…ибо смерть наступает
и от укуса змеиной тени.
в крестом помеченном бараке
она жила в законном браке
со змеем: он без рук и ног
любил красавицу, как мог.
потом он умер, и окно
вступило в разговор с соседом:
она его впустила следом
за ветром. действие одно
другим сменяться не хотело.
бессмертия искало тело.
в бутылке старое вино
дремало. утру ночь писала
о мудрости его… она,
нарисовав на стенке фаллос,
всех бесов выставив (не мало
их было), наконец одна
оставшись в доме, до июня
в пустой стакан пускала слюни,
и доставала смех со дна
ночью ангелы с неба в каналы
сеют дождь, но им этого мало,
и они разжигают костры,
записав несогласных в иуды…
чтоб у полночи выкупить утро,
брат монетку берёт у сестры.
а на улице пляшут собаки,
кот цепной щеголяет во фраке,
лает птица, летает поэт:
он готов умереть, да что толку:
день вчерашний застрял, как иголка,
в дне сегодняшнем, где его нет
красоты пропавший ящик,
полукруга мир бодрящий,
птиц ослиные приколы,
палец (вероятно, школы
непорочной девы монстра)
указательный, виола
(от эола), коза ностра,
ойстрах страха – оспин первый,
бог (практически без нервов),
бес деленья – ножик острый,
лени зелень, та же стая
ста багряных или рыжих
к октябрю (что музе ближе),
готлиб (смысл получая,
просит водки вместо чая),
лис (в лесу, как суд неистов),
ливень (в местности гористой
хоть и не поверит грому –
хлынет, чтобы быть икристой
рыбе, рыпаться парому
на реке), флажок на стуле –
на футбол идти харону
(с обалдуя пять оболов
взяли за билет – надули)
август кончится (не лазарь –
не восстанет он из гроба) –
мы в сентябрь полезем оба
без пальто: так легче лазать
мудрецы, герои
воры и галахи
спят. в лесу молочном
ходит бродит ирод.
столько ниток с мира,
а всё нет рубахи
голему-собаке,
и не будет точно
в случившейся аварии харон
не выжил впрочем это и не важно
приветствуя себя себе ротфронт
рукой он сделал и нетерпелив
прошёл сквозь стену и была бумажной
стена и цербер был из крупных слив…
душа моя блуждавшая во тьме
меня опять о помощи просила
но я был частью неизвестной силы
и находился не в своём уме
она ж была добра но бесполезна…
большие птицы в ящиках железных
слова глотали с чистого листа
мне прошептала старая звезда
не говори и не молчи на этом
стеклянном языке найди другой
и будь ему и другом и слугой
даже когда он станет сущим бредом
и в слово что уже не даст приплод
меж предпоследним и последним слогом
нащупав языком запретный ход
не уходи: держи под мышкой свод
подземных правил с корректурой бога
как нашёл потайную прореху
в изумительных планах господних
полетел а потом и поехал
побежал он назад а сегодня
понял что по нему не завоют
ну да мёртвые сраму не имут
согласился бы стать и травою
если б приняли только не примут
нет он не плох но выпущен из рук
садится в уголок возле посуды
три дня немытой… яйца птицы рух
хотя они произведенье блуда
покрепче кирпичей но кирпичи
здесь не в цене и на горе печален
уже без головы герой кричит
трава у ног его кричит ночами
кричат собаки кошки и волы
евреи… речь брюхатая разбившись
на сотни новых им кричит малы
и снова умирает не родившись
потом земля уходит из-под ног
и этому виною змей зелёный
крепка печаль и не светла давно
правоприемник каменного лона
печален… призрак своего отца
нет он не плох но вот беда какая
чужие губы в поисках словца
ненайденного тут же отсекает
невольник: бога? сатаны?
живёт себе, не умирает…
и, поглядеть со стороны, –
посредник он между мирами:
в одном, как водку, воду пьют
и расточителей карают,
в другом и пляшут, и поют,
и с ангелами в мяч играют
я видел сад – такой едва ли
ещё увидишь, мне поверь.
коровки божьи там плясали
в развеселившейся траве,
вёл муравей жуков на приступ
куста смородины: они
овладевали им, и быстро,
в деревья превращались пни –
и время шло назад, по грядкам
на шестиногих паучках,
помолодевшие порядком
катались бабушки в очках
прекрасный мир, увы,
условен: плачут совы,
собаки могут выть,
а ты, владея словом,
зверей и птиц пока
употребляешь в пищу.
печаль твоя легка –
другой тебе не ищут
не греет ни меня, ни вас
застывший ум: он, как паук,
зазимовал в одной из ваз,
которыми утыкан юг.
он, спать ложась, давал наказ
песку, что тёрся возле ног,
чтоб охранял себя от нас,
и тот усердствовал, как мог
но, посмотри, король: воды морской,
ведущей к бунту живота, и глины
довольно для создания семян,
из коих вырастают за неделю
сиреневые крепкие дубы
или осока (будем ей сражаться
мы до последней капли крови)… знай:
всеведущих я видеть не желаю –
они для матерей устроят ад,
продуманный до действия любого
война и мир атланты немцы
на бовина напавший хоин
и роботы и персогреки
зелёной крови льются реки…
один с ума сошедший йорик
от горя выкинул коленце:
друзей оплакав после боя
полы помыл он полотенцем
непокорники в старой норе
жить надумали но умереть
им сегодня придётся однако
ибо смерть подтверждение знака
что мы все семена одного
перезревшего ангела-тени
и наверх выходя из него
то и дело встаём на колени
пришли с прогулки палачи
сдавили комнату немножко:
исчезла мышь а с ней и кошка
не плачь родная не кричи
приближается день гнева:
муравей залез на древо
бык плетётся по дороге
спит собака на пороге
приближается день гнева
пахнет в воздухе бензином
чинит туфли королева
горько плачет мнемозина
в миске маются пельмени
справа вилка книжка слева
приближается день гнева…
может быть его отменят
скоро речка пересохнет.
рыбы в сторожа пойдут.
и не важно, что: песок ли,
камень, глина будет тут.
кто-то музыку сыграет,
но зачем она ему:
путь от ада и до рая
не осилить одному
прощается с городом лето
деревья меняют наряд
домашние птицы из клеток
своих улетать не хотят
здесь дом со столом и уборной
здесь всё обещает уют…
клюют они досыта зёрна
и так неумело поют
для примиренья душ и тел
купили бога: был он мал
но нам такое зренье дал
что всяк увидел что хотел
Крупный дождь
в лесу зелёном…
И. Бунин
ему ржавого жалко железа
но природа ему не близка
он не брут и уж точно не цезарь
и боится речного песка
и воды и деревьев и птицы
что укрылась в прибрежной траве
он боится боится боится
у него пустота в голове
пустотой поделиться не жалко
держит май синеву на весу
не успев под чужим полушалком
спрятать всех кто остался в лесу
Солнце светит в беспорядке…
А. Введенский
непризнанный – огонь в печи потух,
и кровь уже не покидала ранку.
всё превратилось в зрение и слух,
однако станет прежним спозаранку,
ведь бог везде: что надобно ему,
он сам не знает, то сжимаясь в точку,
то расширяясь – нашему уму
такое не постигнуть в одиночку.
он любит всех: героев и царей,
рабов, свободных… подогретый снизу
летит по небу русский бог-еврей
и потакает каждому капризу,
снимая жатву с пустоты, при том
не зная, что кругом возможно камень,
он кормит птиц, он снова строит дом,
и птицы его трогают руками
мышь:
рождённая
жабой горы
глина-мышь
с телом бога
о двух…
мышь горы
…головах:
золотых…
не пускающих
слово
домой
чаша-мышь
рана-мышь
свет –
дитя –
дудка –
греш
О проекте
О подписке