– Адашев велел смотреть за домом Домны. Первым пошел я и прикончил эту стерву за то, что она убила мою дочь и жену. К Магдалине, полюбовнице Алексея Федоровича, я не приставал, непотребного не предлагал, это она напраслину наводит. Если бы хотел снасильничать Магдалину, то сделал бы это. На нее дунь, она и упадет, а я подковы гну. Только Магдалина живет с Алексеем Федоровичем. Даже из-за этого я бы не полез к ней.

– Уважаешь, значит, Адашева? – спросил царь.

– Уважаю, – ответил Большов. – А тебя, царь, нет, коли ты унижаешь таких людей.

– Заткнись! – Малюта замахнулся кнутом.

– Уймись и отойди, – заявил государь.

Скуратов повиновался.

Иван подошел вплотную к Большову.

– Значит, уважаешь Адашева? Тогда почему приказ его нарушил? Он тебе что велел? Смотреть за избой Домны. А ты убил ее.

– Виноват, не сдержался. Давно хотел удавить колдунью, да все не удавалось. А тут такой случай. Ну и не сдержался.

– А почему Адашев велел следить за избой Домны?

– Того не ведаю. Алексей Федорович собрал нас, верных людей, и приказал, смотрите, мол, по очереди за домом знахарки Домны, что у храма Святого Василия. Но так, чтобы про то люди не прознали. Что заметите интересного или подозрительного, сообщайте Анфиму, сыну священника Сильвестра. Ладно, устал я. Не хочу больше говорить.

Скуратов взревел:

– Ты у меня на дыбе, сын собачий, не только заговоришь, соловьем запоешь!

Иван и на этот раз остановил его:

– Оставь его, Малюта, он правду сказал. Скажи, чтобы взяли с него показания да передали дело суду за убийство знахарки.

– Так позволь, государь, пред тем пытать его. Глядишь, еще что-то скажет.

– Ничего он больше не скажет. И не перечь мне, Малюта.

– Слушаюсь, государь.

Иван резко обернулся к Большову:

– Тебя будут судить и казнят. Ответь мне одно, но как на духу.

– Спрашивай, отвечу.

– Вот отомстил ты Домне, тебе легче стало?

– Легче! Душа успокоилась. А теперь, когда до встречи с женой и дочерью недолго осталось, то совсем полегчало. Не поверишь, царь, радостно мне. На этом свете делать больше нечего.

Иван повернулся и вышел на улицу. Скуратов остался в темнице, брать показания убийцы знахарки Домны.

Государя встретил Дмитрий Ургин, прибывший в Кремль проведать его и узнать о здоровье царицы.

– Здравствуй, Дмитрий!

– Признаться, не ожидал увидеть тебя здесь, государь.

– В темнице был, допрашивал одного лиходея. Но пойдем в палаты, там поговорим. Времени у нас немного, после обеда поеду в Коломенское.

– Как Анастасия?

– Лекарь сообщает, что вроде нормально.

– С Божьей помощью встанет!

– На то и надеюсь, о том и молюсь денно и нощно.

Царь и князь Ургин прошли в палату. Иван присел в кресло, Дмитрий устроился напротив, на лавке.

Иван поведал верному князю обо всем, что произошло за последние дни, подробно изложил разговор с Петром Большовым и спросил:

– Что ты думаешь по этому поводу, Дмитрий?

– По-моему, Большов сказал правду. Я слышал о случае, когда знахарке не удалось спасти больного ребенка, а мать после его смерти покончила с собой. Так что Большов имел повод отомстить знахарке.

– Ты считаешь, он ничего не знал о немцах и о лекарстве, которое они готовили вместе с Домной?

– Считаю, что не знал.

– А Адашев?

– Алексей Федорович мог знать.

– Мог, – проговорил царь. – Он выставил своих людей следить за работой. Зачем? Ему-то до того какое дело?

– Возможно, он хотел знать, удастся ли лекарям сделать нужное снадобье.

– Не затем ли, чтобы уничтожить его?

– Вряд ли. Адашев не пошел бы на это. Да и какой смысл уничтожать лекарство, когда еще неизвестно, помогло бы оно или нет.

– Возможно, ты и прав, но снадобье уничтожено верным холопом Адашева. Вместе с лекарями. От этого не уйти.

– Но Большов сообщил тебе, что он хотел убить лишь одну Домну.

– Говорил…

Речь царя прервал Скуратов, буквально ворвавшийся в палату:

– Государь, из Коломенского плохие вести.

– Что? – Иван поднялся с кресла. – Что с Анастасией?

– Гонец передал, что ей стало плохо, она впала в беспамятство.

– Немедля коня!

– Слушаюсь. Я с тобой?

– Да. – Иван взглянул на Ургина.

Тот все понял и сказал:

– Я тоже, коли ты не против, отправлюсь с тобой.

– Едем!

Через полчаса конный отряд во главе с царем вихрем влетел в Коломенское. Иван спрыгнул с коня и побежал в опочивальню жены. Ургин и Скуратов последовали за ним.

У постели Анастасии сидел лекарь Рингер.

– Что с царицей, Курт?

Рингер поднялся, вытянул, как солдат, руки по швам, опустил голову.

– Мне не удалось вылечить царицу, государь. Поверь, я делал все, что мог, но оказался бессилен пред болезнью.

– Погоди, Курт. Вдруг еще можно что-то сделать? Царица, вижу, в беспамятстве. Может, она придет в себя, и дело пойдет на поправку? Что молчишь?

– Я боюсь твоего гнева.

– Да не думай ты о том. Надо царицу спасать.

– Уже бесполезно.

– Что ты сказал? Бесполезно? Значит, царица умирает?

– У нее проявились те же признаки, что и у баронессы Греты фон Хартманн перед самой ее кончиной. Я ничего не могу сделать.

– Пошел вон!

Иван присел на край постели жены.

Она лежала бледная, глаза закрыты, на лице гримаса боли. Похудевшее тело вздрагивало. Иван взял ее руки в свои ладони. От них веяло холодом.

– Настенька! – проговорил он, склонившись над женой. – Очнись, родная, прошу.

В опочивальню вошел митрополит Макарий. Он тоже получил тревожное известие из Коломенского и немедля прибыл туда.

– Как она? – спросил Макарий.

Царь ответил:

– Плохо, владыка!

– Исповедоваться бы надо, да без сознания наша царица.

Иван схватил митрополита за золоченое одеяние.

– Она должна жить, Макарий! Понимаешь, должна!

– Успокойся, государь, Господь милостив. Молись!

– Да я молюсь. Только не слышит меня Господь, опять посылает мне испытания. Не слишком ли часто.

– Не богохульствуй, государь.

– Оставьте меня с Настей! Все уйдите!

– Но мне следует быть при царице, – воспротивился Макарий.

– Очнется, позову. А сейчас уходите!

Митрополит, князь Ургин, Малюта Скуратов покинули покои царицы.

Иван всю ночь сидел у постели любимой жены и не переставая умолял Господа вернуть Анастасию к жизни. В пятом часу утра царица пришла в себя.

– Настенька! Слава Богу! Я сейчас лекарей кликну.

– Не надо, родной. Мне сейчас очень хорошо. Видишь, как солнышко светит? – В палате горели свечи. – А на полянке-то сколько ромашек? Вон из реки и Дмитрий наш вышел, а говорили, будто потонул он. Ой, а с ним и Аннушка, и Маша. Все наши детки. Живые, здоровые. Соловушка поет. А почему на тебе кафтан? Тепло же!

– Да, Настенька, тепло. А кафтан? Я сниму его. Сейчас, родная.

– Свет вдали видишь, Иван?

– Где, Настенька?

– А вон, меж облаками. К нему дорожка из цветов. Я так хочу туда. Ты отпустишь меня?

Иван понял, что Анастасия бредит, позвал лекаря и митрополита. Сам отошел к оконцу, к князю Ургину, который появился с Макарием и Рингером.

– Не могу на это смотреть, Дмитрий. Умирает Настенька. Она говорила, как ей хорошо, видела наших умерших детей. Неужто это все, Дмитрий?

– Кто знает?

Макарий исповедовал царицу и молча вышел из покоев.

Рингер вновь встал у постели.

– Что? – спросил царь.

– Она умирает.

Иван подошел к постели. Анастасия окончательно пришла в себя.

Сейчас она понимала, что происходит, попыталась улыбнуться и сказала:

– Вот, любимый мой, и кончилась наша жизнь. Ты не горюй без меня. О сыновьях заботься. Особо о Феденьке, слабенький он. Помни, я всегда любила тебя больше жизни. Только короток оказался век нашей любви.

На глазах царя выступили слезы. Он нагнулся над Анастасией. Тело ее пробили предсмертные судороги. Иван уткнулся в грудь жены и заплакал, не стесняясь своих слуг. Затем смахнул слезы и стал целовать лицо Анастасии.

Князь Ургин поднял его.

– Государь! Я как никто другой понимаю твое безмерное горе, но ничего уже не поделать. Господь забрал к себе нашу благоверную и кроткую Анастасию.

– Но почему так рано, Дмитрий? Ведь ей не было и тридцати лет.

– Каждому человеку на этой земле отведен свой срок. Все мы уйдем в мир иной. Кто раньше, кто позже.

Иван огромным усилием воли сумел взять себя в руки, вытер лицо платком, подошел к мертвой жене, поцеловал ее в холодные губы и проговорил:

– Прости меня за все, Настенька. Мы еще встретимся. – Он вышел из опочивальни царицы.

Вместо него появились женщины из прислуги. Заголосила какая-то бабка.

Князь Ургин нашел царя в дальней комнате. Иван сидел на скамье и смотрел в черную мглу за окном.

А в Москву поспешил гонец с трагическим сообщением о смерти первой русской царицы Анастасии Романовны.

На похороны собралось невиданное количество народу. Казалось, рыдала вся Москва. Толпы людей в искреннем отчаянии не давали похоронной процессии пройти к кремлевскому девичьему Вознесенскому монастырю. Многие называли матерью Анастасию, не дожившую до тридцати лет. Нищим раздавали милостыню, но они, голодные, оборванные, ничего не брали, показывали, что не ради милости вышли проводить царицу в последний путь.

Иван был раздавлен горем. Он шел за гробом, не замечая никого и ничего вокруг. Несколько раз ближним боярам пришлось подхватывать царя, так как он едва держался на ногах.

Как только похороны закончились, Иван закрылся во дворце и запретил пускать к нему кого бы то ни было. Он не ел и не пил три дня. Затем царь, осунувшийся, как-то сразу постаревший, с небольшой стражей без свиты уехал в село Коломенское. Там он тоже никого не принимал.

Однажды он вышел во двор и увидел Рингера.

Это был первый человек, с которым Иван заговорил после похорон Анастасии:

– Ты почему до сих пор здесь?

– Жду, государь.

– Чего же?

– Когда явится стража и меня отвезут в Москву на казнь.

– Я не слышал, что на Москве должны кого-то казнить.

Рингер взглянул на царя и спросил:

– Ты оставишь меня в живых, после того как я не смог спасти твою жену?

– Так ты своей казни ждешь?

– Да, государь. Я заслужил наказание.

– До чего же ты наивен, Курт. А еще образованный человек! Господь забрал к себе Анастасию. Против Бога мы бессильны. Я ни в чем не виню тебя. Скажи только одно. Смерть Анастасии явилась результатом отравления?

– По всем признакам, да, государь. Судя по истории с баронессой, царицу извели той же самой отравой.

Иван покачал головой.

– Отравили, собаки!..

– А что теперь будет со мной? Ты велишь отправить меня обратно в Гамбург?

– Нет, Рингер. Лекари нам нужны везде. В больших городах, в малых селах, а особенно в войске. Много ратников погибает от ран, а надлежащую помощь им оказать некому. Вот тебе мой наказ, Рингер! Заверши дело, которое начинал Шлитте, разошли письма своим знакомым лекарям. Пусть едут в Москву. Всем дам дело, обеспечу жильем и жалованьем. Каждый получит охранную грамоту. Государству очень нужны образованные люди, чтобы не только сами работали, но и наших способных людей своему делу обучали. Коли не согласный, принуждать не стану. Ты свободный человек и волен делать, что хочешь. Можешь вернуться на родину.

– Нет, государь, – воскликнул Рингер. – Я согласен. Ты увидишь, что я еще много пользы принесу Руси.

– Вот и договорились. Казни ждешь?! Сейчас же отправляйся в Москву, к митрополиту Макарию. Передашь ему все, о чем мы говорили. Он поможет продолжить начатое дело.

– Слушаюсь, государь. Благодарю тебя. – Рингер поклонился и побежал к конюшне.

Иван, глядя ему вслед, покачал головой и проговорил:

– Это же надо, казни он ждал! Уж если кто и заслуживает смерти, то другие. Не люди, а твари мерзкие.

На следующий день государь вернулся в Москву. Его ожидали родственники покойной Анастасии.

Иван принял одного из них, Данилу Романовича.

– Что хотел сказать? – спросил он.

– Вот ты отчаиваешься, государь, печалишься, а враги твои торжествуют. Извели добродетельную царицу и празднуют победу.

– Кто именно? Назови имена!

– Адашев и Сильвестр, а над ними княгиня Ефросинья Старицкая.

– Тому есть доказательства?

– Конечно, государь, открыто они своего торжества не показывают, но, сам посуди, кому была выгодна смерть Анастасии? Тем, кого она раньше привечала, а потом отвергла как изменников, не заступившихся за вашего сына. Поняли, собаки, что потеряли расположение царицы, и ты их при себе держать не станешь. Вот и решились на смертный грех. А доказательства? Так для суда над изменниками хватит и того, что добыл Малюта Скуратов. Судить их надо немедля и заочно.

– Почему заочно?

– Чтобы не могли ложью оправдаться пред высоким судом и тобой. Ты же их знаешь. Они сумеют все исказить, потому как решаться будет не только их судьба, но и жизнь.

Иван задумчиво проговорил:

– Возможно, ты прав. Я подумаю.

– Подумай, государь! Ты не должен оставить безнаказанными злодеяния изменников.

Царь повысил голос:

– Что я должен, а что нет, не тебе решать. Ступай!

– Да, государь, прости, но с тобой хотели поговорить бояре.

– Не сегодня. Пусть уходят. Не до них.

– Понимаю. Слушаюсь!

Данила Романович вышел из палаты и осторожно притворил за собой дверь.

Белый царь долго думал и повелел судить обвиняемых заочно. Данное решение было доведено до Адашева и Сильвестра. Они попросили вызвать их в Москву, дабы иметь возможность лично опровергнуть обвинения. На их присутствии при рассмотрении дела настаивал и митрополит Макарий.

Но царь не изменил решения. В декабре 1560 года Иван Васильевич собрал собор.

Были оглашены обвинения, выдвинутые против Адашева и Сильвестра, и большинство судей сочло их обоснованными. Меньшинство не противилось, оно просто безмолвствовало.

Митрополит сказал, что надобно выслушать подсудимых, но не встретил особой поддержки. Мол, люди, осуждаемые государем, не могут представлять законного оправдания. Они обязательно станут лгать, искажать истину. Само присутствие на процессе Адашева и Сильвестра опасно для общества. Посему собор должен немедля принять решение.

В итоге Адашев и Сильвестр были признаны виновными в заговоре против царицы. Встал опрос об их наказании. Большинство судей потребовало казнить злодеев.

Казалось, судьба Адашева и Сильвестра была предрешена, но против казни неожиданно выступил царь. Учитывая прежние заслуги осужденных, Иван Васильевич предложил сослать Сильвестра на Соловки, а бывшего окольничего Алексея Адашева посадить под стражу в Юрьеве. Собор согласился с предложениями царя, нашедшего в себе силы для милосердия.

После собора Иван сосредоточился на государственных делах. Дабы противостоять новым заговорам, он потребовал, чтобы бояре поклялись бы не держаться стороны осужденных, наказанных изменников. Они присягнули на верность царю и Отчизне. Однако ярые противники государя не смирились с укреплением его власти.

Накануне празднования Рождества во дворец с утра явился Скуратов.

Иван отметил его возбужденное состояние и спросил:

– Что-то случилось?

– Случилось злодейство, государь! – Скуратов вытер вспотевший лоб и продолжил: – За городом, у рощи рядом с трактом проезжие купцы нашли трупы женщины и пятерых детей. Обезглавленные тела были сложены вдоль дороги на снегу так, чтобы их сразу заметили.

– Чьи тела, установили?

– Да, государь! Это Мария-Магдалина и ее дети.

– Что? – Царь поднялся с кресла. – Их убили там же, у тракта?

– Нет. К дороге тела привезли на санях. Мои люди ищут место убийства. Но страшно то, что по Москве уже как пожар распространяются слухи о том, что полюбовница Адашева и ее детишки погибли по твоему приказу. Мол, его ты простил, а на них отыгрался. За то, якобы, что Мария давала на соборе не те показания, которых требовал от нее ты.

– Это же полная чушь. Если бы я хотел казнить Адашева, то ему отрубили бы голову и без показаний Марии.

– Да, но ты же знаешь, сколь вредны слухи. Потому какие-то негодяи и распускают их.

– Кто?..

– Думаю, Ефросинья Старицкая, неугомонная в своей ненависти и выжившая из ума.

Иван подошел вплотную к Скуратову.

– Ты думаешь или знаешь?

– Как я могу знать, государь? Но кто еще мог пойти на такую подлость?

– Недоброжелателей хватает. Ты должен найти убийц Марии во что бы то ни стало. Надо провести над ними открытый суд и прилюдно казнить на лобном месте. Иначе слухи не остановить. Да и не в них дело. Лиходеи обязательно должны понести самое суровое наказание.

Скуратов вздохнул.

– Прости, государь, я, конечно, сделаю все возможное, но мы вряд ли найдем убийц. Тот, кто стоял за ними, уже наверняка позаботился о том, чтобы замести следы. Убийцы сейчас лежат в сырой земле, в общей могиле. Убрал же князь Ростов холопа, который подрезал крепления сходен на твоем струге! И теперь с лиходеями сотворят то же самое. Такие свидетели никому не нужны.

– Ты не предполагай, а ищи, Малюта! Найдешь место убийства, глядишь, ухватишься за ниточку. Ищи, Малюта, да пошли наших людей в народ опровергать слухи.

– Да, государь. Позволь идти?

– Ступай, да княжича Ургина позови ко мне!

– Слушаюсь!

Царь приказал Алексею Ургину:

– Пошли гонца в Юрьев с распоряжением доставить в Москву Алексея Адашева!

– Прости, государь, но это невозможно.

– Что невозможно, княжич? Послать гонца? У тебя людей нет, кони передохли?

– Не в том дело, государь.

– А в чем?

– Отец мой сказал, что после решения собора Адашева свалил недуг, и теперь он в тяжелом состоянии.

– Вот как? Тогда ладно, не посылай никого. Неси службу.

– Слушаюсь!

Люди Скуратова не нашли ни места казни вдовы Марии и ее пятерых детей, ни малейшего следа тех людей, которые совершили это злодейство. Слухи на Москве утихли так же быстро, как и распространялись. Народ не поверил сплетникам, утверждавшим, что царь мог так подло поступить с женщиной и детьми.

Алексей Адашев не излечился от недуга и умер в Юрьеве. Царь приказал похоронить своего опального советника в Угличе, рядом с могилой отца.

Среди ближних государя не нашлось места князю Владимиру Старицкому. Это указывало на стремление царя и далее укреплять свою власть при поддержке весьма узкого круга лиц, в преданности которых он был уверен. В преддверии надвигающейся неизбежной войны с Литвой подобные меры являлись более чем оправданными.