© Тамоников А. А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Унтер-офицер Шлессер толкнул калитку загона, который служил импровизированной конюшней для лошадей 94-го добровольческого кавалерийского полка СС «Амейзер». Он услужливо пропустил вперед лейтенанта Гейнца:

– Уверяю вас, Вагнер – отличный жеребец! Злой, задорный, но плеть его мгновенно усмиряет. Не зря его назвали в честь Вагнера, любимого композитора фюрера. Это не конь, а сама великая Германия во всей арийской мощи! За него предлагали огромные суммы. Но я всегда отказывал. Вам уступаю, потому что знаю, как вы цените лошадей.

Лейтенант Петер Гейнц лениво отмахнулся от назойливого спутника, он уже пожалел, что согласился поменяться лошадьми, немного доплатив. Унтер-офицер Шлессер, выпивоха и картежник, всегда отчаянно искал любую возможность добыть хоть сколько-нибудь рейхсмарок к своему скромному жалованью. Занимал, менялся, мошенничал по-мелкому. Но небольшое жалованье и огромные долги перед сослуживцами сделали свое дело. Шлессер решил продать главное богатство кавалериста – своего жеребца Вагнера. Поэтому и предложил офицеру Гейнцу забрать себе статного, угольно-черного красавца вместо его кобылы, которая была ранена в ногу во время очередного отступления. Теперь и без того нерасторопная рыжая лошадь заметно хромала, особенно после многокилометровых маршей по пересеченной местности. Третий день Шлессер увивался за Гейнцем и порядочно ему надоел своим страстным желанием как можно быстрее провести обмен и получить обещанные пятьдесят рейхсмарок за разницу в лошадиной стати.

– С такой кормежкой любой Вагнер превратится в скелет, – ворчливо возразил Гейнц. – Гнилая солома и ни грамма овса. Хорошая лошадь требует хорошего содержания.

– Вагнер переварит и поленья, только станет еще злее, – нахваливал Шлессер свой товар. Он уже чувствовал купюры у себя в руках и предвкушал сегодняшний загул.

Неожиданно владелец жеребца перешел с масленого тона на визг:

– Ах ты скотина! Убери руки, убери! Дрянь, паразит, как ты здесь оказался?!

Гейнц тоже скривился и брезгливо отшатнулся. В загоне возле Вагнера, вцепившись в черную гриву, застыл грязный и оборванный бродяжка – цыганенок лет десяти. Черные кудри ниже плеч слиплись в сальные пряди, из-под них блестели угольки глаз в обрамлении густых ресниц. Через прорехи рубахи и намотанной сверху такой же ветхой шали была видна смуглая кожа.

– Это же цыган, Шлессер, – скривился лейтенант. – От него сейчас конь пропахнет гадостью! Или заразится чем-нибудь!

– Я отгоню его, герр лейтенант! – Шлессер суетливо затоптался по маленькому загону, не решаясь кинуться на мальчишку. – Подождите! Сейчас духу его здесь не будет! Чертов оборванец!

Цыганенок вдруг выкрикнул на немецком:

– Лос! Вервюнш!^[1]

Шлессер в ответ попытался ударить мальчишку плеткой, но промахнулся и стеганул коня. Вагнер взвился, тяжелые копыта взмахнули в воздухе, и немецкие кавалеристы кинулись к загородке подальше от мощной фигуры. Юркий цыганенок, наоборот, смело нырнул под брюхо и затаился между ног Вагнера, который нервно переминался у столба.

– Ах ты скотина. – Унтер-офицер снова сделал попытку ухватить мерзкого мальчишку и вытащить из-под коня. Но из страха получить удар копытом никак не мог подлезть вниз, между ног жеребца.

– Фу, Шлессер, боже, не прикасайтесь к этому бродяге, умоляю! – Гейнц вытащил платок и прикрыл им нос, будто спасаясь от невыносимого зловония. – Он же заразный, цыгане – это животные, настоящие животные. У них тысячи болезней: сифилис, вши, лихорадка, оспа и чего похуже… Хуже, чем евреи и русские, самая низшая раса. У них нет даже дома, они живут на улице, как бродячие собаки. Не трогайте его, уверен, подцепите какую-нибудь гадость.

Петер Гейнц вскрикнул и метнулся в сторону, грязный комок закрутился у него под ногами. Мальчик толкнул калитку на входе, не смог одолеть ее тяжесть и открыть и шмыгнул обратно к длинным ногам Вагнера. Раздраженный лейтенант вытащил табельный маузер и попытался поймать в прицел цыганенка.

Тут уже взревел Шлессер:

– Нет, нет, вы заденете моего жеребца! Вы перебьете ему ногу! Как его потом продавать?! Уберите пистолет!

Гейнц недовольно скривился, но все же убрал оружие:

– Он облапил своими грязными руками Вагнера. Никакая дезинфекция теперь не поможет, наверняка у него бешенство, блохи и чесотка. А то и что похуже. Он невыносимо смердит, да сделайте же что-нибудь, Шлессер!

Унтер-офицер в это время наконец изловчился, вцепился всей пятерней в густые кудри незваного гостя и выволок его из-под жеребца.

– Ах ты сучонок, мерзкая тварь! Пришибу тебя, раздавлю, как червя! – Вместе с ругательствами на ребенка посыпался град ударов. Взбешенный фашист хлестал его плеткой так, что одежда и кожа лопались, во все стороны летела кровь, мальчик визжал от боли, корчился, как маленький зверек, и выкрикивал непонятные слова, от которых вдруг охнул офицер Гейнц:

– Вот черт, Шлессер. Кажется, он вас проклял.

– Чего? – Распаленный унтер-офицер замер с занесенной для удара плетью в руках.

Гейнц сделал шаг назад, с настороженностью поглядывая на мальчика, который лежал ничком без движения в соломе на полу загона.

– Во время боев в Румынии мы часто встречали цыган, местные их до ужаса боятся. Потому что они умеют наводить порчу и проклинать. Мне кажется, он вас только что проклял. Слова были очень похожи на проклятия румынских цыган.

– Это полная чушь! – отрезал Шлессер, но все же опустил руку с плетью. А потом и вовсе сделал шаг назад, чтобы быть подальше от маленького оборвыша.

– Не знаю, не знаю. Кажется, вы его до смерти забили, – протянул собеседник: он вытянул шею, чтобы рассмотреть неподвижное тельце ребенка. – Командир нашего полка как-то польстился на молоденькую цыганку и позабавился с ней от души. Ее мать потом выла и корчилась на пороге штаба, ужасно всем надоело, командиру пришлось пристрелить ее, так всех достала своими криками. Перед смертью она выкрикивала проклятия, точь-в-точь как этот паршивец сейчас. А на следующий день нашего командира разорвало на куски прямое попадание снаряда «сталинского органа». Даже хоронить было нечего, ничего не осталось. Знаете, – Петер распахнул калитку загона, – я передумал обмениваться лошадьми. Вдруг этот звереныш перед тем, как сдохнуть, проклял вас вместе с вашим жеребцом. Проклятие перейдет на меня, если я заберу Вагнера. Пускай это все глупые выдумки, только я не хочу испытывать судьбу. Сделка отменяется, Шлессер!

Унтер-офицер в отчаянии ухватился за полу офицерского сюртука, не давая Гейнцу выйти из загона:

– Стойте, герр лейтенант. Это ведь просто сказки, выдумки. Мальчишка говорил чушь, я уверен! Ничего ему не будет, эти цыгане – они, как бродячие собаки, очень живучие. Уверен, он просто просил еды или умолял не бить его. Я выкину его сейчас отсюда, и мы закончим наше дело. Я скину вам три рейхсмарки за эти неудобства. Уверяю, это глупость какая-то. Вагнер здоров, и никаких проклятий на нем нет!

– Ну уже нет! – Кавалерист с брезгливой гримасой стряхнул окровавленную лапу унтер-офицера. – Пристрелите его немедленно, если он жив! У этого дикаря явно бешенство! Наверняка и ваш жеребец теперь болен, а может, и вы вместе с ним! Не прикасайтесь ко мне! Я чистокровный ариец, а вы мне предлагаете оседлать коня после этого отребья.

– Вы сами сказали, что этот цыганский ублюдок может наслать на меня смерть, если я его убью! Я не буду тратить на него пулю! – взвился Шлессер.

– Он уже издох и проклял вас! – Петер плечом оттолкнул навязчивого унтера. Он со всей силы в порыве отвращения дернул калитку, отчего не удержался на ногах и грохнулся на спину с высоты своего немаленького роста. Впившийся как клещ в край формы Шлессер шлепнулся на карачки рядом.

Вдруг что-то огромное и темное пронеслось над их головами и грохнуло копытами на той стороне невысокой ограды. Это был Вагнер, к холке которого прижался окровавленный цыганенок. Мальчишка пронзительно свистнул, шлепнул грязной ладошкой между ушей, отчего конь уже за оградой взвился в свечку, громко всхрапнул и стрелой рванул по поселковой улице в направлении полоски леса на горизонте.

Миг – и конь с наездником превратились в черный силуэт в облаке пыли. Только мальчишеский пронзительный вскрик будто повис в воздухе:

– Мэрэс ту, фашист!!! Мэрэс ту!^[2]