят по сплошной «зеленке». Отдыхаем или врубаемся в нее? – спросил он.

– Отдохнем, когда сдохнем! – ответил Бурлак.

Алан согласно кивнул головой.

– А ты, полковник, что скажешь? – дернул он за руку американца. – Передохнуть не желаешь?

Тот поднял закованную в наручник руку:

– Какие могут быть желания у пленного?

– Да ладно тебе! – Сарматов бросил на американца косой взгляд: – Дорогой сэр, если ты мне дашь слово офицера, что не будешь выкидывать фортели, то я сниму…

– Нет! – перебил его американец. – Такого слова я тебе не дам, майор! И если ты не дурак, то сам поймешь почему!

– Спасибо, полковник! – кивнул Сарматов и, подумав, добавил: – Ну что, врубаемся в «зеленку», мужики!

Серп месяца освещает заросли мертвенным голубоватым сиянием. Откуда-то из чащобы доносятся непривычные, резкие звуки: то трубный клич самца-оленя, то уханье филина, то шакалий лай. Все это заставляет измученных людей вздрагивать и хвататься за оружие.

– Ну и жарища! – проворчал идущий следом за американцем и Сарматовым Бурлак. – На экваторе такой не было!

– Дождь, ливень будет! – сказал американец. – Мои ребра, перебитые во… во Вьетнаме, говорят мне об этом.

– Сармат, а он что, хорошо русский понимает? – спросил Бурлак.

– Полковник, капитану кажется, что ты хорошо понимаешь по-русски, – поинтересовался Сарматов.

– Я немного учил русский в Принстоне, – с заметным акцентом по-русски ответил тот. – Надо знать язык и культуру противника.

– Дождь точно будет! – внимательно посмотрев на него, произнес Сарматов. – Мои ребра, в Анголе перебитые, тоже ноют… А что, полковник, жарко было во Вьетнаме? Хорошо вам там вломили?!

– Мы действительно проиграли эту войну! – согласился американец. – Но вы здесь повторили наши ошибки…

– Какие, например?..

– Ну, например, не приняли в расчет стереотип национального поведения и психологию афганцев.

– Не так все просто! – пожал плечами Сарматов. – Мы здесь, в Афгане, для того, чтобы исламские фундаменталисты от Ирана до Пакистана и индийских штатов Джамму и Кашмир не соединились в одно целое. Мы разрезали их… Соединившись, они замахнутся на нашу Среднюю Азию, нам тут не до их психологии, хотя учитывать ее, конечно, надо.

– Но вы же терпите поражение, Сармат.

– А нам никто и не ставил задачи кого-то здесь, в Афгане, победить.

– У некоторых наших генералов сходная точка зрения на эту войну. Но они молчат, потому что ваши танки в суточном переходе от персидской нефти.

Сарматов усмехнулся:

– Воссоединившимся исламистам будет проще простого создать ядерное оружие, и что тогда будет с вашей персидской нефтью, полковник?!

– Пусть об этом болит голова у политиков! Ты же сам сказал, что мы с тобой лишь «пыль на сквозняках истории»!

– Да уж! – откликнулся Сарматов. – Портрет этой дамы, как известно, пишется кровью… В чем, в чем, а в крови мы с тобой по самые яйца!..

– Человек зачинается в желании, рождается в крови и живет в скверне! – вздохнул американец. – Чтобы делать нашу грязную работу, надо примириться с этим, майор!.. – Меняя резко тему разговора, он вдруг спросил: – После самума ты говорил странные вещи, майор. Что ты хотел сказать тогда?

– Я уже не помню, о чем я тогда говорил, – отмахнулся Сарматов.

– Не прикидывайся, майор, дело в том, что я тоже кое-что помню. Если бы ты не заговорил на эту тему, то я подумал бы, что все это мне приснилось, но двоим ведь не может сниться один и тот же сон?!

– Что же ты раньше-то молчал? – подозрительно покосился на американца Сарматов.

– Да как-то времени для разговора подходящего не было, – пожал тот плечами. – Так что тебе напророчил тот старец?

– Чушь все это. Говорил про грядущие вселенские катаклизмы, будущее предсказывал.

– Ты думаешь, что он сумасшедший?

– Не думаю – одно из его предсказаний уже сбылось.

– Абдулло?

– Угу!

– В этой чертовщине что-то есть, Сармат! – задумчиво произнес американец. – Когда учился в Оксфорде, мне гадала цыганка… Я сразу же забыл ее предсказания и вспомнил о них, когда они начали сбываться, а они, черт возьми, всегда сбываются с досадным постоянством!

– И это? – спросил Сарматов, через цепь наручника дергая пленника за руку.

– Да! – кивнул тот. – Она сказала мне, что в далекой стране, где живет народ гор, замкнется круг печали рода моего…

– Про казенный дом не говорила? – усмехнулся Сарматов.

– Нет. Только про дальнюю дорогу… – вторил ему американец.

Между тем на сияющий серебром серп месяца наплыли лохматые облака, и скоро «зеленка» погрузилась в темноту.

Когда внезапно над их головами бомбовым разрывом громыхнуло небо, все схватились за оружие.

– Душа в пятки ушла! Думал, что это «духи» в нас фугасом звезданули! – выдохнул Бурлак.

Ливень обрушился с неба вместе с бешеными порывами ветра. Застонала, зашумела «зеленка», затрещала поломанными ветвями и вырванными с корнями деревьями…

Зигзаг молнии на несколько мгновений выхватил из сгустившегося чернильного мрака дуб с огромной раскидистой кроной.

– Туда! – прокричал Сарматов, показывая на гигантское дерево.

Но стоило им сделать несколько шагов, как земля ушла из-под их ног и прямо над головами с оглушительным треском раскололось черное небо, а над кроной дуба, словно удар огненного бича, сверкнула ослепительно яркая вспышка. В один миг, несмотря на ливень, пламя охватило могучее дерево от кроны до ствола.

Сарматов поднял с земли американца и возбужденно прокричал:

– Бог милостив!.. Он почему-то не захотел превратить нас в пепел!..