– Мы в этом убедились, – Максимов, в свою очередь, поклонился японцу. – Благодарю вас, сударь. Надеюсь, когда-нибудь представится случай отплатить вам тем же.

– Это лишнее, – проскрипел боцман Накамура с легким акцентом и вновь отошел в сторонку. Надо полагать, подобно своим сородичам, он был не сторонник пустопорожних разглагольствований и повышенного внимания к своей особе.

А сеньор Руэда продолжал:

– Раз уж я начал представлять экипаж, то вот… – он подвел гостей к штурвалу, за которым громоздился здоровяк-гренадер. – Этого зовут Мак-Лесли. Он нем как рыба, зато у него орлиный глаз. Лучшего рулевого не сыскать на тысячи миль от Флориды до Каракаса. А еще у него нюх как у охотничьего сеттера. Немудрено, ведь десять лет отработал на косметической фабрике, и в парфюмерии разбирается почище парижской кокетки. Но фирма разорилась, он обнищал и был вынужден переменить профессию. Теперь ходит в море.

Гренадер, услыхав капитана, полуобернулся и в жутковатой улыбке обнажил желтые зубы. Аните от его любезности стало не по себе.

– А это, – сеньор Руэда подвел их к человеку с фонарем, – мой помощник Рамос, коренной мексиканец, потомок ацтеков. Он покажет, где вы сможете переночевать.

– Доброй ночи! – Максимов решил сразу же установить дружеский контакт с ключевыми фигурами экипажа и протянул мексиканцу руку для приветствия.

Тот пожал ее, и Алекса обожгло холодом. Он задержал ладонь Рамоса в своей и поднес ее поближе к глазам. В мерцании фонаря увидел железную лапу с пятью когтистыми отростками и при всем своем самообладании содрогнулся.

Руэда перекатил трубку из левого уголка рта в правый и усмехнулся. Его можно было понять без слов: я же вас предупреждал. То ли еще будет!

Мексиканец левой рукой, которая, хвала всем святым, выглядела, как обычная человеческая конечность, пусть и облаченная в лайковую перчатку, поднял фонарь повыше и сделал приглашающий жест.

– Рамос, – обратился к нему капитан, – определите постояльцев в вашу каюту. Думаю, не будет большой беды, если вы переселитесь в кубрик.

– Слушаю, капитан, – покладисто отозвался помощник. – Будут ли еще приказания?

– Нет. Я ухожу к себе. Ураган стихает, Лесли прекрасно справится со штурвалом, а Накамура последит за морем. Через два часа пришлите им кого-нибудь на смену.

– Слушаюсь, капитан.

В тоне Рамоса не слышалось непокорности, он был из тех людей, кто привык повиноваться беспрекословно.

Он, не торопясь, шествовал к корме, Анита, Алекс и Вероника, промокшие и уставшие, плелись за ним. Сильная качка мешала ходьбе, приходилось все время хвататься за различные элементы такелажа, попадавшиеся на пути. Анита опасалась, как бы не нахлынула еще одна волна, подобная той, что чуть не погубила ее. Однако шторм, как и предсказывал капитан Руэда, начинал стихать, ветер ослабел, и море постепенно успокаивалось.

Рамос был тощ, зато высок, и поднятый им фонарь светил, как путеводная звезда.

– Нам очень жаль, что мы доставляем вам неудобства… – заговорил Алекс.

Помощник капитана прервал его:

– Мы не из неженок, сеньор. Мне выпадало ночевать под мостами и в угольных ямах, я не жалуюсь…

В отличие от японца, Рамос не прочь был поговорить, но в матросском кубрике, мимо которого они проходили, что-то загремело, и послышалась неразборчивая ругань.

– Прошу прощения… Вы не подержите? – не дожидаясь ответа, он сунул Максимову в руки фонарь, подскочил к двери кубрика и распахнул ее настежь.

Из помещения, в мутном оконце которого мигал неверный свет ходившей ходуном свечи, кубарем выкатились два сцепившихся человека. Рыча, они мутузили друг друга и изрыгали проклятия: один – по-французски, другой – на неизвестном Аните языке. В плясавших отблесках фонаря трудно было разглядеть их, но тот, что был мощнее, имел темный цвет кожи, каким обладают представители африканского континента, а голову второго прикрывал тюрбан, почти тотчас слетевший и запрыгавший по доскам.

Африканец превосходил противника в силе, быстро подмял его под себя и колошматил от души. Они оба волчком завертелись у ног Рамоса. Тот нагнулся и железной лапой стукнул разбушевавшегося чернокожего по загривку. Удар вышел несильный, зато действенный. Дерущиеся расцепились, вернее, африканец отпустил жертву и вскочил на ноги.

– Опять что-то не поделили? – загремел Рамос, не дав ему вымолвить ни слова.

– Он обыграл меня в карты! – возмущенно пояснил чернокожий.

– И что?

– Он жульничал! Я его знаю!

– Неправда… – второй участник поединка поднялся с палубы; он держался на удивление бесстрастно, говорил ровно, как будто и не было никакой стычки. – Будда свидетель: я всегда играю честно.

Максимов поднес фонарь к его лицу и невольно отшатнулся. Обе щеки говорившего, губы и тонкая, в стрелку, бородка, были измазаны красным. Создавалось ощущение, что его с размаху приложили молотом или вдавили в булыжную мостовую. По всем разумениям, он должен был лишиться половины зубов и испытывать адскую боль.

– Ему нужна помощь! – вскричала Анита. – Он истечет кровью!

– Кровью? – Рамос пригляделся к избитому и засмеялся. – Нет… Это не кровь, это бетель. Знаете, есть такая пальма или куст, растет где-то в Азии, но Санкар умудряется доставать его в любой стране мира. Жить без него не может. Говорит, что бетель бодрит его, особенно когда надо не спать ночью.

– Санкар? Индус?

– Да. Капитан познакомился с ним в Калькутте.

Санкар был закутан в некогда белое, но теперь уже замызганное полотнище. В пылу борьбы из складок одежды выпали пять или шесть обломанных деревяшек с черными прожилками. Все они были величиной с ладонь или чуть меньше. Индус проворно подобрал их, спрятал под полу и поплотнее стянул свое рубище. После чего с подозрением воззрился на Аниту, Алекса и Веронику. Что до африканца, то он пялился на них, выпучив зенки, казавшиеся на фоне антрацитовой кожи особенно белыми.

Понять недоумение этих двоих было нетрудно. Откуда посреди ночи на судне, носимом неистовыми волнами, появились чужие люди?

Рамос не собирался давать сослуживцам пояснений. Вместо этого он ткнул индуса кулаком в ребра и сказал Аните:

– Вы за него не беспокойтесь, у него шкура дубленая. Он из йогов… или что-то в этом роде. Может и на гвоздях спать, и по головням ходить.

– И карты передергивать! – вставил обиженный африканец.

– Уймись, Нконо! – осадил его помощник капитана. И прибавил для гостей: – Это наш кок, он из Сенегала. Кашеварит так себе, зато, чуть что ему не нраву – лезет в драку. Сладу с ним нет.

– Будда свидетель… – завел Санкар снова, но Рамос оборвал его:

– Иди умойся. И больше никаких карт. Когда пробьют четыре склянки, сменишь Мака. И смотри у меня! – он потряс перед обагренной физиономией индуса десницей с хищно загнутыми крючьями.

Санкар потупился и мелко закивал. Громила Нконо перестал разоряться по поводу несправедливого проигрыша, вопросил с почтительностью:

– А мне что делать, сеньор?

– А ты спи. Твоя вахта следующая за ним. Понятно?

Как правило, на судах вахта длилась четыре часа, восемь получасовых склянок. Но в штормовую погоду капитан Руэда сократил время нахождения на дежурстве, понимая, что люди будут уставать быстрее.

Африканец упятился в кубрик, за ним последовал индус. Дверь закрылась, свеча в окошке погасла.

– А они там не передерутся снова? – высказал опасение Алекс.

– Пусть только попробуют! – Рамос забрал у него фонарь и двинулся дальше. На ходу пояснил: – Публика у нас разномастная: попадаются и аристократы, и те, за кем в прошлом водились кое-какие грешки. Ангелов вы среди нас не найдете, но и мерзавцев тоже.

«Час от часу все интереснее», – подумала Анита. Железная хваталка мексиканца притягивала ее, приковывала внимание как нечто зловещее, можно сказать, демоническое. Как было утерпеть и не полюбопытствовать?

– Вы о моей клешне? Старая история… Мне ее на войне в Техасе ядром оторвало. Был я артиллеристом, а стал никем. Долго к новой жизни приспосабливался. Без руки оно, знаете ли, неуютно. Спасибо, нашелся кузнец в Монтеррее, смастерил мне этот протез. Уцепить что или придержать… А уж в драке наипервейшее оружие, получше всяких ножей и кастетов.

– Вы говорили, что в вашей команде аристократы имеются, – напомнил Максимов. – Это кто же?

– Да вот Накамура. Сын феодала из Киото. Родители хотели из него воина сделать, боевым искусствам обучали. Но он смирный как овечка, головы рубить – это не по нему. Ушел в монастырь, пять лет разные науки постигал, в медитации упражнялся. Потом понял, что духовного совершенства ему не достичь, и пошел по свету странствовать.

– А еще кто?

– Еще? Есть у нас юнга, мы его Парисом зовем. Он грек, из обедневших дворян. Скучно ему, видите ли, стало в четырех стенах сидеть. Сбежал из дома, нанялся на первый встречный парусник, потом на второй…

Неизвестно, что еще поведал бы велеречивый помощник капитана о юнге с именем из древнегреческих мифов, если б в пятно света, отбрасываемое фонарем, не выступило из-за мачты волосатое страшилище. Росту оно было среднего – футов шесть, – но каков вид! Покрытое густой шерстью, оно раскачивалось на полусогнутых ногах и сжимало в руке бубен, издававший глухое звяканье. Страшилище не имело ни одежды, ни обуви, только бусы из клыков какого-то зверя мотылялись на его толстой шее. Но наиболее отталкивающее впечатление производила его морда – обезьянья, с приплюснутым носом и бликующими моргалами. Оно могильно завывало и приплясывало, игнорируя качку и водяное сеево, летевшее из-за борта.

Анита вжалась в мачту, сердце ушло в пятки. Вероника измученно охнула и упала в обморок, Алекс подхватил ее. Лишь мексиканец остался невозмутим. Он выставил перед собой когтистую железяку и недовольно проворчал:

– Джимба! Ты опять? Кэп будет злиться…

Пугало перестало выть и свободной рукой ухватило себя за макушку. Рывок – и ряха гориллы исчезла, а из-под нее высвободился смуглый, немного скуластый, но вполне терпимый человечий лик.

– Вот это маскарад! – восхитился Максимов. – В таком только нечистую силу на Святки изображать.

Он пошлепал Веронику по щекам, она ожила, утвердилась на ногах, но веки разлеплять не спешила.

– Трусиха! – укорил ее Алекс. – Ряженых не видела, что ли?

Анита отклеилась от мачты, ощутила стыд из-за того, что попалась на примитивную удочку. Оправданием служило одно: маскарад был и вправду мастерский. Ткань с наклеенным на нее клочковатым мехом крепилась на лицедее посредством хорошо замаскированных завязок, а шлем, сработанный в виде головы примата, был выше всяческих похвал. В полутьме, да когда не ждешь, можно поверить в то, что перед тобой настоящий выродок из геенны.

– Не обращайте внимания, – небрежно бросил Рамос. – Джимба из автралийских аборигенов, вечно кривляется. Протащил на шхуну кучу барахла, утверждает, что его обряды защитят нас и помогут без потерь попасть в нужный порт. По-моему, полная чепуха, но он верит, а капитан смотрит на его чудачества сквозь пальцы.

– Джимба знает, что делает! – прогундосил смуглый и звякнул бубном. – У Джимбы отец шаман и дед шаман. Джимба много умеет, много знает.

Говоря, он причавкивал, словно перекатывал во рту крупную ягоду. Обезьяний покров сполз с него, лег на палубу скомканной ветошью. Джимба оказался сравнительно молодым – лет тридцати – жилистым человеком, облаченным в светлое вретище, спускавшееся ниже колен. Открытые участки его тела покрывал затейливый орнамент: татуированные лианы переплетались со змеями, державшими в пастях цветочные бутоны. Хвосты змей завивались в петли и изгибались под всевозможными углами.

Джимба вперился в чужаков.

– Кто эти люди? Что они здесь делают?

Аните подумалось, что Рамос попросту пошлет его подальше, но, видно, дикарь с его туземными ритуалами сумел внушить к себе почтение. Помощник капитана снизошел до объяснений – коротких и емких. Джимба выслушал, скривил губы и брякнул в бубен.

– Тринадцать! – возгласил он, закатив зрачки. – Тринадцать… и женщины! Несчастье!

– О чем он гуторит? – осмелилась подать голос Вероника, открывшая глаза и разглядывавшая аборигена как скомороха на ярмарке.

– Кажется, он недоволен, что на судне отныне дюжина пассажиров, – предположил Максимов. – Десять человек команды плюс нас трое. Ну а к женскому полу отношение моряков известно…

– Предрассудки! – буркнула Анита. – И потом… мы не виноваты, что нас сюда занесло.

Рамос поднял брошенную австралийцем хламиду.

– Вот что, Джимба. Забирай манатки, извинись перед господами и проваливай в кубрик. Потешился – и хватит.

Манатки Джимба взял, но извиняться не стал. Шипя что-то про кару небесную и Великий Бумеранг, что падет на нечестивцев, он шмыгнул за мачту и был таков.

– Чего ради ему вздумалось рядиться чучелом? – дивилась Анита.

– Это не чучело, сеньора, – растолковал Рамос. – Это йоуи. Так у них в Австралии называют местных леших, которые являются в образе обезьян. Йоуи все боятся, вот Джимба и наряжается в него, чтобы отпугнуть от шхуны злых духов. – И закончил со вздохом: – Дикие народности – они как дети. Что с них взять!

Оставшийся отрезок пути до кормы преодолели без приключений. Рамос толкнул дверь и впустил гостей в крохотную каютку, встроенную в ют.

– Это и есть ваш гостиничный номер, сеньоры. Сожалею, но, как вам уже сказал капитан, ничего лучше у нас нет.

В клетушке без окон с низкого потолка свисала матерчатая койка сомнительной чистоты. Рядом с ней стоял табурет, который, судя по жирным пятнам, использовался еще и вместо обеденного стола. На вбитом в стену гвозде висела матросская куртка. Рамос снял ее и перекинул через плечо.

М-да. Анита оглядела убогие апартаменты, наверняка еще и кишевшие насекомыми, и постаралась придать лицу выражение искренней признательности.

– Ничего лучше не требуется, сеньор Рамос. Передайте от нас благодарность капитану.

– Передам. Не хотите ли перекусить? Остался кусок солонины от ужина…

Анита подавила рвотный позыв, представив, как выглядит предложенное помощником лакомство. Максимов был не так разборчив, но и его не прельстила перспектива жевать солонину.

– Спасибо, мы не голодны, – отказался он за всех троих. – Если можно, нам бы тюфяк или хотя бы дерюгу.

Рамос обеспечил их матрацем, в котором при нажатии хлюпала промокшая прелая солома, пожелал спокойной ночи и удалился.

– Уф-ф! – Анита, обессилев, рухнула на подвесную койку, и та закачалась под ней. – Я думала, этот безумный день никогда не кончится!

– Я тоже… – Алекс с помощью Вероники расстелил матрац на грязном полу. – Устал как собака. Номер нам, конечно, достался хуже, чем в деревенском трактире, но если взглянуть с другого бока… Мы могли бы сейчас плыть по течению – мертвые, раздутые, облепленные жадными рыбешками…

– Тьфу ты, Лексей Петрович! – всплеснула руками Вероника. – Типун вам на язык!

– Ладно, ладно! Все позади. Мы живы. Даст Бог, дошлепаем до Маракайбо, а там посмотрим.

Аните очень хотелось снять мокрую одежду, развесить ее для просушки. Но спать голой или в нижнем белье на этом гадком ложе… Бр-р-р!

Легли, не раздеваясь: Анита на койке, Максимов на тюфяке, а Вероника, подобрав юбки, прикорнула прямо на полу, привалившись к стене.

Качка мало-помалу унялась, свист ветра, прорывавшийся сквозь щели, стал тише, но, невзирая на смертельную усталость, сон не шел.

– Алекс, – Анита поежилась, потому что по ней пробежало что-то маленькое и гнусное, – как тебе эта шхуна? Капитан, команда… Странные они, правда?

– Не знаю, – откликнулся он дремотно. – Если ты про то, что они из разных стран, то это в порядке вещей. На Карибах какого только сброда не встретишь! Со всех концов Земли…

– Насколько я поняла, среди них много дилетантов. Парфюмер Мак-Лесли, артиллерист Рамос, индус с мавром тоже не похожи на моряков. Да и сам капитан Руэда… Он корчит из себя Фрэнсиса Дрейка, а на деле, держу пари, больше привык к салонам, чем к таким вот корабельным клоакам.

Она бы говорила еще, но Алекс, лентяй из лентяев, заявил, что ночь – не самое удачное время для дискуссий и что после треволнений сегодняшнего дня категорически необходимо отдохнуть. Завтра они проснутся в другом настроении, и атмосфера на корабле предстанет перед ним совсем по-иному.

Выдав сию тираду, он бессовестно захрапел. Поворочавшись с боку на бок, заснула и Анита. Сон, однако, длился недолго – час или два. Она пробудилась от того, что кто-то тянул ее за штанину.

– Кто здесь? – во мраке она не сразу разобрала, что происходит, испугалась, не пробрался ли в каюту одичалый австралиец или громила-негр.

– Это я, Анна Сергевна, – зашептала ей в ухо Вероника. – Не полошитесь…

– Чего тебе?

– Мутит меня… Не знаете, часом, где у них, на энтом корыте, отхожее место?

Аните несколько раз доводилось плавать пассажиркой, и она уповала на то, что все корабли сконструированы примерно одинаково.

– На носу посмотри. Там должна быть дырка, над ней – сиденье и веревки… Держись за них крепче, а то за борт смоет.

Получив наставления, Вероника вышла из каюты. Дверь осталась приоткрытой. Снаружи сочилась блеклая лунная желчь. Это означало, что тучи рассеиваются и после того, как окончательно уляжется шторм, можно ждать сносной погоды.

Тишину прорезал нечеловеческий вопль. Анита как подброшенная вскочила с койки.

– Алекс!

Он тоже подпрыгнул, стукнулся макушкой о потолок.

– Что случилось?

– Не знаю… Но это Вероника!

Служанка вбежала ни жива ни мертва. Легкий кружевной чепчик – ее привычный головной убор в южном климате – съехал набок, волосы растрепались, а из полуоткрытого рта вырывалось бессвязное:

– Там… этот… басурманин…

– Ты про кого? – Анита взяла ее за плечи, тряхнула: – Говори толком!

Вероника собралась и на одном дыхании выпалила:

– Индиец… на палубе лежит… как есть мертвяк!