– В том-то и дело, что любой, кто хоть каплю соображает (это тебе, сука!) понимает, что сидеть на верху НАШЕЙ системы – всё равно что на колу. Помните, была такая казнь – сажать на кол. Нашему Лидеру, конечно, подушечка подложена, он о ней забыл, думает, что сам рулит, но чутье имеет, да и мы с вами не дремлем, так что он не шелохнется, а ежели и он или кто иной, не важно, из наших или не из наших, вздумает самостоятельно поуправлять, то есть сделает неловкое телодвижение, то, что происходит? – а происходит вот что: острие кола медленно входит в тело через задний проход, пронзая все внутренности. Особое мастерство требовалось от палача: надо было так рассчитать угол – а мы-то рассчитаем, – чтобы при прохождении острия кола внутри человека не были бы задеты жизненно важные органы, чтобы несчастный дольше мучился, в мороз даже шубу накидывали, что б не помер раньше времени – так наш государь Петр Великий сделал, когда казнили полюбовника его жинки Евдокии: накинул тулуп и шапку на этого Глебова – хахаля царицы, ведь мороз градусов тридцать… Очень это больно – сползать по колу, салом смазанному, Игорь Петрович. И умные люди это знают. Дуракам же здесь не место. Так что излишние волнения не нужны. Ну, допустим, ДОПУСТИМ! придет кто-то новый – а новый рано или поздно придет, ЭТО НЕИЗБЕЖНО! – и придет при нашей с вами жизни, – всё будет под контролем, такова конструкция системы, никаких особых изменений не будет… Ну, скажет несколько слов о свободе, ну, пообещает процветание, амнистирует, как положено, десяток-другой заключенных (это ещё тебе, сука, будешь залупаться! Со мной дело иметь, это тебе не заключенных под Карагандой бульдозерами давить!) – нам-то что с вами… Я бы вообще всех, особенно экономических, освободил. Зря наш Хозяин тогда так завелся. Ну, ничего, это поправимо (что побурел, пидор, я тебе ещё припомню «Асламбекович-джан»!) Но в чем вы правы, дорогой Игорь Петрович, что всё должно быть под контролем (а вот с этим пока хана). На ТВ подсуетились, не подумав, но там всё в наших руках. Этого Драбкова я обработаю в два хода, да и он сам всё сечет наперед, с Л. тоже проблем не будет. Хотя, скажу откровенно, с ТВ и прочими СМИ есть загвоздка. Эту бабку и весь ажиотаж раскрутили не либералишки, не все эти несогласно-согласные, непримиримо-примиримые, а наши люди. Поэтому просто прикрыть невозможно. Сказать, что Л. или Драбков, или Труханов выполняют заказ мировой за-кулисы, америкашек или грузин, невозможно. Не поверит никто. Поэтому придется изворачиваться. Но нам не привыкать. Игру либо свернем, либо направим в нужное русло. В конце концов, эта бабка могла иметь в виду нашего нынешнего.

– Ты Сева – голова. Это же, действительно, ход!

– Так я и говорю, что зря вы волну гоните. И не робейте. Даже, если амнистия или помиловка, мы вас в обиду не дадим (скушай и это, «силовик» сраный; это только начало; нашел, с кем связываться!). – Сучин промолчал – скушал. – С чем будет проблемка, это с Паутиной. «Net» – штука сложная. Это тебе и газета, и общественное мнение, и следственный комитет, и прокуратура, и адвокатура, это и клуб, где можно и постебаться, и поматериться, и уничтожить оппонента и помиловать, и все это – в одном флаконе. И если Рунет можно хоть как-то контролировать, то мировую сеть – не в наших силах. Да с Рунетом сложно – отстаем мы технически от наших продвинутых пользователей. Но и тут нет оснований для паники.

– А кто паникует?

– Мне показалось, Игорь Петрович. Простите. Так и здесь нет места для… опасений. Наши ребята такую волну в Сети погонят, так спровоцируют – они это умеют, сами знаете, – нужное понимание ситуации, что всё выйдет в нашу пользу.

Сучин-Караганда сидел, низко наклонив лысоватую, под машинку стриженную крупную голову, не меняя позы, весь разговор. К концу встречи губы опять крепко сжались, слова налились свинцовой тяжестью. В глаза собеседнику не смотрел, лишь в самом конце встречи глянул, как бритвой полоснул:

– Значит, ситуацией ты, Всеволод Асламбекович, не владеешь. Что ж, примем свои меры. И… напрасно ты п-п-угаешь меня Сидельцем. Сам сказал: нельзя загонять в угол. Может аукнуться. Ну, бывай… А на колу, действительно, больно, Севочка.

* * *

Информационно-аналитический Директорат (Управление анализа информации по странам, входившим в бывший советский блок) CIA. Аналитические записки центра мониторинга ситуации в Московии. Москва, Посольство США.

В дополнение к предыдущей аналитической записке за № 473 – WTRA/ 672. Только что получены итоги голосования, которое проводится на телеканалах, принадлежащих медиамагнату г-ну Драбкову. Мы не имеем возможности точно определить, насколько эти голосования и их итоги являются «натуральным продуктом», а насколько программируются аппаратом г-на Драбкова. Однако в любом случае следует обратить особое внимание на их итоги. Фигура анонимного претендента обретает определенные очертания, речь явно идет о существующем человеке. Пока не ясно, вся эта история есть результат хорошо продуманной и точно выстроенной комбинации, что вероятнее, или, действительно, мы имеем дело с процессом, построенным на случайностях и иррациональной логике, во что верится с трудом. В первом случае представляется важным знать, кто стоит за этой мистификацией (или реальным событием) и в какой степени в ней принимают участие кремлевские политтехнологи (и принимают ли). В связи с этим считаем необходимым соответствующим департаментам головного аппарата CIA провести собственное расследование, направленное по двум каналам.

Первый: необходимо тщательно проверить хорошо нам известные эмигрантские круги в Лондоне на предмет их участия (соучастия) в операции «мистер X». Дело это не кажется особо затруднительным, так как сотрудники CIA плотно внедрены в эти круги. У нас нет никаких документальных доказательств, равно как и аргументированных предположений, что названные лондонские круги как-то причастны к этому процессу. Однако больше никто за пределами Московии и, особенно, внутри страны, не имеет такого интеллектуального потенциала, чтобы «заварить подобную кашу», то есть организовать дело.

Второй: тщательно проверить в районе большого Бостона (включая Brown University в Providence, RI) всех профессоров-эмигрантов из бывшего СССР и бывшей России. Искать нужно выпускника и затем профессора Ленинградского (С.-Петербургского, Петроградского) гос. Университета, последние годы перед эмиграцией возглавлявшего какой-то исследовательский институт. Возраст: лет 60–65. Кажется, женат. Блестящий оратор. Высокого роста. В политической деятельности не замечен. Имеет двойное гражданство. Кстати, по неподтвержденным данным, в Великом Вече Московии ходят слухи о готовящемся законопроекте, отменяющем ограничение для участия в выборах Президента, связанное со сроком непрерывного проживания в России – Московии до выборов. Ныне этот срок – 10 лет непрерывного проживания в стране. Возможно, что это – слухи, если слухи имеют под собой почву, возможно, это – совпадение. Однако, по нашему согласованному мнению, все эти совпадения складываются в реальную картину подготовки прихода к власти нам пока не известного лица. Все выше приведенные данные никак документально не фундированы и построены на предсказаниях неизвестной гадалки из Уральского адм. округа. Однако их интерпретация в самых высоких и проправительственно ориентированных кругах (про оппозиционные говорить не приходится, там эта идея про смену режима и «торжество демократии» муссируется активно и непрерывно, однако, как известно, никакой реальной силы и, соответственно, влияния эти группки интеллектуалов не имеют), на общенациональных каналах, форумах, в блогосфере и т. п. – всё это заставляет относиться к слухам, как к фактам. Идея, овладевшая массами, рано или поздно материализуется. Это утверждал один из теоретиков и практиков социалистической революции, победившей в начале XX века в России.

* * *

Что я делаю? Что со мной происходит? Ведь я не сумасшедший… Куда меня несет? Это какое-то наваждение…

Сознание Чернышева двоилось, как двоится отражение в потревоженной стоячей воде. Он прекрасно понимал всю нелепость предложения, поступившего из Лондона. Даже если бы оно было реально и осуществимо, принимать его было нельзя хотя бы потому, что из – Лондона! Надо обладать извращенным или атрофированным чувством брезгливости, чтобы на него клюнуть. Но эта задумка была, при всем при этом, нереальна и, стало быть, неосуществима. Посему надо было от нее отмахнуться и забыть, что Чернышев и делал. Однако время от времени он начинал размышлять, какие шаги бы предпринял, с кем бы встретился, как провел разговор с тем или иным собеседником, какие лозунги бы озвучил, то есть как бы повел себя, если бы согласился, и если бы предложение было бы сделано другими людьми, – а весьма, кстати, вероятно, что оно и было сделано другими людьми, ибо это он сам выдумал, что раз Лондон, значит руконеподаваемо. Одни «бы» да «бы», сплошное сослагательное наклонение… Бред, конечно, но эти раздумья посещали его всё чаще и чаще и превращались они в некую увлекательную игру, а поиграть, уговаривал он себя, не вредно, это ни к чему не обязывает. То, что игра может со временем подменить реальность, стать реальностью, его поначалу не пугало – слишком нелепо и фантастично плюс он верил в свой здравый смысл, в свою силу воли, наконец, он знал, что у него есть семья, и он никогда ее не бросит, не сможет бросить – предать… Впрочем, почему бросить, почему предать – где бы он ни был, они могут и должны быть вместе. И вообще, о чем он думает. Надо подготовиться к завтрашней лекции. Но лекция не готовилась, о грибах не думалось, спать не хотелось. Игра засасывала.

Иногда он радостно вспоминал, что не имеет юридического права даже думать о фантазиях лондонских мечтателей, которым явно делать нечего. Но самое главное, он прекрасно понимал: никогда и никто ни в Кремле, ни на Старой площади не допустит даже малейших непредвиденных или непредсказуемых изменений. Для них любое дуновение свежего ветерка смерти подобно. Всё залито асфальтом, наглухо закупорено, тщательно прозомбировано. Так что… почему бы и не поиграть, не помечтать… Стоп! О чем мечтать? Что, он жаждет власти? – Ни в коем случае! Власть над людьми никогда его не прельщала, его отталкивала возможность играть чужими судьбами или хотя бы воздействовать на них, а без этого любое лидерство немыслимо а priori, упоение своим всесилием было для него омерзительно. Когда ему довелось стать руководителем исследовательского института, он ощутил в полной мере тяжесть своего положения, его угнетали просящие жалкие глаза, заискивающие улыбки, фальшивые признания в любви и уважении, взаимные доносы и подсиживания, суетня при его появлении, недобрые взгляды, упиравшиеся в его спину. И это при том, что он был всего-навсего руководителем большого, значимого, при нем расцветавшего, но всё же локального, даже в масштабах города, учреждения, и имел над собой сонм начальствующих, контролирующих, анализирующих и доносящих. Быть же всевластным и неподконтрольным хозяином огромной страны, – а в бывшей России и по всему законодательству, и по традиции, и по ментальности нации иное положение властителя немыслимо – пребывать в роли непогрешимого богдыхана было для Чернышева делом немыслимым и отвратительным. Хотя… Хотя можно сделать множество полезного. Первым делом – амнистировать политзаключенных. Нет, не амнистировать – амнистировать значит признать их виновность. Он даст указание этих несчастных, оклеветанных и бессудно замордованных вывезти, в одну из своих будущих резиденций и там тайно содержать в комфортных условиях, а тем временем начать независимое расследование законности приговоров, следствия и т. п. с тем, чтобы их оправдать и наказать всю эту сволочь… А если не сволочь? Да и всех резиденций не хватит, чтобы вместить эту армию горемычных… Всё одно – расследовать. В любом случае: если бы он стал Президентом, то первым указом он освободил бы Сидельца и иже с ним плюс всех политических. Вторым указом он бы арестовал нынешнего Лидера, а премьером назначил выпущенного Сидельца. Было бы славненько, хотя Сиделец, наверное, за годы в «Черных песках» и в бесконечных процессах подрастерял свои таланты и знания, да и силы не те. А за Лидером в Лефортово всю его камарилью… Хотя кто бы выполнял его приказы? Впрочем, это же мечты. Так сладостно перед сном помечтать: врывается спецназ в Гагринский дворец Отца Народов, который выстроен на месте снесенного Гагрипша, и его – жалкого, без грима, в ночной рубашонке, кустики вылинявших волосинок растопырились, глазки бегают, ладошки потеют – в тюремный «Бесцветный питон» и на всей скорости… Куда? – Да хоть в Черное море… А лучше – народу, пусть разбираются… Нет, это уже самосуд, хунта какая-то получается. – В Лефортово, благо это узилище перестроили, специзоляторами снабдили, новой психодопросной техникой оснастили… Жутко, но по закону, им самим же придуманному. Хорошо, но так хорошо только в мечтах бывает. А в жизни… А в жизни всё проще: чипы всему взрослому населению засадили, только буйно помешанные и несмышленые дети остались необчипенными.

Странно, Наполеон справедливо замечал, что штыками можно сделать всё что угодно; только нельзя на них сидеть. А в России и в нынешней скукоженной Московии сидели, сидят и будут сидеть, радуясь. Либо жопа у них чугунная, либо штыки помягчали. Да нет, не помягчали, просто стали многофункциональными. Чипы – одна из новых модификаций старого штыка, и более того: это и уздечка, и хлыст, и шпоры, и, если понадобится, и гильотина; это и регистрация и итоги голосования, и индивидуальная история каждого жителя Московии, всех высказываний, мыслей и поступков. Вздумал ночью подрочить – опаньки и в хистори – рекорд. Подумал, что Сучин есть мудак – записано. Шепнул жене, что надо бы валить из этого рая – утром вызвали в районный комиссариат Чрезвычайного отдела, а оттуда не возвращаются или возвращаются предупрежденными – лучше бы не возвращались. Засомневался в мудрости Великого Отца Наций – отключили питание чипа, и всё – привет вдове. Это только в Московии уверены, что типы облегчают им жизнь, избавляя от бумажной волокиты при регистрации. Единственно, что спасает большинство, так это извечное головотяпство, непрофессионализм «органистов», вечные поломки системы, нехватка энергии и кадров – все 70 миллионов москвитян не охватишь. Справляются только с оформлением результатов Всенародных и Единодушных. Психокомпьютер все пожелания Тайного Совета и Лидера зафиксировал, обработал и выдал результат: коммунисты получат шесть мест в Вологодской губернии и три в Зоне спецпоселений, либерал-радикалы по одному в Самарском регионе, Таймырском округе и на Дальнем Востоке, Новые Легальные Правые обойдутся одним местом в волостном парламенте Керченского анклава. Демократия в совершенном виде! Всё остальное – «Единой и Неделимой». Так что отсосешь ты, Чернышев, с присвистом. Ну и слава Богу. Хоть помечтал.

Устав от всех этих размышлений, Олег Николаевич засыпал крепким сном, но часа через три просыпался. Совсем недавно они с Наташей обзавелись разноуровневой спальней. Это было очень удобно. Спали они в одной комнате, но не стесняя друг друга и самих себя храпом, боязнью храпа, вскриками и боязнью вскриков спросонья, другими ненужными звуками и запахами и их напряженным ожиданием. Но, когда наступала необходимая минута, нажималась кнопка у изголовья, и бесшумно сближались две кроватные плоскости, и поднималась бесцветная разделительная нанозанавесь, и сливались их тела в не ослабевающих с возрастом объятиях. Часто, когда не спалось, он зажигал свет и читал, не боясь разбудить Наташу – нанозанавесь не пропускала лучей электрического света, хотя и была прозрачной – до чего люди не додумаются! Вот и в ту ночь часа в три он проснулся, зажег свет, вышел в малый кабинет и взял со стеллажа «Возвышение Наполеона» Альберта Вандаля. Книга была старая – из прошлой жизни, читаная-перечитаная. Просто во сне он вспомнил о подготовительных играх и всей кухне, предшествовавших 18 брюмера. Перед переворотом Бонапарт одновременно вел тайные переговоры и со своими единомышленниками, и с агентами Бурбонов, и с якобинцами, и с «лафайетовцами», и… Олег Николаевич моментально раскрыл книгу на нужном месте: «Самые разные партии возлагали на него надежды, и он ими всеми пользовался, – и всех обманывал и обманул. Это колоссальное недоразумение, царившее в его пестром тайном окружении, как волна, несла его к власти». Зачем ему это понадобилось посреди ночи? Он почему-то облегченно и удовлетворенно вздохнул, как вздыхают люди, убедившиеся в своей правоте, положил раскрытую книгу около кровати и спокойно заснул: при чем здесь Бонапарт… что за бред… я здесь при чём…