– Товарищи офицеры, мы выдвигаемся к станице Плешаковской. Машина высаживает нас на опушке с восточной стороны леса и возвращается в расположение. От леса тремя группами мы расходимся по позициям. Задача нашей группы простая, но и самая опасная. Мы с вами будем находиться на пути отхода диверсантов в случае их боестолкновения с нашими боевыми группами. Немцы и их пособники будут отчаянно сопротивляться. Терять им нечего. Наша задача – взять как можно больше пленных. Вопросы?

– Разрешите, – поднял руку высокий офицер на правом фланге. – Старший лейтенант Погорельцев. Места наших «лежек» определены или мы их выбираем сами?

– После высадки я раздам вам карты, мы наметим примерное место засады каждой группы. Еще вопросы?

– У меня вопрос. Капитан Косович. Как мы определим, что перед нами враг, а не наше подразделение и не случайные военнослужащие Красной армии?

– Не знаю, – ответил Игнатьев. – Это не армейская операция, поэтому привлечены только оперативники Смерша. Только ваш опыт и смекалка, только ваша наблюдательность сможет подсказать, кто перед вами. Решать будете на месте в каждом конкретном случае. Еще вопросы?

– Нет вопросов, – ответил Косович. – Понятно – «частое сито»!

Генерал Максимов ехал в штаб 65-й армии, размышляя, что стоит за этим неожиданным вызовом. Корпус только недавно занял позиции на Севском направлении, принял пополнение, материальную часть. То, что назревали серьезные события, Максимов и сам понимал. Видимо, в штабе армии собирают какое-то совещание, чтобы ввести в курс дела высший командный состав, поставить общую задачу военного и политического характера.

Павла Ивановича Батова он знал с октября 1942 года, когда была сформирована армия и Максимов принял под свое командование мехкорпус. Был Сталинград, была операция «Кольцо», когда корпус понес серьезные потери, но выстоял и не пропустил к окруженной гитлеровской группировке танковые армады противника. Потом армию вывели в резерв Ставки Верховного главнокомандования. Передышка была недолгой, в начале февраля армию перегруппировали на Орловское направление в район Ольховатки, Хмелевского, Тифинского и включили в состав Центрального фронта.

Адъютант провел Максимова по коридору к кабинету командующего, а не в зал совещаний командного состава.

«Значит, не совещание, значит, вопрос касается только моего корпуса».

Сняв в приемной шинель, Максимов вошел в кабинет. Там были только двое: сам Батов и новый член Военного совета армии генерал-майор Радецкий, плечистый мужчина с крупной бритой головой.

– Товарищ генерал-лейтенант, генерал-майор Максимов по вашему приказанию прибыл.

– Хорошо, что быстро прибыл, – Батов подошел к гостю и пожал ему руку. – Дело важное и срочное. Впрочем, как всегда. Вы еще не знакомы? Прошу знакомиться: генерал-майор Радецкий, член Военного совета армии.

Поздоровавшись с Радецким, Максимов подошел к столу и сел на предложенный стул. Батов вернулся за свой рабочий стол и сложил на нем сжатые в кулак руки. Шевельнулись желваки на его худощавом лице, обозначились глубокие складки возле рта. Но в глазах командующего, кроме усталости, чувствовалась и огромная энергия. Как это могло сочетаться в одном человеке! Видимо, уставшее тело никак не мешало движению мысли, мозг командующего работал не переставая. Армия и фронт находились в преддверии больших событий. Максимов знал это, чувствовал.

Радецкий сел напротив Максимова и, не скрываясь, разглядывал его с большим интересом.

– Я вызвал вас, Игорь Викентьевич, по очень серьезному вопросу, – начал говорить Батов. – Мы с вами воюем вместе меньше полугода, но я успел оценить ваши способности как командира корпуса. Да и о вашей прежней службе наслышан. Разумеется, прежде чем было подписано ваше назначение в армии, я наводил о вас справки. Вот Николаю Антоновичу только что о вас рассказывал. И мы пришли к единому мнению, что можно вам поручить одно очень важное и опасное дело.

– Совершенно верно, – поддержал командующего Радецкий и вдруг улыбнулся открытой обезоруживающей улыбкой. И сразу обстановка в кабинете перестала быть напряженной. – И командующий армией, и другие командиры, в чьем подчинении вы воевали с начала войны, характеризуют вас как грамотного, умелого и инициативного командира. Вы владеете навыками маневренного боя, управления войсками в самых сложных боевых условиях. И вы вполне справитесь с задачей, выполнять которую придется в отрыве от основных сил армии.

– В отрыве? – Максимов удивленно посмотрел на Радецкого, потом на Батова. – Рейд?

– Совершенно верно, – удовлетворенно кивнул командующий армией и обменялся взглядом с членом Военного совета, как будто сказал ему, что вот, я же говорил вам. – Подойдем к карте!

Генералы подошли к стене, где, закрытая занавеской, висела карта участка фронта от Орла до Харькова. Хорошо был виден выступ в обороне советских войск в районе Курска. Батов обвел его тыльной стороной карандаша и повернулся к Максимову:

– Вы прекрасно понимаете, что у фашистов появилось желание этот выступ срезать и организовать нам приличный «котел» под Курском. Это даст им возможность разгромить три фронта, и тогда, как они полагают, путь на Москву будет снова открыт. Более того, эта операция за счет спрямления линии фронта позволит вермахту высвободить значительные силы, которые нужны им на юге, где развивается наступление на Украине. А еще им нужны резервы для того, чтобы остановить наши войска под Ленинградом. Рвется колечко! Прорываем блокаду. Город вздохнул свободнее!

– Есть планы Ставки, как воспрепятствовать немцам здесь, под Курском?

– Есть! – кивнул Батов. – Фронтовая разведка подтверждает это по составу войск, которые немцы сосредотачивают на направлениях главных ударов. Есть сведения: идут подкрепления из Германии и из Скандинавии. Взбесившийся фюрер никого не слушает, не верит своим генералам, требует срезать Курский выступ.

– А силенок-то у него уже маловато, – с улыбкой добавил Радецкий. – Это вам не лето 41-го.

– Так какова же моя задача? – спросил Максимов. – Разведка сил противника?

– Не только разведка. Задача несколько сложнее, Игорь Викентьевич, – Батов взял Максимова за локоть и вернулся к столу. – Прошу садиться. Видите ли, состав частей и соединений мы приблизительно знаем. Мы дадим вермахту возможность атаковать, попытаться взять инициативу в свои руки. Однако встретим мы его так, как еще ни разу не встречали. Все возможные средства – на танкоопасных направлениях и направлениях главных ударов. Оборона армий выстроится в три линии, дальше – линия обороны Центрального фронта, за спиной, как стратегический резерв, армии Степного фронта, которые перекроют возможные фланговые удары, поддержат в случае необходимости силы передовых фронтов. Ну а на завершающем этапе, когда мы обескровим врага, измотаем его, выбьем танки, фронты перейдут в контрнаступление и завершат уничтожение группы армий «Центр». Гитлер нам как будто сам предлагает это решение, сам кидает основные и невосполнимые силы в нашу мясорубку.

– На стадии подготовки операции и в процессе ее выполнения, – добавил Радецкий, – мы рассчитываем на помощь партизан в немецких тылах. И немцы это поняли. От Брянска до Харькова начались массовые карательные операции. Немцы бросили значительные силы на борьбу с партизанским движением, жгут села при малейшем подозрении в связи жителей с партизанами. Зверствуют не только фашисты, но и украинские националисты, которых их хозяева бросают на партизан.

– Ваша задача, генерал Максимов, задача вашего корпуса – нанести отвлекающий удар, имитировать на начальном этапе рейда наступление наших войск. Затем пройти по тылам с боями: уничтожить тыловые склады, штабы, дезорганизовать, нарушить управление, отвлечь на себя силы врага. За это время партизанские отряды передислоцируются, выведут из-под удара свои соединения. У нас появится возможность вывезти раненых, подбросить партизанам оружие, снаряжение, взрывчатку, инструкторов. В это же время будет произведен массированный удар по аэродромам противника. Мы нанесем люфтваффе максимальный урон. На момент главного удара активность немецкой авиации должна быть сведена к минимуму. Спутаете планы врага – это залог успеха будущей оборонительной, а главное, наступательной операции под Курском. Но, Игорь Викентьевич, об истинных целях рейда знаете только вы один. Для всех это начало общего наступления наших войск, которое, по разным данным, то ли продолжится, то ли мы от него отказались, и один ваш корпус застрял в немецких тылах. Да и о предстоящем прорыве вашего корпуса будут знать единицы.

Максимов вернулся к себе лишь под утро, предупредив по телефону, чтобы к его приезду собрались на совещание начальник штаба, начальник оперативного отдела штаба, зампотех и командиры частей. Голос адъютанта Полякова, несмотря на предутренние часы, был бодрый. Это Максимова порадовало. Он вообще был доволен своим адъютантом, его не просто исполнительностью, а очень толковой исполнительностью, умением понимать без слов и на два шага вперед.

Устный приказ пока звучал так: в течение трех суток подготовить корпус к длительному маршевому переходу с возможным столкновением с врагом. Подготовка материальной части, полная заправка, в танках полуторная загрузка боеприпасов, личному составу получить сухой паек из расчета на трое суток. Через трое суток командирам частей быть готовыми к передаче позиций другим частям. Порядок движения колонн будет определен непосредственно перед выходом корпуса.

Многих командиров как раз удивила эта формулировка. Если корпус передислоцируется, то следует, как и положено, отдавать приказ на создание боевого охранения во время движения, определять план движения техники, время прибытия на промежуточные пункты, квартирьерские вопросы, питание личного состава на местах ночевок. А еще на время маршей создаются планы противотанковой обороны, химической защиты, противовоздушной обороны движущихся войск. Однако в армии принято выполнять приказы без разговоров, и командиры отправились по своим частям. Максимов остался со своим штабом.

– Арам Акапетович, – обратился он к начальнику оперативного отдела штаба майору Аганесяну, – немедленно отправляйтесь в штаб армии и получите карты предстоящего места дислокации корпуса. Там вас ждут.

Начальник штаба полковник Величко не сводил глаз с командира и, когда они остались вдвоем, не удержался, спросил:

– Что происходит на самом деле, Игорь Викентьевич?

– Ну, теперь я могу сказать, – усмехнулся командир корпуса. – Вам-то положено знать с самого начала. Мы получили особый приказ, Олег Иванович. Корпус сдает позиции, прорывает немецкую оборону и выходит с рейдом в оперативные тылы группы армий «Центр».

– Только мы?

– Да, одним корпусом. Поэтому прошу вас уже завтра подготовить документацию, которую мы сдадим на хранение в штаб армии. То, что нельзя таскать с собой по тылам. Строевую документацию, финансовую. Ну, вы прекрасно все знаете и без меня.

– Мария Николаевна знает?

– Нет, она как раз уехала, когда меня вызвал Батов. Да лучше пока ей и не знать. Спокойнее будет. А когда узнает, глядишь, нам уже и возвращаться пора настанет.

– Немцы будут пытаться срезать Курский выступ? К нам пока не поступали разведсведения за последние несколько дней.

– И не поступят. Да, есть приказ ОКВ ^[1]. Гитлер настоял на своем, хотя генералы, включая Кейтеля, отговаривали его от такого опрометчивого поступка.

Когда офицеры разошлись, Максимов некоторое время сидел, глядя на карту. Место прорыва определено, маршрут известен: перечень ударов по фашистским штабам, складам, коммуникациям. Возможны отклонения в связи с изменяющейся обстановкой в тылу. Место выхода через линию фронта к своим. Запасной вариант, предполагавший удар войск армии навстречу прорывающемуся с боями корпусу. Вроде бы все определено, осталось заняться интенсивной подготовкой к операции в условиях жесточайшей секретности.

– Поляков, – позвал Максимов адъютанта. – Вот что, Поляков, ты еще не совсем оправился от ранения, тебе уколы делать надо, так что я предлагаю откомандировать тебя в одну из частей армии. Переход будет непростым, на пределе сил.

– Товарищ генерал, я здоров и готов к службе без ограничений! – уверенно заявил старший лейтенант.

– Это ты так считаешь или врачи тебе сказали?

– Я говорю о своем самочувствии, товарищ генерал. Прошу мне верить, я все же не первый день на фронте, я боевой офицер и вполне могу рассчитывать свои силы.

– Ладно-ладно, Андрей! – Максимов примирительно поднял руки.

– Игорь Викентьевич, – Поляков понизил голос и заговорил торопливо, как будто боялся, что генерал выгонит его сейчас из кабинета или прикажет остаться в штабе армии, – прошу вас поверить. Мне осталось сделать три укола, это три дня, но я совершенно здоров и могу выдержать любые нагрузки.

– Да верю я, Андрей, – улыбнулся Максимов. – Бери мою машину и дуй в госпиталь. Пусть тебе сделают положенный укол, возьмешь с собой необходимые лекарства. Оставшиеся уколем тебе по дороге завтра и послезавтра. Раз медики велели, надо слушаться. Я позвоню Марии Николаевне, попрошу за тебя. Она все организует. И стерилизатор, и шприц, и ампулы.

– Есть, товарищ генерал, взять вашу машину, – улыбнулся адъютант.

И тут неплотно прикрытая дверь за спиной Полякова открылась, и в кабинете появился капитан Серов. Он вошел неслышно, можно было даже предположить, что особист какое-то время стоял за дверью и слушал разговор генерала с адъютантом.

– Разрешите, товарищ генерал? – с улыбкой осведомился Серов. – Что, молодые офицеры рвутся в бой?

– Идите, Поляков, – кивнул Максимов и повернулся к особисту. – Слушаю, что у вас, товарищ капитан?

– Подпишите, пожалуйста, документы, и отправим этих трусов, дезертиров и самострельщиков. Получат по заслугам, и мы с вами не будем оглядываться на предателей в наших рядах.

– Предатели, враги? – хмуро переспросил Максимов, потом решительно сел за стол и протянул руку. – А ну, давайте сюда ваши документы.

Серов, продолжая улыбаться, неторопливо подошел к генералу, положил на стол папку и стал доставать оттуда по одному листу с постановлением об аресте военнослужащего. Максимов взял первый листок, бегло пробежал глазами данные солдата, описание совершенного им преступления и поднял глаза на особиста.

– Это Антипенко враг? Вот этот мальчишка, который только школу окончил, который не дрался ни разу в жизни? Который во время своего первого боя дрогнул? Он враг? Изменник Родины? Да он мальчишка, он доброволец, между прочим. Испугался – так тут война, тут стреляют, убивают и калечат!

– Тут Родину защищают, – особист стал серьезным.

– Так он и хочет защищать, он плакал и просил простить, он рвется в бой, чтобы смыть позор. Ему перед матерью стыдно, перед девушкой, которой он еще месяц назад стихи читал. Для командира его солдаты что дети. Их беречь, любить и понимать надо. Им помогать надо, их воспитывать надо, а не в трибунал при первом же удобном случае! Это кто? Фролов, артиллерист? Лошадь у него ногу сломала, орудие утопили в болоте. Вы его вредителем хотите сделать? А вы помните тот переход, когда весь корпус трое суток не спал? Люди валились с ног, кони падали. Это у вас кто? Храмов, старый солдат, финскую прошел, а вы его обвиняете в том, что он самострельщик, что он умышленно себе ногу прострелил, чтобы в атаку не идти. А вы знаете, что Храмов повздорил с Котельниковым, поймав его за воровством казенного имущества, и не стал командирам докладывать, а просто в морду дал. По-солдатски воспитывал. Не прав, согласен! Но так ведь оговорили Храмова. Храмов ранение получил в самом начале атаки, у самого своего окопа. Неужели на месте разобраться нельзя, обязательно надо передавать дело и заводить следствие? Вот что, товарищ капитан Серов! Нет у меня в корпусе врагов! И предателей нет! Все пойдут со мной через три дня в бой. Кто виновен, искупят кровью, а если погибнут, так погибнут, Родину защищая, как честные советские люди. Без позора! Все, вы свободны! Задержанных освободить, вернуть в подразделения!

– А вы не боитесь, что вот эти ваши честные вам же в спину и выстрелят? – прищурился особист.

– Мне? – Максимов сделал большие глаза. – Мне никто из моих солдат не выстрелит в спину. Со мной они в бой пойдут и умирать будут за Родину рядом со мной. Я верю своим солдатам. И мне очень жаль, что им не верите вы!