Издание второе: исправленное, дополненное

Рецензенты

Заместитель директора Санкт-Петербургского института истории РАН д.и.н. Александр Николаевич Чистиков

Заместитель директора Института истории, языка и литературы Карельского научного центра РАН д.и.н. Ольга Павловна Илюха

Предисловие

Последнее десятилетие положило начало исследованию деятельности Политбюро ЦК ВКП(б), являвшегося средоточием небывалой власти. Пало многоярусное табу («секретно», «строго секретно», «совершенно секретно», «особая папка», «хранить на правах шифра» и главное из заклинаний – неформальное «только для членов партии»), некогда наложенное Политбюро на всякий живой интерес к его «трудам и дням», и контуры этого загадочного феномена прояснились. Из тумана выступили общие очертания^[1], началось детальное исследование механизма функционирования и политической роли довоенного, в особенности сталинского, Политбюро^[2]. За открытием доступа к некоторым архивным коллекциям Политбюро последовали первые научные публикации его документов^[3].

Бесспорно, обращение к россыпям материалов Политбюро позволило приблизиться к научно обоснованному ответу на многие поставленные ранней историографией вопросы об обстоятельствах и механизмах политической эволюции СССР. Не менее важно, что новые источники позволили начать формулирование новых задач исторического исследования. Появилась возможность исследования международной политики СССР через призму деятельности Политбюро 1920-х – 1930-х гг. Одним из первых заметных шагов в этом направлении явилась публикация постановлений Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) по вопросам советско-польских отношений^[4]. Авторским коллективом (Г.М. Адибеков, М.М. Наринский, О.В. Хлевнюк и др.) завершена подготовка давно ожидаемой работы о решениях Политбюро, определявших политику СССР в отношении европейских держав в 1923–1934 гг.

Предлагаемая работа представляет собой попытку расширить пространство исследования как деятельности Политбюро, так и советской внешней политики. Ее составной частью и отправным пунктом является публикация новой серии документов Политбюро. Из протоколов Политбюро (как «обычных», так и отнесенных к категории «особая папка») нами были выделены и тематически сгруппированы постановления, посвященные различным проблемам взаимоотношений СССР с западными соседними государствами. Представление постановлений – фрагментов протоколов Политбюро ЦК ВКП(б) – предваряется их описанием и обсуждением специфики этих протоколов как исторического источника. Во вступительной статье подвергнуты анализу своеобразные черты протоколов Политбюро ЦК ВКП(б), намечены подходы к тому, как «разговорить» этот то обескураживающее лаконичный, то страдающий банальным многословием источник, обнаружить, за набором клишированных текстов, участников подготовки и существо принимавшихся решений, понять, какие реальные обстоятельства скрываются за термином «решение Политбюро». Эта часть работы опирается как на достижения российских историков, так и на собственный исследовательский опыт и разыскания авторов.

Основная часть книги отведена комментариям, отражающим попытки реконструкции различных аспектов каждого из публикуемых постановлений Политбюро. Функциональная модель такой реконструкции включает установление событий и действий, приведших к внесению данного вопроса на рассмотрение Политбюро; определение мотивов инициаторов принятого решения и самого Политбюро; выявление того, что в каждом конкретном случае стояло за понятием «Политбюро» (большинство членов этого органа, группа руководителей или один из секретарей ЦК ВКП(б; обрисовка существа принятого решения в контексте двусторонних отношений и европейской политики СССР; наконец, как осуществлялось и к каким последствиям для Советского Союза и его международных связей привело рассматриваемое решение Политбюро. Выполнение этой исследовательской «программы-максимум» осложнялось несколькими обстоятельствами, совокупное действие которых побудило нас назвать полученный результат «опытом комментария». Главным из них являлось то, что, как и прежде, «разорванность архивов Политбюро, закрытость значительной их части создают для историков многочисленные трудности, а нередко непреодолимые препятствия»^[5]. Эта печальная констатация не утратила своей актуальности, что, пожалуй, особенно ощутимо при обращении к внешнеполитическим аспектам деятельности Политбюро, изначально отнесенной к разряду особо секретных материй. Эти зияющие информационные пробелы авторы стремились восполнить путем использования документации других партийных инстанций и государственных ведомств СССР, зарубежных архивов. В наибольшей степени эти усилия были вознаграждены при обращении к материалам наркомата по иностранным делам; архивные учреждения, хранящие материалы не только подразделений ОГПУ (погранохрана, разведка и контрразведка), но и наркомата внешней торговли, оказались для нас закрыты. Общая характеристика использованных нами архивных источников содержится во вводных замечаниях. В тех нередких случаях, когда анализируемое решение Политбюро не находило внятного отражения в доступных материалах или оказывалась явно недостаточной наша профессиональная эрудиция, комментарии составлялись в урезанной форме (или вовсе не составлялись) – с надеждой, что новые обстоятельства и усилия коллег позволят в будущем преодолеть неполноценность предложенных трактовок. Оказываясь перед выбором – очевидная скудость комментария или неполнота публикуемых документов, мы неизменно отдавали предпочтение первому варианту. В представленной выборке из протоколов Политбюро воспроизводятся все выявленные постановления этого органа по проблемам взаимоотношений СССР с его западными соседями – Финляндией, Эстонией, Латвией, Литвой, Польшей, Чехословакией и Румынией. Те решения высшей партийной инстанции, которые, на наш взгляд, не имели самостоятельного значения либо лишь косвенно затрагивали обозначенную в заглавии тему, были помещены (изложены) в тексте комментария, а также во вступительных статьях к разделам. Первый и наиболее объемный из них посвящен постановлениям о государственных отношениях СССР с названными странами – дипломатических, экономических, культурных. Вторую проблемно-тематическую группу образуют документы о деятельности коммунистических и советских общественных организаций в западных соседних государствах, тогда как в третьем разделе собраны основные материалы о международных аспектах политики Москвы в пограничных районах и республиках СССР, а также по отношению к национальным меньшинствам (преимущественно польскому). Два последних раздела образуют постановления и комментарии о механизме подготовки, принятия и осуществления внешнеполитических решений и о кадровых перемещениях советских дипломатических (в том числе торговых и военных) представителей в соседних западных странах.

Установка на полноту публикации материалов Политбюро по проблеме отношений с западными соседями СССР и возможно детальное объяснение каждого постановления, сколь бы малозначительным оно ни представлялось, вызвана как потребностями адекватного изучения деятельности высшей властной структуры, так и второй основной задачей исследования – раскрытия механизмов рождения внешнеполитических решений, их воздействия на взаимосвязь СССР с внешним миром.

Научное понимание внешней политики России и СССР остается актуальной междисциплинарной проблемой. В то время, как наиболее важные исторические исследования советской внешней политики опирались на реконструкцию основных узлов международных отношений («external context»)^[6], главные политологические усилия по ее теоретическому осмыслению были ориентированы на изучение «domestic context», построение системы внутренних детерминант внешней политики СССР^[7]. Предлагаемая работа не является традиционным историческим сочинением или исследованием в одной из специальных областей международных отношений. Она была задумана как способ углубить наше понимание истоков современных политических процессов – задача, родственная обеим этим областям. Характеризуя внешнеполитические обстоятельства и дилеммы, ставшие предметом постановлений Политбюро, мы стремились с возможной полнотой представить мотивации и процедуры принятия решения, а в некоторых случаях – и реконструировать связи между международными акциями Москвы и явлениями и тенденциями, традиционно относящимися к внутренней политике государства. С другой стороны, «самосознание» советской внешней политики, восприятие большевистской элитой международных процессов мы, насколько это позволяли наши возможности, стремились сопоставить с подходом к этим вопросам со стороны партнеров Москвы, опереться на дополнительные источники – информацию, которой располагали дипломаты, разведчики и журналисты третьих стран.

История Советского Союза – во многом история восстановления, расширения и удержания статуса великой мировой державы. Неудивительно, поэтому, что специалисты по внешней политике СССР сосредоточивали свое главное внимание на его взаимодействии с великими державами, тогда как изучение советской политики в отношении «малых» восточноевропейских государств 20—30-х гг. оказалось на периферии исследовательских интересов. Последующее включение этих государств в состав республик или сателлитов СССР принижало значимость «предыстории» советского блока. В сочетании с господством «реалистической» парадигмы в понимании международных отношений, эти обстоятельства исключали государства Восточной Европы из числа значимых факторов довоенной политики СССР. Распад Варшавского блока и СССР возвратили Восточную Европу к неопределенности и плюрализму международных отношений межвоенного периода. На ее карте появились новые, в том числе ранее никогда не существовавшие, государства; как и в начале 20-х гг. Москва неожиданно оказалась перед проблемой выстраивания взаимоотношений со своими западными соседями (включая поиск ответа на старый вопрос – являются ли те ««настоящими» западными странами»^[8]), а они – перед задачами внешнеполитической самоидентификации и устойчивого развития. Трудность осмысления сегодняшних проблем Восточно-Центральной Европы сочетается со сравнительной бедностью комплексного анализа взаимоотношений между СССР и его европейскими соседями в 20—30-е гг., составлявшими с точки зрения советского руководства некую общность – «санитарный кордон», отделяющий СССР от остальной капиталистической Европы, «буфер» между двумя полюсами основных мировых сил или «плацдарм» для агрессии против СССР (в конце рассматриваемой исторической эпохи превратившийся в плацдарм для советского продвижения в Центральную Европу и создания там сферы советского контроля). Все из рассматриваемых в предлагаемой работе государств (за исключением Чехословакии) в недавнем прошлом образовывали часть Российской империи (страны Балтии и Польша) или включили часть ее территории в свой состав (Румыния). Эстония и Латвия впервые утвердили свое государственное существование. Многонациональные Польша и Румыния, даже по очертанию своих географических границ, мало чем напоминали Первую Республику (будь то эпоха ее расцвета или конца XVIII в.) и довоенное Румынское королевство. Независимая полиэтничная Литва возродилась как национальное государство. Если отношения СССР с большинством других стран опирались на старый каркас договорных отношений и хозяйственных связей с наложенной на них тканью дипломатических и культурных традиций, то в Восточной Европе инфраструктура политических и экономических связей рождалась одновременно с выстраиванием политических комбинаций и определением своего места в них. СССР и другие новые государства, пережив радостное изумление по поводу своего появления на свет, быстро ощутили неуютность существования в новых границах, определившихся под влиянием военного и дипломатического случая, иллюзорных политических расчетов, временной беспомощности или неприкрытого насилия. Как в Восточной, так и в Западной Европе было широко распространено неверие в способность трех малых балтийских государств сохранить свою независимость после того, как Советская Россия преодолеет послевоенную немощь^[9]. Чехословакия Масарика и Польша Пилсудского рассматривали друг друга как «Saisonstaaten». С середины 30-х гг. в политических кругах соседних с СССР государств (за исключением Польши) росли ожидания, которые У. Буллит уподобил настроениям в Афинах, Спарте и Коринфе, следившими за военными приготовлениями Филиппа Македонского^[10].

Существовала ли у руководства СССР целенаправленная политика в отношении их западных соседей, или поведение Советского Союза являлось преимущественно следствием меняющихся международных комбинаций, образовывало совокупность ситуативных ответов на возникающие внешние вызовы? Являлись ли, следовательно, перемены в подходе СССР развитием или эволюцией изначальных установок или эту динамику формировало преимущественно изменение международной конъюнктуры? Какую роль в состоянии и трансформации сношений СССР с соседними государствами играли соображения внутриполитического плана (от чисто хозяйственных до вызванных борьбой течений в ВКП(б)?

Вторая группа возникающих вопросов связана с тем, какое место занимали соседние государства в контексте международной деятельности СССР, его отношений с великими европейскими государствами. Существовала ли осознанная или функциональная корреляция между советской политикой на Северо-Западном и Юго-Западном направлении (в отношении стран Балтии и Малой Антанты)? Какую роль в ее определении и осуществлении играла озабоченность Москвы взаимоотношениями с занимавшей центральное положение Польшей? Являлись ли перемены в отношениях СССР с этими странами в конце 20-х – первой половине 30-х гг. функцией образования сгустков напряжения – «очагов войны» на Востоке и Западе, или же воздействие каждого из них носило более опосредованный и сложный характер?

Наконец, как формировалась советская «внешняя политика» и какова была ее внутренняя структура, включая военно-политические, торгово-экономические, идеологические составляющие. В какой степени при решении международных проблем высшее политическое руководство следовало рекомендациям уполномоченных органов – дипломатических, внешнеторговых, военных и других, и каковы были процедуры межведомственного согласования различных интересов? Как отразились в международных действиях центральных властей запросы и давление руководителей республиканских и местных органов, партикулярные интересы и унификаторские тенденции? Как строился процесс принятия решений и насколько существенные перемены в нем произошли со вступлением СССР в «сталинскую эпоху»?

Эти проблемы, многие из которых на протяжении более полувека будоражили сознание современников и историков межвоенной эпохи, государственных деятелей и политических аналитиков, находились в фокусе внимания авторов предлагаемой книги. Читатель не найдет в ней окончательных, тем более однозначных ответов – уже хотя бы потому, что массив использованной документации образует малую толику материалов, необходимых для убедительного, всесторонне выверенного заключения. В обобщенном виде свое видение ключевых проблем советской внешней политики и отношений СССР с западными соседними государствами авторы пытались сформулировать в специальных статьях, предваряющих каждый из пяти тематических разделов книги и основанных, наряду с собственными разысканиями, на обширной и разноликой исторической литературе.

Мы надеемся, что материалы книги – будь то проблемное изложение, публикуемые документы или конкретные комментарии к решениям советского Политбюро – будут способствовать исследованию истории СССР и Восточно-Центральной Европы и размышлениям о новом «великом перемещенье сроков», малой частью которого нам выпало быть.

Основные комплексы документов (краткие пояснения)

Использованные копии протоколов Политбюро представляют собой микрофильмы машинописного текста, заверенного факсимиле Секретаря ЦК ВКП(б) (как правило, И.В. Сталина, в период его отсутствия – Л.М. Кагановича либо В.М. Молотова). Отдельные протоколы не заверены. Все протоколы снабжены порядковым номером (данного созыва) с указанием точной даты заседания Политбюро. Постановления, принятые Политбюро вне рамок заседания и после подписания предыдущего протокола, включены в протокол после воспроизведения решений, принятых на заседании, и приводятся в хронологической последовательности под рубриками «Решения Политбюро» и «Опросом членов Политбюро» с указанием даты. В отдельных случаях дата принятия постановления опросом включает два дня. Каждое постановление имеет порядковый номер и название, как правило, с указанием докладчика (докладчиков) на Политбюро, автора представленной в Политбюро записки данного вопроса либо инициатора возбуждения данного вопроса. В том случае, если в повестку дня был включен вопрос, решение по которому (или по отдельным его аспектам) принималось ранее Организационным бюро и Секретариатом ЦК ВКП(б) либо самим Политбюро, в протокол вносилось указание на номер и дату соответствующего протокола и порядковый номер постановления. Подобных точных сведений о предшествующем рассмотрении поднятого вопроса комиссиями Политбюро, республиканскими и местными партийными организациями либо центральными государственными органами в протоколах Политбюро не приводится. Большинство протоколов снабжены «Приложениями», каждое из которых имеет собственный порядковый номер и отсылку к соответствующему постановлению. Приложение состояло из проекта развернутого постановления, внесенного Политбюро и одобренного им полностью или «в основном». Доклады, представляемые в Политбюро записки, а также проекты отвергнутых им решений в изученной версии протоколов Политбюро отсутствуют. Небольшая их часть (в том числе, по некоторым внешнеполитическим вопросам), а также отдельные листы голосования опросом, проекты постановлений с внесенной в них правкой представлены в оригиналах протоколов Политбюро, составляющих дела отдельной описи^[11]. Иные сопроводительные и делопроизводственные материалы к постановлениям и их оригиналы хранятся в Архиве Президента РФ и не могли быть использованы в настоящей работе.