Глава вторая

Российская Федерация; Новорубинск

Некоторое время назад

После окончания Второй чеченской кампании Кармазин прослужил в спецназе около двух лет. По должности продвинулся самую малость, став командиром учебной роты; майора так и не дождался. Да и вообще, вновь окунувшись в мирную жизнь, вдруг понял одну простую истину: настоящие вояки нашему государству нужны лишь до тех пор, пока где-то существуют «горячие точки». А если все тихо и ровно, чиновники и депутаты про военных предпочитают не вспоминать.

Внешность у Кармазина была самой обычной, если не считать роста под два метра, широких плеч, накаченных мышц и веса в сто двадцать килограммов. Тем не менее, излишне высоким его никто не считал – чаще называли огромным. Простое открытое лицо, как правило, с двухнедельной щетиной; зачесанные назад темные волосы, немного смугловатая кожа и усталый взгляд темных карих глаз.

Уволившись из армии, он полгода прожил в столице, снимая комнату у зловредной старушки – пытался найти работу и начать нормальную гражданскую жизнь. Не получилось.

Во-первых, жутко донимала старушка – хозяйка квартиры. Она была одинокой, страдала приступами любопытства, не имела ни детей, ни внуков и, по-видимому, решила наверстать упущенное, по полной программе воспитывая Станислава. На кухне она постоянно делала ему изысканные замечания – дескать, а вот я в блинчики всегда щепотку соды кладу. Вообще-то байховый чай нужно заваривать в специальном заварничке. Макароны, сынок, не нужно подсаливать, и почему ты их варишь в воде, а не в грибном бульоне? Я тут поставила снова на огонь твое яичко, а то ты его рано с плиты снял – оно у тебя еще не прожарено. Одному богу известно, сколько раз Кармазину хотелось дать ей по башке сковородой, чтобы она не вмешивалась. Старушенция всегда сидела дома и как только слышала скрип двери в его комнату, сразу выползала в коридор, чтобы посмотреть, как на этот раз он портит свой ужин и как она может ему помочь. Картошку, например, надо резать кубиками, а не соломкой. Сгущенное молоко ложкой есть не положено, а исключительно размешивать в чае. Оливье с мясом готовят, а не с колбасой. И даже кипяток у Станислава не совсем православный – надо кипятить холодную воду, а не горячую, тогда это будет кипяток, а так – «тяжелая» вода с изотопами… Если квартирант намеревался куда-то уйти, то она выходила, чтобы его «проводить» и уточнить цель его похода. При этом строго напутствовала: «В девять вечера я закрою дверь на засов». Угроза была реальной – на двери действительно имелся стальной засов длиной в полметра, и несколько раз опоздавшему Кармазину пришлось по полчаса барабанить в дверь, так как бабулька ко всем прочим недостаткам была еще и глуховата.

Он стойко терпел эти «прелести» из-за того, что сумма за постой по московским меркам была просто мизерной. За большую сумму комнату он позволить себе не мог, потому что нормальную работу найти не получалось. И это была вторая причина, по которой не сложилась его жизнь в Москве.

– А что у вас за профессия? – спрашивали в столичных кадровых агентствах.

Прописанная в его дипломе «командно-тактическая» специальность не говорила кадровикам ровным счетом ничего. Да, в армии он мог командовать взводом, ротой и даже батальоном, но на гражданке это не прокатывало. Здесь командиров хватало и без него.

Одним словом, он постоянно и во всем ощущал себя бывшим. Бывшим капитаном, бывшим спецназовцем, бывшим командиром разведывательно-диверсионной группы. Бывшим, бывшим, бывшим… Присутствовала в подсознании и обида на то, что чиновники так варварски обошлись с заслуженными профессионалами. Но больше было безысходности от невозможности найти свое место.

Так и вернулся он в Новорубинск, где после смерти матери пустовала небольшая квартира.

Поначалу Кармазин был настолько обескуражен резкой переменой в жизни, что не хотел ничего. Отсыпался, постоянно пил и бездумно пялился в экран телевизора. По всем каналам транслировали радость электората: криминал, политику и светскую блевотину. Но выбора не было…

Через некоторое время ему надоело сидеть в квартире, задыхаясь собственным перегаром. Да и накопленные денежные средства изрядно уменьшились. Он решил найти работу в родном городе.

Обзвонив бывших коллег по службе, Кармазин внезапно понял простую и неприятную вещь: с его уникальной специальностью устроиться в нашей стране не так-то просто. Реально повезло лишь одному старшему лейтенанту, который подвязался инструктором рукопашного боя в высшее военное училище. Другие перебивались где и чем могли. Кто-то охранял супермаркеты, кто-то таксовал на своих стареньких авто…

Не желая навсегда расставаться с профессией, Станислав – загнанный проблемами, понурый, с перхотью на воротнике – отправился на поиски подходящего работодателя. Однако Новорубинск был слишком мал, и ни на одном предприятии ему не смогли предложить ничего путного.

На исходе месяца поисков Кармазину повезло – судьба снова предложила попробовать силы в столице. В Интернете он наткнулся на объявление одной из московских кинокомпаний, планировавшей снимать фильм на военную тематику и искавшую соответствующих профессионалов. Бывший капитан отправился в Москву, нашел офис кинокомпании, представился… Затем минут сорок беседовал с одним из ассистентов режиссера.

Получилось. Его утвердили в качестве консультанта и каскадера, после чего он три месяца принимал участие в съемках. Потом съемки закончились. Ему выплатили неплохой гонорар и помахали ручкой: «Понадобитесь – позвоним». Пришлось опять возвращаться в Новорубинск.

Армейскую пенсию Станислав заработать не успел – не хватило выслуги, а жизнь в любом большом городе имела одну поганую особенность: деньги там кончались чрезвычайно быстро. Заработанный в «высоком искусстве» гонорар он прожрал за три месяца, а потом пришлось затянуть ремень.

И снова он перебивался случайными заработками: грузил грузы, крыл крыши, охранял охраняемое…

А в перерывах бездумно глазел в экран телевизионной панели, много пил и вспоминал боевые операции…

* * *

Воин, ранее не ведавший поражений, будет до последней минуты надеяться на чудо, на счастливое спасение. И лишь тот, кто успел не раз побывать в когтях смерти, способен в самой критической ситуации сказать самому себе: да, приятель, это конец. Кармазин даже в то ужасное мгновение, когда пришлось бросить оружие, не считал положение безнадежным и еще лелеял надежду на счастливый исход, ибо случались в его биографии схожие переделки. И каждый раз выпутывался, отыскивая единственно верное решение, изобретая единственно возможный способ.

Но на этот раз удача, похоже, отвернулась. На поляне все складывалось иначе – из зарослей появлялись все новые и новые боевики, вооруженные до зубов, озлобленные потерями, с волчьими, наполненными ненавистью взглядами.

Тогда-то он и буркнул:

– Все, Стасик. Отвоевался…

Раненого Димку добили сразу. Прищурив колючие глазки, предводитель банды подозрительно осмотрел окровавленное колено Кармазина. Правда, позже, когда оставшихся в живых русских избивали, он принял решение отсрочить его смерть – несмотря на касательное ранение, тот крепко стоял на ногах…

И вот, избитых, окровавленных, связанных, утерявших веру в спасение, их куда-то ведут. Впрочем, где бы они ни оказались, перспективы остаться в живых не было: не перерезали глотку в ущелье, значит, решили приберечь для показательной казни в бандитском стане.

– Так мне, дураку, и надо! – прошептал капитан. – Полгода назад предлагали перевестись комбатом в Рязанское училище. Нет, опять уперся. Сейчас курсантов бы гонял да попивал бы вечерами пиво… А вместо этого ползаю по горам во главе детсадовского сброда!..

– Брось, Стас. Кто ж знал, что за караваном идет целая банда? – послышался за спиной голос Толика. – Даже Броневич этого не мог предвидеть.

Вздохнув, командир группы промолчал…

* * *

Кармазину было за тридцать, но он оставался убежденным холостяком. Однажды – по бурной лейтенантской молодости – он решился на эксперимент и прожил целый год гражданским браком с одной симпатичной особой по имени Анна. За недлинную семейную идиллию этот «ангел во плоти» изменился до неузнаваемости.

Однажды Станислав услышал мудрое изречение: «Мужское пристрастие к алкоголю порождается перевоплощением любимой женщины в стерву». Примерно так оно и случилось: вначале конфетно-букетный романтизм при свечах, затем тупое привыкание и минимум разнообразия, и банальный финал с необъяснимыми обидами, упреками и скандалами.

Короче говоря, из годовалого опыта супружеской жизни Кармазин извлек многое. А именно то, что мужчина может быть обвинен женщиной в чем угодно.

Если ты не даришь каждый день цветов, то тебя обвинят в невнимательности. Если даришь, значит, пытаешься загладить какую-то вину. И не сомневайся – женщина мгновенно придумает, какую именно.

Если ты молод, то последует обвинение в несостоятельности. А если успешно состоишься, то тебе приклеят ярлык «немолодого».

Если недостаточно зарабатываешь, то ты – неудачник. Если богат, то зачем «посадил супругу в золотую клетку?!»

Если нарисовалась случайная измена, то ты – похотливая сволочь. Если изменила супруга, то сам понимаешь, виноват в этом тоже ты, потому что разозлил, не удовлетворил, не удержал, не ублажил, недостаточно профинансировал… Нужное подчеркнуть.

Если ты бросил женщину, то ты – бесчувственный негодяй. Если уходит она, то только потому, что ты – идиот, с которым просто невозможно жить под одной крышей.

Если супруга работает, то готовься выслушать упрек в том, что твоих доходов не хватает на воплощение ее желаний. Если сидит у тебя на шее и ничего не делает, кроме приготовления полуфабрикатов в микроволновке и запуска автоматической стиральной машины, то ты, само собой, виноват в том, что не дал ей в этой жизни реализоваться.

Если тебе требуется секса больше, чем супруге, то ты ее «Совершенно замучил!». Если меньше – то «не удовлетворяешь и вообще импотент».

Ну и еще навскидку десяток всевозможных причин убить себя об стену. Ты будешь всегда виноват в том, что общаешься с друзьями или отдыхаешь после тяжелого трудового дня на диване, а на благоверную у тебя не хватает времени. В том, что любишь рыбалку или ремонтируешь в гараже машину. В том, что у супруги плохое настроение, что не оправдал ожиданий или не соответствуешь ее иллюзиям и представлениям о настоящем мужчине…

Впрочем, этот список не имеет ни начала, ни конца.

* * *

Промолчав. Кармазин тяжело вздохнул.

Толик отчасти прав. И тем не менее он обязан был предугадать, предусмотреть все нелепости, приведшие к провалу задания, к гибели группы. Сколько сотен километров намотал по горной Чечне! Сколько сожрал сухпаев! Скольких товарищей здесь похоронил!.. А до конца прокачивать ситуацию так и не научился.

Толик – хороший парень. И в такую минуту найдет пару слов, чтобы успокоить, поддержать. Однако несложно представить, каково сейчас ему. Года не прошло, как получил очередное звание, женат всего пару лет, скоро станет отцом. По крайней мере, должен был им стать.

«Проклятая повязка на глазах!» – капитан поморщился от боли, оступившись на каменной россыпи. Вблизи той чертовой поляны пуля саданула по краю коленного сустава. Того самого больного сустава, что полгода лечил в одной из московских клиник. Трижды ложился под нож хирурга. И вот опять. Вся голень была мокрой – кровь пропитала штанину до ботинка. Да что там до ботинка – даже ступня ощущала неприятную липкую влагу.

Пронзительная боль отогнала мысли о Толике. Но ненадолго.

Толик попал в его группу чуть более двух лет назад, когда, напоровшись на засаду во время одного из рейдов, Кармазин потерял половину своих людей. С достойной заменой своевременно пособил Броневич – порекомендовал четверых надежных ребят из разведроты соседнего батальона. Прибыл в той четверке и Анатолий.

Так и познакомились. Потом потянулись бесчисленные боевые; затяжная операция по выслеживанию караванов и прочие передряги, в одной из которых Кармазин спас жизнь Броневичу. Да, тогда у станицы Весовой ускреблись, отбились, выжили. Повезло.

А сегодня не получилось…

* * *

Через несколько месяцев безуспешных поисков Кармазин все же нашел относительно приличную постоянную работу – предложили пойти охранником на большую автомобильную стоянку, что раскинулась в паре кварталов от его дома. Он согласился, ибо денег катастрофически не хватало. В дежурке на стоянке он сутки дежурил, трое отдыхал. Точнее беспробудно пил, дабы не оставалось возможности осмыслить никчемность своей нынешней жизни. Алкогольная анестезия воздействовала на самую неизведанную часть человеческого организма – на мозг. И тот на время отключался, прекращая подавать хозяину сигналы бедствия.

Случалось, что по нескольку дней не пил, но при этом чах и становился угрюмым. Трезвея, он начинал рассуждать, думал и мечтал о будущем. Хотя сам не понимал зачем.

Единственным будущим, которое действительно грело душу, был ближайший вечер с обязательным наличием в кармане энной суммы в российской валюте. Приличные деньги нужны были, чтоб напиться в знакомом кабаке. Если приличных не оказывалось, шел в забегаловку, располагавшуюся напротив стоянки. Ну, а на десерт после выпивки Кармазин предпочитал секс с какой-нибудь смазливой бабой, подвернувшейся в ресторане или в той же забегаловке.

Собственно, мечта состояла не только из алкоголя и секса. На самом деле в ней содержалось гораздо больше: интрига, приключение, таинственная неизвестность, тревога. И сладостное томление в груди. В общем, все то, чего так не хватало в излишне спокойной гражданской жизни.

Он отлично понимал, чем могло закончиться пресловутое томление. На лице уже имелось несколько шрамов после ресторанных приключений, а в непогоду ныли сломанные ребра. И все же весь кайф был именно в нем – в томлении. Ради него Станислав бежал из дома, нырял в непроглядную ночь, стойко терпел невзгоды, боль, лишение свободы…

Долгожданный момент наступал, когда город погружался в темноту. Он выходил из квартиры, поворачивал в замке ключ, сбегал по ступенькам лестницы вниз… Навстречу выплывала ночь с ее удивительным бархатом, с ее тяжелой тканью, струящейся сквозь пальцы.

Кармазин следовал знакомым маршрутом. Настолько знакомым, что мог проделать его, будучи лишенным зрения.

Томление достигало пика. Хотелось заорать от счастья на весь спящий квартал или сплясать что-нибудь эдакое.

Но он не орал и не плясал. Он экономил силы для «банкета».

* * *

Желтая полоса солнечного света врывалась в открытую дверь каменной лачуги, где капитан с двумя сослуживцами парился вторые сутки. Длинный узкий луч медленно полз по усыпанному грязной соломой полу; становился короче и менял оттенок.

Мысли о побеге уже не посещали. Руки пленников оставались свободны, однако к ногам крепилась массивными «манжетами» толстая ржавая цепь. Тяжелой змеёй она опутывала троицу офицеров и концом своим была намертво приварена к вкопанному в землю старому станку от ДШК. Откопать эту хрень свободными руками было возможно, но снаружи – у открытой двери – постоянно торчали чеченские бандиты. Сидели, скрестив ноги, сверкали колючими глазищами, судачили о чем-то да скалили зубы в злобных ухмылках.

Тут не то что выдернуть из земли стальную раскоряку. Даже справить малую нужду в углу хибары без присмотра не получалось. Стоило шевельнуться, как боевики разом замолкали и вскидывали автоматы.

– Хотелось бы знать… – вдруг мечтательно произнес Толик.

– Что? – вернулся в действительность Кармазин.

– Кто у нас родится, – вздохнул тот. – Пацан или девчонка…

В другое время командир непременно что-нибудь сказал бы по этому поводу – подбодрил бы, успокоил будущего отца. Но теперь решил воздержаться, промолчал.

В этот миг за дверным проемом каменной лачуги замельтешили чьи-то тени, послышались громкие голоса. Охранники встали с насиженных мест, повесили автоматы на плечи.

Насторожились и пленники.

– Выходи по одному! – скомандовал низкорослый и самый бойкий абрек с жиденькой рыжей бородкой.

Звякая цепью, офицеры медленно поднялись и направились к открытой двери. На выходе из каменного сарайчика каждому связывали руки и снимали с ног металлические манжеты. Вскоре троицу пленных, подталкивая в спины, подвели к обрыву на краю бандитского лагеря.

Опять оказавшийся в связке первым, Станислав выглядел хмурым и злым. Но отнюдь не от предчувствия близкой смерти. Причиной тому служило осознание собственного бессилия перед обстоятельствами. Ведь именно оно – бессилие – является самой страшной мукой для сильных и мужественных людей. Ничто другое так не страшит и не опустошает, как понимание неспособности изменить грядущие события.

* * *

В облюбованный Кармазиным ресторан под названием «Старый замок» посетители шли толпами лишь по выходным и в праздничные дни. Будними вечерами большая часть столиков пустовала, а музыка не громыхала, звуча приятным спокойным фоном.

Это был обычный ресторан, каких в любом провинциальном городе можно насчитать полсотни штук. Располагался он в первом этаже обычной пятиэтажки, которая совершенно не походила на замок. Со звучным называнием его связывало разве что оформление – бутафорские доспехи, щиты, мечи и копья, что в изобилии висели по стенам. Во всем остальном ресторан напоминал советский общепит: ни шика, ни изысканной кухни. Ни строгого контроля на входе, ни предупредительного обслуживания.

Вы спросите, почему он выбрал именно его? Все просто: это заведение удобно располагалось на перекрестке улиц Осенней и Затонской – всего в квартале от дома Станислава. А потому под сводчатыми потолками двух его залов он сиживал каждый раз, как только в кармане заводились деньги.

– Здорово, Стас, как поживаешь? – заприметил его знакомый бармен.

– Привет, Серж, – кивнул он в ответ и с ходу заказал бутылку водки.

Из всей местной закуски он предпочитал столичный салат и тонко нарезанный лимончик. Все это Кармазин прихватил сразу с барной стойки. Изредка, когда денег было в достатке, капитан заказывал что-нибудь мясное: свиную отбивную с жареным картофелем или ростбиф со сборным гарниром.

Нырнув в полумрак зала, он легко отыскал свободный столик. Усевшись, оглянулся по сторонам. В зале было накурено, стоял гул из полупьяных голосов.

За соседними столиками отрывались разношерстные компании. Станислава никто не замечал.

«Ну и хорошо, – отметил он, опрокидывая в себя первую рюмку. – Мне лишнее внимание ни к чему».

С каждым глотком алкоголя возвращался тонус, тело обретало гибкость. Он уверенно ступал по проторенной дорожке, где знал каждую кочку и каждый приямок.

Спустя четверть часа его окружали приятные и почти родные лица. А когда бутылка наполовину пустела, уже казалось, что он вообще никогда с ними не расставался.

Опустошив первую бутылку и покончив с закуской, он отправился в туалет.

Гальюн в ресторане был общим и очень маленьким, а потому возле него всегда стояла очередь из двух-трех человек. Сегодня в кабинку вместе с ним прорвалась пьяная бабища с внешностью страшнее фотографии в паспорте и закаленная глубоко пьющим мужем.

– Я первая, – подобрав юбку, плюхнулась она на унитаз.

От такой наглой бесцеремонности, от сплошного моветона и упадка нравов Кармазин даже забыл, что нестерпимо хотел по-маленькому.