Другими словами, это подводит к мысли о том, что если анализ к чему-то восходит, то не к секулярному проекту Просвещения, не к дискурсу Университета, а именно к дискурсу Господина, то есть к представлениям сугубо классическим.
даже при всей своей грубости, при всём присущем ему шовинизме консерватор что-то угадывает – его знание соотносится со знанием аналитика, как знание повитухи или бабки, ухаживающей за ребёнком, соотносится со знанием врача.
Женская навязчивость, по существу, и есть то, что в анализе мы называем материнством, понимая под материнством не отношения с ребёнком, не заботу о ребёнке, не уход за ним, а ту специфическую конфигурацию фантазма, которую приобретает женский субъект в тот момент, когда он получает в распоряжение объект в виде ребёнка. Вот что такое материнство с точки зрения аналитической.
наслаждение это самодостаточно. Нет никакой нужды покидать его, ничто генитальное истеричку к себе не зовет, хотя именно на это очень рассчитывали врачи фрейдовской эпохи, полагая, что стоит только поместить истеричку в надлежащую среду, познакомить её с мужчиной и естественное природное желание толкнёт её в его объятия, придающие ее генитальности весомую основу.
гораздо более масштабное и политически чреватое стихийное литературное движение, связанное с желанием субъекта с истерическим фантазмом вмешиваться в святая святых мужского мира – в существующий в этом мире запрет на удовлетворение мужчины в иных формах, нежели тех, которые соответствуют его генитальности.
он может получить наконец то, в чем все время себе отказывал – наслаждение без необходимости создавать для женщины видимость мужской генитальности, заключающейся в том, что другое наслаждение, помимо матримониального, ему воспрещено.