– Вот меня и лишили семьи… Жены, которая была моим «народом», моим «языком»… Я занимаюсь цефалогенезом, антропологией, психологией, психолингвистикой, семиотикой, информатикой, много еще чем, и о многом могу рассказать. Науке давно известно, что в языке содержится больше исторической и культурной информации о носителе, чем в самом народе, если «вживую» изучать его нравы, традиции, обычаи. Исследуя любой древнейший язык, можно восстановить-оживить образ его носителя-народа, след которого давно исчез в веках. Вот почему языки позволительно считать «мертвыми» только в том смысле, что некому стало их озвучивать. Поскольку их «беушные» носители-народы когда-то предали Слово Бога, развратились и пропали в пучине мирской истории. Как древние греки и римляне, как десятки, а то и сотни цивилизаций. Что грозит и нам. Умирают лишь носители-народы, а не языки, когда Слово покидает их, как души – усопших. Ведь именно Дух пользует и вразумляет плоть, а не наоборот.

Телохранитель, шедший следом, прислушивался к его словам. Велемир Радомирович, надо признать, умел говорить и гипнотически завораживать слушателей, даром что нейролингвист. В вечерней летней тихой Москве, пока они шли по Садовому кольцу, чувствовалось благоухание цветов. И звучали слова их спутника. Велемир Радомирович остановился и повел рукой в сторону группы агрессивно настроенной молодежи, движущейся им навстречу. Они громко переговаривались, хохотали, толкали друг друга. Вадим поспешил утянуть Марину к краю тротуара, заблаговременно уступая дорогу еще не разыгравшемуся торнадо. А нейролингвист продолжал громко говорить, словно вызывая огонь на себя:

– Тела современных людей – это мировая свалка, помойка, геенна огненная, откуда квинтэссенция гниения и испарений поднимается в мозг, как в синтезатор-ассенизатор и воплотитель в жизнь главных идей и желаний плоти. Вот поглядите. Полюбуйтесь на них. Сытая жизнь для тела и бесконечных плотских удовольствий стала единственной целью и пределом мечтаний. Разве не так?

Отвязанная молодежь прошла мимо, не задев его. Очевидно, с помощью своих нейролингвистических фокусов он умел управлять и таким вот «торнадо». А может, просто на молодежь подействовали стальной блеск в глазах телохранителя и намеренно отодвинутая им пола пиджака, обнажившая наплечную кобуру с «пушкой».

– Что вы за рекламной тумбой прячетесь, идите сюда! – позвал Марину и Вадима Велемир Радомирович. – Суть этого нового неоязычества, о котором я говорю, заключается в том, что плоть человеческая обрела активный язык, который неудержимо тащит человека ко всякой твари вместо Творца. И современное неоязычество многократно усилило этот убийственный для человека язык всевозможными айподами и айфонами, иными техническими и электронно-информационными штучками. Несчастную молодежь уже превратили в последнее поколение живых динамиков и усилителей, чрез которые сам лукавый орет и прокачивает свою поп-механику. Это нововавилонское поколение. А неоязычество – это апокалиптическое торжество плоти, ее последний крик.

Они пошли дальше, и тут только Вадим тревожно спросил, чувствуя, что их против воли тянет вперед какая-то неведомая сила:

– А куда мы вообще идем-то?

– Да туда, куда выйдем! – с хитрой и даже, как показалось, коварной усмешкой ответил спутник, свалившийся на их головы черт знает зачем и откуда. Как посланник инфернального мира.

– Итак, – произнес он, – Человек и Вселенная имеют одно наречие, а вся Природа, Космос, логосно-словесна, то есть пронизана грамматическими структурами и человеческими свойствами. По антропному принципу. Воистину все сущее создано и расписано одним почерком Слова. Во Вселенной все со всем и со всеми общается и соединяется. Это как космическая литургия – песнь о всецелостности Мироздания. Ведь Мир – это большой Человек.

Сделав театральную паузу («Он еще и артист отменный», – подумал Вадим), Велемир Радомирович продолжил:

– Но сегодняшний хаос лжеинформации разрушает внутренний мир человека и поселяется там сам. Чтобы были не слышны из глубин естества праотцовские слова-корни. Чтобы все люди обменивались хаосом, потребляли друг друга и становились «гуманоедами» – последней популяцией людей.

– Ну, хорошо. А причем тут ваша жена? – вновь напомнил уже вовсю загрустивший Вадим, представив себе, что эта вечерняя прогулка никогда не закончится, а странный, но интересный субъект отныне будет идти с ними по жизни до гробовой доски. Той, которую когда-то «натянул» на себя Святогор, а теперь вот, похоже, и Велемир Радомирович.

– Сейчас отвечу, – пообещал «инфернальный посланник». Но говорить стал опять про другое: – Теперь слово «русский» заменено на «россиянин». Ну конечно, любой получивший гражданство России негр, несомненно, станет россиянином, но ведь это нисколько не свидетельствует о его истинной национальности. Национальность – это имя народа. Еще в начале двадцатого века русский этнопсихолог Овсянико-Куликовский говорил, что только слабоумные и идиоты лишены национальных признаков. Но верен и обратный силлогизм: человек, лишенный национальных признаков, попросту слабоумен и идиот. На Руси с давних времен, провожая родного человека в дальнюю дорогу, напутствовали: «Помни имя свое!» Имя народа – его священное наследие. Без имени – нет и именуемого. Вот и хотят превратить русских в недоделанных «россиян». Нам с преступным умыслом твердят, что русские люди всегда испокон веков были варварами, дикарями, колонизаторами, врывались в хутора, аулы, кишлаки, стойбища, сея коренным народам лишь смерть и разрушения.

– А разве не так? – наивно спросила Марина.

– А почему же тогда, замечу, они оставляли после себя школы, больницы, театры, музеи, университеты, фабрики и заводы? Русская литература служила и служит питательной средой многочисленных культур народов России. А русский язык выполнял и выполняет в многонациональной России объединительную роль, являясь важнейшим скрепом и залогом безопасности государства. Однако наши «управленцы» руководствуются своим примитивным взглядом на образование как на «сферу услуг», подчиняясь лишь командам «господина Доллара». Их принцип: для «кухаркиных детей» – минимум знаний. А дети элиты и сами не хотят получать никаких знаний. Куда ж придем?

– Да туда, куда выйдем! – словами самого же Велемира Радомировича ответил Вадим, тем самым «отомстив» ему за его «поводырство». Но тот лишь отмахнулся:

– Все, что происходит в последние два десятилетия, удивительным образом соответствует задачам, поставленным международной закулисой в двадцатом веке, прежде всего программой Стенфордского «Фонда Чарльза Кеттеринга» – «Изменение образа человека», под руководством Уиллиса Хармона. Я тщательно ознакомился с ней, когда читал лекции в Гарварде и копался там в архивах. Она официально принята правительством США. Ее цель – достичь изменения образа мыслей и представлений широких масс в нужном направлении.

– Что это еще за шняга такая? – спросила Марина. Велемир Радомирович охотно пояснил:

– Программа использует, прежде всего, «шоковое воздействие» на сознание народных масс, метод «потрясений». Допустим, появляется в эфире чудовищно безнравственная, цинически бесстыдная информация (а сейчас они почти все такие), нарушающая все традиционные представления о морали. Вслед за бурей протестов начинается «обсуждение ситуации», то есть спор о бесспорном. Это первый этап растления масс. Затем идут манипуляции с сознанием для снижения уровня стыдливости, с помощью ангажированных СМИ, рекламы и так далее. Программа Хармона доводит обывателя до помрачения информационными «вспышками», происходит «замешательство сознания», снижение уровня стыдливости, нравственности, культуры. И все это нацелено на резкое снижение духовных начал и коренных понятий, обеспечивающих нормальное развитие человека и народа в целом.

Видя, что молодые люди уже слегка утомились и начинают украдкой позевывать, он свернул тему:

– Расскажу для разнообразия один исторический анекдот. В конце XIX века командующий французскими войсками в Марокко и Алжире генерал Луи-Жубер Лиоте однажды решил пройтись пешком. Был полдень, нещадно палило солнце. Генерал приказал своим подчиненным обсадить дорогу деревьями, которые давали бы тень. «Но, Ваше превосходительство, деревья вырастут только через 50 лет», – заметил один из офицеров. «Именно поэтому, – прервал его генерал, – работу надо начать сегодня же…» К чему это я? А к тому, что этот забавный факт был приведен во введении к совершенно секретному документу британской разведки СИС. В котором в 1950-х годах, совместно с ЦРУ, были впервые сформулированы стратегические основы ведения психологической и нейролингвистической войны против «коммунистических» стран. И выбрано кодовое слово для этой операции – «Лиоте». Смысл его заключался в том, что, приступая к осуществлению своей программы, ее авторы намеревались получить результаты спустя десятилетия. Получили…

Выдержав еще одну паузу, достаточную для осмысления сказанного, Велемир Радомирович добавил:

– Однако русский народ оказался самым живучим и эластичным в мире. Лишь за последние сто лет он пережил монархию, тоталитаризм, идеократию, социализм, теперь вот переваривает демократию с уклоном в дикий капитализм. Накопленный нами веками опыт выживания в любых условиях принес, с одной стороны, неимоверные страдания, а с другой – дал тяжелый, а значит, тем более бесценный опыт.

Некоторое время они шли молча.

– Так что же с вашей женой приключилось? – выбрав удобный момент, в который раз спросил Вадим.

После этого вопроса их спутник стал как-то зримо затухать – огонь в фальшфейере иссяк.

– Да, жена… – пробормотал он. – Это ведь тоже своеобразные поиски, вроде поисков Праязыка. Языка пропавшей жены. Помните, у Блока: «О Русь моя, жена моя!..» Тут нечто подобное. Русь без языка, жена тоже.

– Чего-то я совсем запутался, – признался Вадим. – Русь, жена, Праязык… Каша какая-то. Метафизическая. Так пропала ваша супруга на самом деле или все это… аллегория?

– Нет. Пропала. Вместе с языком, – как-то невнятно отозвался мужчина.

– Расскажите о ней поподробнее, – попросила Марина.

– Что ж сказать? Больше всего на свете, кроме меня, смею надеяться, Лена любила свою химию, кино и горы. Вот горы-то ее и погубили. Ну, и кино тоже, поскольку в 2002-м году она увязалась за съемочной группой Бодрова-младшего в Кармадонское ущелье в Северной Осетии. А так каждое лето ездила то на Урал, то на Памир, то еще куда. Сам-то я не ходок, оставался в Москве.

– Искали Праязык человечества, – съязвив, подсказал Вадим. – Конечно, где ж ему быть, как не в Южном Бутово или в Бирюлево? Оттуда все и зародилось, все слова матерные.

Велемир Радомирович юмор не оценил, ответил так:

– Здесь, в архивах да библиотеках и копался. А кроме того, многое почерпнул из бесед с академиками и профессорами Троицким, Тюриным, Чудиновым, Гриневичем и другими умами. Так вот. Потянулась она, значит, за киношниками, звонила мне радостная из гостиницы во Владикавказе, говорила, что завтра, двадцатого сентября, идет в горы. А на следующий день, в двадцать часов пятнадцать минут с вершины двинулся ледник «Колка» – двести лет не трогался с места, а тут – на тебе! Да еще со скоростью триста метров в минуту.

– Как «Феррари»», – добавила Марина. Гоночные машины она также уважала.

– И всех разом накрыло. Все ущелье. Льдом, камнями… Высотой в несколько сот метров. Подсчитали, что погибло сто двадцать семь человек, через два года откопали тела лишь семнадцати. Лены среди них не было.

– Значит, официально она считается пропавшей без вести? – уточнил Вадим.

– Официально они все считаются погребенными под ледником, – ответил Велемир Радомирович. – Свидетельство о смерти мне не выдали, только справку. Тело-то не нашли. Но забыть Лену я не могу.

– А зачем вам вообще надо разводиться? – задала очередной вопрос Марина. – Да еще задним числом. Уж коли вы ее так любите. Любили, – поправилась она.

– И буду любить, и помнить до конца жизни. Но это ненормальная ситуация. Любить мертвую все же лучше, чем пропавшую в неизвестности. И это не какая-нибудь моя прихоть, с разводом. Она, Лена, как бы это потолковее объяснить?.. Она меня «не отпускает». Все время рядом, будто наблюдает за мной, следит. Мне, видите ли, порою становится просто страшно. Боюсь даже, что сойду с ума.

«Уже сошел, и не только от поисков Праязыка»», – подумал Вадим, но вслух спросил:

– Как это – «не отпускает»?

Помолчав, словно собираясь с силами, соломенный вдовец продолжил, вновь разгораясь, как фальшфейер:

– Сначала это были всего лишь метафизические, мистические ощущения ее присутствия. Но вот неделю назад я поехал в городок Юрьевец, на Волге, на родину Андрея Тарковского. Один языковед, доктор наук, старенький, сказал мне, что там можно обнаружить некие древние артефакты, следы Праязыка. И дал рекомендации к человеку, старожилу Юрьевца, который мог мне помочь. Место там тихое, спокойное, самый большой разлив Волги. Да и мы с Леной в прошлом иногда ездили туда отдыхать. Нравилась церквушка на холме. Родник с какой-то чуть ли не живительной влагой. Словом, решил туда прокатиться. Совместить полезное с приятными воспоминаниями.

– Ну и? – подстегнул его Вадим, поскольку мужчина опять замолчал, погрузившись в себя, как в подводную лодку. Только глаза-перископы уставились вперед. Велемир Радомирович очнулся.

– Приехал я вечером. Пустых номеров в гостинице, как всегда, навалом. Она у них двухэтажная и единственная. А можно и удобный домик или квартирку снять при желании. Но у меня-то такого желания не было. Я вообще человек неприхотливый, ношу, что есть, ем, что дадут, и живу, где сон сморит. Где кровать да лампа. А сплю вообще мало, два-три часа в сутки.

– Это заметно, – сказала Марина. – Пуговицу бы вам пришить не мешало. Заняться, что ли?

– А сумеешь? – съехидничал Вадим. – Никогда не видел, чтобы ты что-то руками делала, дщерь бога Гламура.

– А ты – офисный планктон, белый воротничок, пасынок Креатива, – тотчас откликнулась она.

– Не бранитесь, дети мои, – развел их Велемир Радомирович. – Успеете еще. И жениться, и развестись и снова жениться. Как Элизабет Тейлор с Ричардом Бартоном, не один раз. Так вот. В гостинице, как обычно, горячей воды не было. Мало того, холодной тоже. Зато возле нее, даже в холле и на этажах, много местных детей-попрошаек.

– Это везде так, по всей России, – согласился Вадим.

– Можно подумать, что ты много по стране ездишь, – возразила Марина. – Да ты дальше Садового кольца носа не кажешь. С Николиной горы на Смоленскую и обратно, вот и весь твой маршрут.

– А ты? Давно ли в своем Олонце была? Как приехала в столицу три года назад, так из фитнес-клубов да фотосессий и не вылазишь. Тебе ли знать, чем живет провинция?

– Я-то хоть корнями к земле ближе, а ты – к асфальту!

– Иной асфальт чернозема стоит.

– Ах, так?

– Ричард, Лиз, хватит вам, – вновь остановил их «старший по званию». – Интересная у вас в скором времени семейная жизнь начнется. Не соскучитесь. Даже по-доброму завидую. У нас-то с Леной как-то все без особых ссор обходилось. Пресновато. Хотя конфликты случались. Ну, ладно, слушайте дальше. Тут-то самое главное и начинается.

– Наконец-то! – хмыкнул Вадим.

– Присядем? – предложил Велемир Радомирович, кивнув на уютную лавочку, спрятавшуюся среди кустарника на Цветном бульваре. Любопытно, что никто из них, ну, может быть, кроме одного, не задавался вопросом, куда и зачем они идут? Просто шли и шли, а теперь вот присели передохнуть. Чтобы продолжать слушать и говорить. А телохранитель устроился неподалеку.

– Итак, заселившись в гостиницу, я стал думать, как бы скоротать вечерок? Время было позднее, не до встреч с местным старожилом-артефактом, который наверняка спит лучшую часть светового дня. Отложил до утра. Честно говоря, я уже начинал слегка разочаровываться в своей поездке. Ну, какие следы Праязыка можно обнаружить в Юрьевце? Хотя как сказать… Как сказать, – повторил мужчина, задумавшись на короткое время. Потом увлеченно продолжил: