«Ночки доброй, Гия. Пишет тебе Женек. У меня все отлично! Мне сказали, что вас перевели в 705. Пишу тебе вот по какому поводу. Давай будем навсегда друганами или на всю жизнь врагами. Давай х-ней не занимайся, скажи правду, что ты сделал, возьми 105 на себя. На тебя и так доказуха – кровь на джинсах и три свидетеля. А ты еще и меня… а так хоть группы не будет. Они знают, что ты в СС состоял, тебе много не дадут – макс. 5 или 6, по УДО через 2 выйдешь, я тебе помогу. Всегда малолетние через… потому что меньше дают им. Подумай. Если нет, то как попадешь в лагерь да на 5… после суда я позвоню на счет тебя, чтобы тебе всю голову отбили и петухом сделали. Ты сам знаешь, что я ща общаюсь с ворами и бродягами и что с тобой там будет особенно на мойке. Ты будешь петухом или инвалидом. А если все на себя возьмешь, то я за тебя позвоню и будешь с братками сидеть. Все будет нормально. Не слушай адвоката – они все козлы, подумай про Машу, а то с ней поговорят и о тебе скажут, давай бери на себя, выручай меня, скажи правду!».

Вот с такой запиской предстояло идти к присяжным и доказывать невиновность моего подзащитного в этой самой 105-ой (ст. 105 УК РФ – убийство). Что ж, стратегия защиты по делу и контрверсия были откорректированы в соответствии с этим документом. Наиболее полно это нашло свое отражение в защитительной речи. Так в тексте моего выступления появился следующий фрагмент:

«А теперь я хочу обратить ваше внимание на самое убедительное, на мой взгляд, доказательство вины Г. и невиновности М. В вашем присутствии я огласил записку, переданную от М. к Г. В дальнейшем Г. добровольно (а это очень важный факт) передал ее следователю. Вспомните, что требует М. от Г. в этой записке: «Давай «фигней» не занимайся, скажи правду – что ты сделал, возьми 105 на себя. На тебя и так доказуха – три свидетеля и кровь на джинсах… давай бери на себя, скажи правду!». Да, М. высказывает угрозы в адрес Г. Впрочем, любому человеку, сталкивавшемуся с реалиями тюремной жизни, очевидна вся абсурдность и инфантильность этих угроз. В конце концов, поставьте себя на место М. – нежданно-негаданно он вдруг узнает, что (как он думал) лучший друг, оговаривает его в совершении того преступления, которое совершил сам Г. Смогли бы вы в этом случае сохранить невозмутимость и спокойствие? Сомневаюсь. Вот и не выдерживают у М. нервы, срывается на глупые угрозы. Впрочем, судя по материалам дела, на Г. эти угрозы никакого эффекта не произвели, он остался верен своим показаниям, и даже самостоятельно и добровольно выдал эту записку следователю.

Для меня также очевидно, что М. не предполагал, что эта записка попадет в руки следствию, а значит у него не было никаких оснований лгать и изворачиваться при ее написании в надежде пустить следствие по ложному следу. Записка эта предназначалась для Г. и попала по адресу. Г. сам, добровольно, принял решение передать ее следователю.

Ну и какие тогда еще нужны доказательства невиновности М.? «Скажи правду!», «Скажи правду!». Не «Оговори себя», не «Обмани следствие» а – «Скажи правду!». Разве так требуют от человека чтобы он солгал следователю и оговорил себя? Конечно же нет. «Скажи правду!». Но Г. этой мольбе не внял. Не внял ей по непонятным причинам и следователь, проводивший расследование»…

У меня каких-то объективных сведений о том, как именно присяжные расценили эти мои доводы, однако по этому эпизоду мой подзащитный был оправдан.

Пример 2. Еще одно крупное («скинхедское») дело. В качестве одного из доказательств причастности моего подзащитного к одному из совершенных нападений, фигурируют признания самого подсудимого (данные еще до моего вступления в дело), в которых он называет одного из участников нападения «щуплым». С учетом того, что телосложение этого соучастника действительно весьма субтильно, обвинение приводит этот факт как «преступную осведомленность», доказывающую что мой подзащитный действительно был знаком с «щуплым», а не оговаривал себя под давлением оперативных сотрудников. Вновь приведу выдержку из прений, отражающих фрагмент нашей контрверсии по данному (весьма неприятному для защиты) доказательству.

«И. говорит, что в их группе присутствовал парень, которого он называет «Щуплый». По большому счету, ни у кого из вас не возникает сомнений кто именно этот самый «щуплый» – речь здесь однозначно идет о С. Что же сообщает И. о «щуплом»? А говорит И. о том, что «щуплый» был пьян, ругался матом и поэтому И. пытался его прогнать. Все сказанное выглядит весьма правдоподобно… до тех пор, пока мы не попытаемся сравнить показания И. с другими показаниями участников этого преступления. Так никто, в том числе и сам С. («щуплый»), не говорит о том что он (С.) был пьян, что он ругался матом и что кто-то из «красногорских» пытался его прогнать. Почему никто не говорит об этом? Забыли? Или все-таки не помнили потому что И. это выдумал? А если И. это выдумал, то зачем? Не потом ли что кто-то попросил его «вспомнить» о «щуплом»?

Кстати, а почему вдруг С. стал «щуплым»? Вспомните показания свидетеля К., вспомните как он описывал парня, который брал сигарету у О. (как мы знаем это был именно С., т.е. «щуплый»). К. заявил, что этот самый парень был СПОРТИВНОГО телосложения! Думаю, вам не надо объяснять, чем отличается щуплый от спортсмена? Почему К. описал С. именно так – думаю, тоже очевидно. На дворе была зима и С. был в теплой одежде, которая и искажала пропорции его фигуры, превращая его из крайне худого человека в человека спортивного телосложения. НО! И. ведь, по версии следствия, видел С. только один раз и только на улице. Откуда было И. знать, какое телосложение скрывает С. под одеждой? Уж не пытается ли обвинение убедить нас, что И. раздевал С. чтобы узнать – щуплый он или нет? А раз так, то возникает вопрос о том, откуда И. – в ходе допроса – стало известно о «щуплости» С., с которым он ранее знаком не был. Сам И. этого знать не мог, значит кто-то ему об этом сказал. Кто и с какой целью, думаю, вы и сами понимаете…».

Пример 3. Снова дело с присяжными, снова «скинхеды». Подзащитной вменяется соучастие в покушении на убийство в форме… наблюдения за окружающей обстановкой и осуществления видеозаписи происходящего. Не спрашивайте, как это возможно, просто примите как очередной изыск следствия. Впрочем, защита не только не отрицала факт осуществления подсудимой видеозаписи происходящего, но и использовала доказанность этого факта для обоснования неожиданности (для подсудимой) произошедшего нападения на потерпевшего. В тексте защитительной речи это звучало следующим образом:

«…То есть получается, что А. должна была одновременно вести видеозапись (т.е. сосредоточить свое внимание на видеокамере и происходящем нападении) и следить за окружающей обстановкой (т.е. наблюдать за тем, что происходит вокруг). Как, спрашивается, совместить эти два действия, которые прямо-таки исключают возможность их одновременного выполнения? Попробуйте взять в руки видеокамеру, навести ее на какой-то объект, а затем попытаться осмотреться по сторонам. Камера естественно будет дергаться из стороны в сторону. Почему на видеозаписи мы не видели этих характерных дерганий изображения? Все просто – А. по сторонам не смотрела, она, как и любой человек, шокированный происходящим, не отрываясь смотрела на нападение.

Вот А., сама того не желая, и сняла этот видеоролик. Но это еще не все. Представим себе на минуту исходный материал, без комментариев и музыки, просто несколько секунд заснятого на видеокамеру нападения.

Представили? Ничего не напоминает? Напоминает ту криминальную хронику, которую мы каждый день смотрим по телевизору. Там показывают и нападения, и убийства, и грабежи и еще много чего. Могу подсказать прокуратуре неиссякаемый источник легких дел для поднятия статистики – телепередача «Вы очевидец», да в принципе – вообще любые программы криминальной хроники. Что там только не показывают! Так вот, следуя логике прокуратуры, всех этих людей, заснявших совершаемые преступления, следует признать соучастниками…

В ходе обысков, проведенных у А. по месту ее жительства и по месту ее прописки, не была обнаружена ни видеокамера, ни какие-либо следы, указывающие на ее существование – зарядные устройства, кассеты, карты, чеки ККМ, инструкции, упаковку и т. п. Говорить о том, что А. спрятала видеокамеру абсурд, поскольку ничего другого, в частности, литературу весьма спорного содержания А. почему-то не спрятала. Следовательно, вывод можно сделать только один – у А. не было видеокамеры. А раз так, значит нам не остается ничего другого, кроме как предположить, что видеокамера, которой производилась видеосъемка на месте нападения, была передана А. кем-то посторонним. Значит А. и не имела навыков пользования этой видеокамерой, не могла ее ни включить, ни выключить без подготовки. Это, кстати, подтверждается и тем, что А. не монтировала видеозапись, это по мнению защиты (и обвинения) сделал кто-то третий. Тот, кому попала видеокамера с видеозаписью после нападения…».

Как-то так… Честно говоря, не знаю, что именно можно посоветовать для того, чтобы форсированными темпами выработать у себя этот специфический навык – умение создавать стройные контрверсии. Пожалуй, можно начать с того, что взять какой-нибудь факт и попытаться дать ему несколько трактовок, используя при этом как можно меньше дополнительной информации, в идеале – взаимоисключающих (начните с трактовки теленовостей, очень может забавно выйти…).

Главное четко осознавать, что создание контрверсии – это творческий процесс, требующий от субъекта не только знаний в области уголовного права, процесса, криминалистики, но и наличия аналитических способностей, умения мыслить широко и нестандартно. Само же формирование контрверсии является составным элементом общей стратегии защиты по делу.