– Вы же, стойте спокойно. Иначе – беда!

– Перестаньте! – Варнава ответил. – Ведь вы

Христиане, небось! Грех же – грабить людей!

Или кары небес не боитесь уже?!

– Замолчи! А не то мы вас всех перебьём! –

Закричал на него, поднимая топор,

Бородатый разбойник. Кузнец же, меж тем

Изловчился под грудой ударов и тел,

Поднапрягся да встал. И давай черед сеть

Одного за другим в лес кидать молодцов,

Что повисли на нём, словно стая волков,

Лося старого в чаще зимой обложив.

Сеть мешала ему, и тогда Тихомир

Вынул нож свой красивый, подарок отца,

Да ударом одним сеть совсем распорол.

Тут достал он свой меч да как начал вокруг

Им орудовать ловко: ножи, топоры

Полетели из рук молодцов по кустам.

Тут с дубиной один налетел со спины.

– Сзади!!! – крикнуть Макарий успел. И кузнец

Вмиг прикрылся щитом. Громыхнул крепкий щит,

Словно гром прогремел в час вечерний в лесу.

И тогда со всей злости ударил кузнец

И дубину дубовую как стебелёк

На две части рассёк. Нападавший застыл,

Не поверив глазам; и от страха не мог

Шевельнуть ни ногой, ни рукой; так стоял

И погибели ждал, и бежать уж не мог.

А друзья его, видя такую беду,

Ждать не стали конца, скрылись в тёмном лесу.

Оглянулись монахи, – и Ворона нет,

Словно это был сон, приведенье в ночи.

Пребывая ещё в ярой злости, в пылу,

Раздражённый за то, что хотели раздеть,

Что напали так подло, кузнец Тихомир

Замахнулся мечом, и ударить хотел,

Но услышал вдруг:

– Стой, Тихомир! Не убий! –

Так Варнава вскричал, и успел в самый раз:

Возле шеи разбойничьей меч свой едва

Удержал Тихомир, не насытив его

Побеждённой заслуженной кровью врага.

Меч кузнец опустил, в ножны, молча, убрал.

Только тут шевельнулся разбойник, и вдруг,

Неожиданно видя спасенье своё,

На колени упал он и слёзы пустил.

Этот дюжий детина ревел, как дитя:

– Я всю жизнь буду Бога молить за тебя,

Что меня не убил ты теперь, пожалел!

И за вас за троих буду Бога молить…

– Ты крещёный? – сурово спросил Тихомир.

– Вот он, крест, – и разбойник достал показать

Из-за пазухи крест, что на шее висел.

– Поклянись на кресте, что отныне вовек

Не пойдёшь по дорогам ты грабить людей!

А не то я тебя… – пригрозил Тихомир.

И разбойник поклялся, что больше уже

Никогда он не встанет на гибельный путь.

– Ну, смотри же! Поклялся! – сказал Тихомир. –

А теперь поднимайся. Как звать-то тебя?

– Спиридон я, – ответил разбойник ему,

Поднимаясь с колен, утирая слезу.

Инок Тихон тогда Спиридона спросил:

– Как же ты, Спиридон, в лес пошёл, на грабёж?

Разве страха-то Божьего нет на душе?

Христианские души ведь мог загубить.

Смертный грех… Не боишься? Мы ж веры одной. –

Так разбойник ответил:

– Попутал меня

Бес нечистый. Простите! Ведь я не всегда

Был в разбойниках. Я ведь недавно совсем

Ярославскому князю в дружине служил,

Александру Брюхатому… Только теперь

Всё рассказывать, что приключилось со мной

Будет долго, а скоро уж спустится ночь…

– Тут ты прав, – Спиридону сказал Тихомир

И к монахам затем повернулся. – Он прав,

Скоро ночь. Нам пора бы вставать на ночлег.

Можно здесь, у тропинки костёр развести.

Только лучше бы нам хоть полянку найти,

Или дол… Что-то лесу не видно конца.

– Да, вы правы, – ответил Варнава. – Теперь

Нам не плохо бы сделать привал до утра.

– Только лучше давайте поляну найдём, –

Предложил тут Макарий. – Встать на ночлег

В этом месте не очень-то хочется мне…

Далеко ль убежали дружки-то твои?

– Да теперь уж не сунутся, слово даю.

Да и лес уж не долог, – сказал Спиридон. –

Полверсты, может, больше немного, а там,

У реки… там какие-то люди стоят…

Мирный, вроде, народ: бабы, дети у них…

Ни мари, ни татары… назвались они

Нам цыганами. Что за народец, Бог весть.

Лошадей шесть голов, да телеги у них

Балаганные, вот всё богатство… Мы днём

С ними встретились там, как на дело-то шли.

Я могу проводить. Там и ночь проведём.

– Ну, смотри, Спиридон! Если вдруг заведёшь,

Так тебе уж тогда не сносить головы!

Будешь рядом идти. Ни на шаг от меня! –

Так сказал Тихомир. Спиридон же в ответ:

– Раз уж слово я дал, так сдержу, не боись.

– А чего мне бояться? – сказал Тихомир. –

Меч при мне, щит при мне; божьи люди со мной;

Значит, с нами и сила, и правда идёт.

Ты же лучше, пока мы идём, расскажи,

Как из княжеских войск да в разбойный-то люд

Угодил. Под рассказ и идти веселей.

7. Мщение Спиридона

– Что ж, не долог рассказ мой, – сказал Спиридон. –

Как потомки Донского московский престол

Делят между собой, то известно и вам.

Внук Донского, Василий-то Тёмный, стоит

Против братьев двоюродных. Дядя его,

Их отец, Юрий князь, он уж помер теперь.

Ну а наш ярославский-то князь Александр

За Василия Тёмного встал, за Москву.

В прошлом годе сражались мы с Васькой Косым

Под Великим селом: одолели его;

Князь Василий Косой получил по зубам.

Убежал к вологодским. Но после окреп,

Взял опять Кострому и пошёл уж на нас,

К Ярославлю. Наш князь знак подал на Москву.

Сам же с войском в семь тысяч собрался встречать

Князя Тёмного с войском. Мы встали тогда

Возле Которосли, где впадает она

В Волгу-матушку. Лагерем встали и ждём

В помощь войска московского, чтоб уж верней

Нам врагов отразить, рати объединив.

А у князя была молодая жена.

Чёрт ведь дёрнул: её потащить на войну.

Миловалися всё. Больно люба была.

Уж хотелось ей очень войну посмотреть.

Упросила его. Он, сердешный, и взял.

А известно: где баба, там плохи дела.

И любиться-то стыдно у всех на виду.

Ну, к ночлегу решил князь подале от всех

Обособиться с милой княгиней своей.

И от войска-то уединились они,

Взяли только в охрану немного людей.

Вот и я, так как раньше в охране я был,

Так и тут не пустили: иди, да и всё.

А просил я у князя меня отпустить.

Я ещё под Великим был ранен в бою:

Кто-то стрелку пустил, и попала она

Мне как раз… под брюшину… грешно и сказать…

Да теперь уж чего… в общем… стал я скопцом.

Я в пылу-то атаки не понял сперва:

Вроде как обожгло, а потом ничего.

А когда заломило, смотрю: всё в крови.

Испугался я больше… Ну, лекарь меня

За неделю поднял. Все смеялись потом.

Стал я вроде насмешки для наших ребят:

Вроде с виду здоровый и крепкий мужик,

А совсем не мужик. Ни вернуться домой,

Ни жениться нельзя, ни сказать: засмеют.

В Ярославле-то Люба была у меня.

Уж любила! Таким бы меня приняла.

Пожалела бы, верной была бы женой.

Да зачем же я жизнь-то испорчу ей всю?

Для неё же решил я оставить её.

Я надумал тогда отпроситься совсем,

И уйти восвояси… не знал и куда.

Я просился, да князь меня не отпустил.

Ты в охране хорош, говорит, да и всё.

Ты отличный боец, опыт есть у тебя.

А кто будет смеяться, мол, тех укротим.

Только кто же в глаза-то мне скажет о том.

Все в глаза-то молчат, но молчание их

Мне хужее насмешки!.. Решил я бежать.

Вот тогда-то я, ночью, бежать и решил,

Как со службы меня князь пускать не велел.

Говорит: «Уж теперь-то тебе всё равно,

Уж детей не растить, знай, воюй, Спиридон!»

Ну а сам, как в насмешку, с княгиней своей

В жарком ложе лежат. Ты же их карауль.

Только Бог-то ему за меня отомстил.

Той же ночью ушкуйники, сорок вятчан

Вдруг напали на нас. Зря он с кралей своей

От полков то подальше отъехал тогда.

Всю охрану легко перебили они.

Только трое остались: я, Фрол, да Захар.

Я и драться не стал, сразу сдаться решил.

Фрол, – как я, а Захар без оружия был:

Он тогда крепко спал, смену только что сдал.

Да и то, нас оставили только за тем,

Чтобы князю, как прежде, служили в плену,

Чтоб самим не служить. Князь есть князь, что уж там…

В общем, взяли нас вятичи ночью-то в плен,

Перед носом всей рати, да в Вятку затем

Повезли. Уж княгиня ревела тогда!..

Посмотрела войны, как хотелося ей!

Насмотрелась, как резали бравых ребят

Из охраны ушкуйнички… После уж князь,

Как узнал, что я сдался, сражаться не стал,

(Фрол ему проболтался), сказал мне тогда:

«На рассвете велю, чтоб казнили тебя».

Нас тогда за Ветлугу уже увели.

Тут я понял: до Вятки-то мне не дойти.

В ту же ночь и бежал. А чего мне ещё…

Поплутал в приветлужских лесах, поплутал,

Да и вышел на Ворона с бандой его.

Я ободран весь был и голодный как чёрт.

Ну, они накормили меня и к себе

Записали в дружки. Так я к ним и попал.

А куда мне теперь? Свой-то дом ни к чему:

Ведь не женишься, деточек не заведёшь…

Одному жизнь прожить, да на счастье других

Всё завидовать? Нет уж!.. Уж лучше в лесу… –

8. Искры костров

Между тем, они вышли из леса на луг,

Что лежал широко и спускался к реке.

Солнце село давно за далёкий лесок.

Вдалеке от дороги, у самой реки

В тёмных сумерках светят три ярких костра.

Отблеск их отражался в спокойных волнах.

– Вон народ тот, цыгане, – сказал Спиридон.

Было видно, как в свете огня у костров

Ходят люди, сидят. Слышен храп лошадей.

Вдруг донёсся до них тихой песни мотив,

Пели женщины, грустною песня была,

Но не русский мотив и не русская речь

Не давали понять смысла песни ночной.

Было всё в ней, о чём мог бы каждый грустить:

О любимой своей, об ушедших годах,

Обо всём, что не сбылось, о том, что ушло,

И о счастье, которого жаждет душа…

– Если бабы поют, значит, мирный народ, –

Заключил Тихомир. – Подойдём, поглядим. –

Лишь приблизились, песня умолкла совсем.

Кони фыркали мирно, щипали траву;

Любопытные дети глядели с телег

На пришедших; три девки платками в цветах

Быстро головы кутали; двое мужчин

Встали возле второго костра, подошли.

Тут от них отделилась фигура одна:

– Кто такие? – спросил кучерявый старик,

Весь в расшитой одежде, а в ухе серьга.

– Люди добрые, нам бы лишь ночь провести

Возле ваших костров. Мы наутро уйдём, –

Так Варнава сказал. И добавил ещё: –

Мы монахи Якшанского монастыря,

Я – Варнава. Вот – Тихон, Макарий монах.

Ну а это – охранник у нас, Тихомир.

А другой – наш попутчик…

– Мы знаем его, –

Нынче видели, – мирно ответил старик,

И спросил Спиридона: – А где же дружки,

Что с тобою здесь были? Вы ж вместе ушли.

– Заблудились в лесу, – отвечал Спиридон.

Не поверил старик, но не стал приставать.

Он косился с опаскою на кузнеца,

На доспехи его, да на меч расписной.

– Что ж, ночуйте, – сказал лишь, и снова к костру

Отошёл, чтобы сесть там, где раньше сидел.

Разместились и пришлые возле костра.

Тут один молодец, тоже в ухе с серьгой,

Что сидел возле деда, с усмешкой сказал:

– Я вчера был на ярмарке вашей, смотрел.

Вон, коня продавал, да никто не купил.

А со мной и купцы на подводах пришли.

Во-он, сидят у костра, что у самой реки.

С ними баба вреднющая! Всё ей не так…

С Соколова кажись. Едут нонча назад.

А хотела в Кажирове сына женить,

Да невеста, кажись, им отставку дала…

– Что же вы за народ? – тут спросил Тихомир. –

Спиридон говорит, мол, цыгане стоят…

Кто такие? Откуда? Не знаем таких.

На марийцев с татарами схожести нет…

– Мы – цыгане, то – правда, – старик подтвердил. –

Мы на север, сюда, издалёка пришли.

Наши предки когда-то, давным уж давно,

Жили в Индии, в тёплой, богатой стране.

Дед рассказывал мне, а ему – его дед.

Предки наши прошли много стран и дорог.

А потом у Армении те племена

Разделиться решили. Тогда и пошли:

Кто на юг, к Палестине, к Египту; а кто

И на запад решил, к Византии идти;

Кто – на север, вдоль Каспия. Дед мой потом

Волгой выше поднялся. До этого он

Долго табором жил возле южных степей.

Там в народе цыганами стали нас звать.

Мы ковали подковы, лечили коней;

Наши женщины славно могли колдовать;

Молодые же – танцем смешили народ.

Так и жили. Да табором дальше всё шли.

«Це ж откуды такые?» – хотели все знать.

Мы в ответ говорили, что с Ганга идём.

«Ба, це с Ганка», – твердили повсюду про нас,

В основном-то, про женщин. Да так и пошло.

Так «цыганками» женщин прозвали. И нас

Тоже стали цыганами звать на Руси.

– Говоришь, вы ковали коней? Значит, ты

Сам-то тоже кузнец? – вновь спросил Тихомир.

– Нет. Мой дед был кузнец. А отец уже нет.

Я ж, коней продавал, пока был молодой,

Да лечить их могу, знаю душу коня.

– Тихомир наш – кузнец! – тут Макарий сказал. –

Он и меч сделал сам, и доспехи, и щит.

– Ба-а! – сказал лишь старик, больше он даже слов

Не нашёл, чтобы выразить чувства свои.

Стали все тут рассматривать ножны и меч,

Дивный щит, яркий шлем. Всё пошло по рукам,

Все хвалили да цокали лишь языком.

Тут взяла в руки меч и старуха одна,

Что сидела и слушала возле огня;

Рукоять лишь потрогала, сразу глаза

Устремила она к Тихомиру. На меч

И не глянула, не на красивый узор,

Не на ножны его. Тут же встала она,

Отошла от костра, и сказала: – Цагар! –

Оглянулся старик на неё, тоже встал,

Подошёл к ней. Они на своём языке

Меж собою о чём-то заспорили вдруг.

А вернувшись, старик Тихомиру сказал:

– Отойди. Ра́джи хочет с тобой говорить. –

Тихомир подошёл тут к старухе, она,

Взяв ладонь у него, да взглянув на неё,

Отвела кузнеца к лошадям от костра

И сказала ему:

– Ох, и грозен твой меч!

Сколько крови людской увидала на нём…

– Что ты мелешь! Он крови ещё и не знал! –

Ей сказал Тихомир. Но старуха в ответ:

– Он напьётся ей досыта, кровью людской.

Но вот будет ли пить из твоих только рук?.. –

Тихомир вновь хотел что-то ей возразить,

Но старуха махнула рукой: – Погоди!

Две дороги, кузнец, впереди у тебя.

Вижу я по руке. Обе к славе ведут.

Но одна, та, что бо́льшую славу даёт,

Та – погибель готовит тебе на дубах.

Лучше ты возвращайся немедля домой.

Долог будет твой век… –

Ей сказал Тихомир:

– Не пугай, не боюсь. Есть и долг у меня.

А брехать может каждый. Коль знаешь чего,

Так скажи не загадками. Либо отстань. –

Тут хотел Тихомир повернуться, уйти,

И вернуться к костру, но услышал в ответ:

– Скоро, сокол, увидишь невесту свою,

Только будешь не рад…

– Отчего же не рад? –

Он застыл, ожидая ответа её,

Но старуха, вздохнув, отвечала ему:

– Ах, соколик, судьбы-то уж лучше не знать…

Но и мимо неё не пройти. Я ещё

И другое скажу: братец есть у тебя.

И его ты увидишь. Тебе принесёт

Он не добрую весть. Ах, соколик ты мой!

Вижу гибель твою на высоких дубах…

Возвращайся домой. И беды избежишь…

– Что за ересь несёшь ты!? Поди-ка ты прочь!..

Как ворона тут каркаешь!.. Мне ли теперь

Возвращаться домой, испугавшись беды? –

Тихомир отошёл и вернулся к костру.

Был он хмур и ни с кем не хотел говорить.

Между тем у костра шла беседа своя:

– А какой же вы веры? – Макарий спросил.

– Наша вера – дорога и воля! – сказал

Молодой паренёк. Но старик на него

Бросил взгляд, и парнишка язык прикусил.

А Цагар отвечал:

– Православные мы.

Как и вы. Год назад у Ветлуги, внизу,

Ниже Шанзы марийской, вот так как теперь

Мы поставили табор свой возле реки.

И пришёл к нам монах. Попросился, как вы,

С нами ночь провести. Уж откуда он шёл

И куда, нам не ведомо: сам он сказать,

Видно, не захотел; мы ж не стали пытать.

Но, наверное, Бог его сам к нам привёл.

Он о Боге-то долго тогда говорил.

О Христе и о вере. У нас же тогда

Рады сын умирал: он свалился с коня,

Конь в испуге и стукнул копытом его.

Потому мы и встали тогда у реки,

Что идти не могли, всё лечили его.

– Это так, – подтвердила цыганка одна.

На руках её мальчик лежал лет пяти. –

Он теперь уж здоров, но боится коней.

Наша Ра́джи монаху сказала тогда:

«Если бог твой силён, пусть поможет мальца

С того света достать. Я своим колдовством

Ничего не смогла, хоть и много могу».

И к телеге его подвела, где Бахти

Умирал уж почти. Он уже не стонал.

– Да, всё так, – подтвердила и Ра́джи рассказ. –

Он всю ночь тогда возле Бахти простоял,

Положив свои руки на лоб и на грудь,

Всё молитвы читал. Близко нас не пускал…

– А к утру мой Бахти уже мог говорить, –

Досказала тут Рада с Бахти на руках.

И Цагар продолжал:

– Ну, а утром всех нас

Окрестил он в Ветлуге. Вот крестик его… –

Тут старик из-за пазухи ловко достал

Медный крестик нательный, что был на шнурке. –

И с тех пор… тьфу, тьфу, тьфу… нет несчастий у нас.

– Как же звали монаха? – Варнава спросил.

– Так же, как и тебя. Только старше он был,

Уж седой весь, – ответил Цагар. – Он сказал,

Что из Устюга родом. В Якшане служил…

– Устюжанин Варнава! – Макарий сказал. –

Да, мы знаем о нём. Расскажи нам ещё… –

Тихомир, молча, слушал рассказы других.

На душе у него словно плавал туман

От старухиных слов. Первым спать он пошёл.

Никому не сказал о пророчестве том.

Перед сном захотел он к костру подойти,

Где сидели купцы. Думал, может у них

Он забудет про тяжкие думы свои.

9. Встреча с ненавистью

Две подводы стояли у самой воды;

Кони крепкие сонно жевали овёс.

Возле этих подвод был разложен костер.

У костра три мужчины хлебали уху,

Да старуха сидела в зелёном платке.

Тихомир подошёл и негромко сказал:

– Мир вам, добрые люди. Позвольте и мне

Посидеть у костра…

– Места много, садись.

Если хочешь поесть, на вот ложку, держи… –

И один из мужчин протянул кузнецу

Деревянную ложку. Другой же спросил:

– Стражник, что ли какой? Весь в доспехах, с мечом…

– Я – кузнец, Тихомир. Из Кажирова я.

Наш игумен Якшанского монастыря

Повелел мне монахов, вон, сопровождать.

Вон они, у костра… – Тихомир зачерпнул

Ложкой жирной ухи да ко рту потянул. –

Да-а, уха хороша!.. Говорят, вы – купцы…

– Мы купцы, с Соколова, то – вниз по реке. –

А другой мужичёк Тихомира спросил:

– Видно, ты, брат, здоров, что избрали тебя

На защиту монахам? И драться могёшь? –

Указал он на меч. Отвечал Тихомир:

– Я такой, как отец. Да и дед у меня

Ростом был – богатырь. Все владели мечом… –

– В Соколово у нас пахарь Фёдор живет.

Вот уж где богатырь: три аршина с локтём. –

Отвечала старуха. – Таких-то, как ты,

Он троих мог одною рукой завалить…

– Ты чего, мать? – спросил у старухи мужик

Помоложе, что, видно, был сыном её.

– А того! Или ты всё не понял ещё?

Это ж он… из Кажирова… бравый кузнец,

Что Иришке твоей стал теперь женихом!

Может, ты ещё скажешь спасибо ему,

Что вчера получил от ворот поворот… –

Тут мужик по-другому, не добро, взглянул

На нежданного гостя. Сквозь зубы спросил:

– Это ты, что ль, и есть ухажёр у неё?! –

Только имя невесты услышал кузнец,

Ложку в сторону он отложил; молча, встал.

– У того-то костра не сиделось ему?.. –

Продолжала негромко старуха ворчать.

– Да, уж лучше уйди. Здесь не рады тебе… –

Проронил тот, что ложку давал кузнецу.

Тихомир отошёл от костра. Он присел

Возле ивы куста, снял доспехи свои.

Думал он: почему же Иришка ему

Не сказала, что сватался к ней тот купец?

А потом он прилёг, да на звёзды смотрел

И всё думал. Ответа не мог он найти.

Так потом и уснул, с тяжкой мыслью в душе.

10. Огненное чудо

Утром путники встали, едва рассвело.

Попрощались со всеми тепло, лишь один

Тихомир был не весел, но это тогда

Не заметил никто, кроме Ра́джи одной.

Так отправились дальше они в мирный путь.

Шли и шли, да беседы вели меж собой.

Их в дороге нагнали подводы купцов.

Спиридон было крикнул, чтоб их подвезли,

Мол, опасности меньше и путь веселей.

Но в ответ вдруг услышали путники брань

Да недоброе слово ещё к кузнецу.

Удивились монахи, тогда Тихомир

Рассказал им недобрый ночной разговор.

– Что ж, бывает, – ответил Варнава монах.

– Перемелется, – тихо Макарий сказал.

Уже в полдень они к перекрёстку дорог

Подошли: шла дорога одна от реки

Вверх, к деревне какой-то; другая, как шла,

Так и шла. Стали думать они, как им быть.

Тихон тут говорит: – Что ж, я думаю, нам

Надо, братья, вот с этой деревни начать,

Посмотреть: какой веры там люди живут.

– Мне-то с вами идти? – вдруг спросил Спиридон. –

Я бы с вами хотел… а куда мне теперь?

В лес разбойничать больше уж я не пойду…

– С нами тоже нельзя тебе. Мы ведь не полк

Собираем, – Варнава ответил ему. –

Мы обитель покинули, чтобы служить.

Не для лёгких дорог. Вот и ты послужи,

Искупи те грехи, что лежат на душе.

А служенье такое дадим мы тебе:

На, возьми-ка с собою еды и питья,

Да не медли, иди ты в низовье реки.

Там, за Шанзой марийской, что ниже лежит,

За Булаксами, даже за Юром ещё,

Красногорье найдёшь. Ещё ниже оно.

Там монаха Варнаву найди. Ты о нём

Уже слышал, как ночью старик говорил.

Вот к нему и иди. Да про нас расскажи,

Что его навестим мы, как только дойдём.

Но дойдём мы не скоро. Ты так и скажи.

Да покайся ему, о своих всех грехах.

Если примет, так ты и служи у него.

А не примет, так скажет, что делать тебе… –

Так расстались они. И ушёл Спиридон.

А монахи в деревню пошли с кузнецом.

Было в этой деревне семнадцать дворов.