Читать книгу «Бриг Ужас и другие рассказы» онлайн полностью📖 — Александра Беляева — MyBook.
image

IV. Мрачные следы брига

Бриг Силина исчез, но за ним шел мрачный след. К вечеру "Гриф" вошел в полосу мертвой рыбы. Острый нос парохода резал тысячи уснувшей трески, а под ударами винта тела погибшей рыбы превращались в зловонное месиво. Среди погибшей трески и гниющей сельди попадались трупы нарвалов и тюленей.

– Взгляните туда! – воскликнул, указывая на запад, Туманов.

Насколько хватал взгляд, море превратилось в плавучее кладбище и казалось покрытым снегом.

– Рыба успела уже замерзнуть, – сказал командир. – Это неудивительно! Ночь была свежая.

– Это – пласмодий! – возразил академик. – Это он белой, серебристой плесенью, как пухом, покрыл погибших животных, а над ними теперь поднимается легкий пар. Пласмодий быстро и жадно пожирает свои жертвы.

– Здесь гниет груз доброй полусотни паровых барж, – заметил Любимов. – Норвегия и Швеция будут голодать!

– Хуже всего то, что вся эта рыба, – воскликнул академик: – будет разнесена волнами по океану, выкинута на берег и станет заражать все, что попадется на ее пути. Надо убить пласмодий… убить во что бы то ни стало!

– Но как это сделать? – спросил Сванборг.

– Капитан, – обратился Туманов к командиру: – на "Грифе" есть запас нефти?

– Есть на случай недостатка угля или вообще твердого топлива, – ответил Любимов.

– Велите поднять бочки на палубу и вылить за борт, – распорядился старый ученый.

Вскоре по волнам побежали радужные пятна и расходились все дальше и дальше.

Когда мертвая рыба осталась позади, и "Гриф" шел полным ходом, раздался тревожный сигнал сирены. В кают-компании в это время обедали, а потому тревога вызвала переполох и суматоху. Первым выбежал на палубу и вихрем взлетел на мостик сам командир.

– Что? Опять подходит? – спросил он, тревожно оглядывая безбрежный водяной простор.

– Никак нет! – ответил матрос. – Только вот там чернеются в море люди. Я спервоначала думал – нерпы плывут, а потом головы разглядел человечьи.

Любимов долго смотрел в бинокль, а потом сказал:

– Мертвые тела за бортом! Подойдем – увидим, кто такие?

Когда "Гриф" поравнялся с ними, застопорили машину, и трое матросов вошли в спущенную шлюпку. Они баграми и крючьями зацепили и подвели к борту "Грифа" три трупа.

– Зарезанные! – пояснили матросы.

Когда трупы были подняты на палубу, все переглянулись. Они узнали Никифора и двух его немых спутников. Воротники их рубах были расстегнуты, а в нижней части шеи, там, где она переходила в грудь, виднелись треугольные отверстия. Глаза убитых были открыты, и в них застыл страх, последний в их жизни, смертельный страх. Когда откинули плотно надвинутые на головы капюшоны плащей, даже Любимов не мог сдержать крика. Волосы несчастных были сбриты, и на темени каждого, на вздувшейся и распухшей коже виднелись зловещие черные пятна.

– Это – клейма! – крикнул, отшатнувшись от трупов, старший боцман.

Действительно, на сожженной и потрескавшейся коже виднелась кроваво-черная надпись: "Бриг "Ужас". Все стояли, подавленные увиденным. Лица бледнели при мысли, что вдруг из сумерек вынырнут паруса и мачты судна, управляемого злобным, ненавидящим все живое, человеком. Все думали о том, что ожидает их при встрече с бригом, и с напряжением искали выхода из опасного положения. Только командир и норвежцы казались спокойными. Они тихо совещались о чем-то и изредка указывали на море.

– Федор Павлович! – сказал, подходя к Любимову, Туманов: – мы не скроем от вас, что нас страшит возможная встреча с Силиным. Мы вас просим доставить нас в Колгуев, откуда мы будем в состоянии вызвать для нашей охраны более надежное судно, чем "Гриф".

– Господа! – прервал его командир, – я вас прошу пройти в кают-компанию. Я сейчас спущусь туда и надеюсь, что вы согласитесь со мною и пойдете на мои условия.

Через несколько минут он сошел с капитанского мостика и, подойдя к трапу, ведущему в кают-компанию, подозвал матроса и приказал ему никого не выпускать из пассажирского помещения.

– Есть! – ответил матрос, глядя вслед спускающейся вниз могучей и грузной фигуре командира.

Любимов застал всех в сборе.

– Господа! – сказал он без обычной улыбки. – Не скрою, что моему судну грозит большая опасность. Скажу больше: "Гриф", вероятно, идет на верную смерть. Поэтому понятно, что я должен быть решительным. Я не буду медлить! Долг мой, как всякого моряка, встретившего пирата, – поймать его и выдать в руки правосудия. Так сделаю и я! "Гриф" идет в Хайпудырскую губу и дойдет туда! Если я не захвачу командира парусника – я или погибну, или же узнаю его постоянную стоянку, куда приведу потом военное судно. Таков мой курс, господа, и если вы позволите себе сопротивляться мне или при команде говорить о страхах и прочем вздоре, я выброшу вас в море. Господа, я считаю, что вы отныне получили предостережение, и буду поступать так, как мне предписывают закон и обстоятельства.

Приложив руку к козырьку фуражки, Любимов спокойно вышел.

V. В Хайпудырской губе

Командир "Грифа" проявлял необычайную энергию и неутомимость. Он почти не спал, оставаясь все время на палубе, совещаясь с норвежцами и делая какие-то приготовления. Когда "Гриф" прошел уже мыс Русский Заворот и был на меридиане Гуляевских Кошек, Любимов заметил на горизонте парус. Он встревожился, вызвал на палубу норвежских боцманов и двух старых матросов. Они вынесли на палубу какие-то мешки и опустили их в воду, прикрепив на баграх к борту парохода. Тревога, однако, была ложной. Белевший вдали предмет оказался не парусом, а ледяной горой. "Гриф" вошел в ту часть Ледовитого океана, где в это время года встреча с айсбергами не была редкостью. Борясь со льдами и лавируя среди ледяных пиков и сплошных полей, "Гриф" медленно подвигался в сторону острова Долгого. Обогнув его в 25 милях от берега, Любимов вошел в Хайпудырскую губу и застопорил машину.

– Вам, быть может, угодно сойти на берег? – спросил он у проходившего по палубе Туманова. – Я бы, возвращаясь с Безыменного острова, зашел за вами.

– Я спрошу Сванборга, – ответил ученый и, вернувшись, заявил, – Профессор Сванборг и я намерены плыть на "Грифе" до окончания рейса.

– Отлично! – коротко сказал Любимов и крикнул в машину: – Полный ход вперед!

Пароход быстро входил в закрытый и сравнительно с бурным морем спокойный залив. Когда вода изменила цвет и из синевато-зеленой сделалась буро-желтой, что обозначало начало мели, "Гриф" тихим ходом подползал к поднимающемуся из-за горизонта острову. Мель неожиданно исчезла, и брошенный в темную пучину залива лот с 100-саженным линьком до дна не дошел.

Безыменный остров был как на ладони. Вдали виднелась изрезанная зубцами цепь гор, а на плоский берег взбегали волны.

– Вперед! – скомандовал Любимов. – Через час мы будем на острове.

"Гриф", между тем, не двигался, хотя из трубы его валил клубами черный дым.

– Механик! – крикнул командир в машинное отделение: – полный ход вперед!

– Машина не работает, капитан! – сказал механик, выходя на палубу. – Все золотники, парораспределение, цилиндры и поршни, словом – все в порядке, а машина не действует.

– Ничего не понимаю! – крикнул командир. – Вы пьяны, или смеетесь надо мною?

– Никак нет, капитан! – возразил механик. – Машина действительно остановилась, и я принужден выпустить пар, так как боюсь, что он разорвет котел. Остановилась не только машина, но также и часы, и манометр, капитан!

Любимов бросился к компасу. Стрелка была неподвижно устремлена на юго-восток и даже не вздрагивала от легкого покачивания судна на волнах.

Взглянув на свои часы, командир сказал:

– Да… догадываюсь… С проклятого острова на нас направили электрические волны. Они намагнитили стальные части машин, и мы не можем двинуться вперед, если не захотим взорвать весь пароход… Или, может быть, это случайное явление? Механик! – приказал он: – мы повернем в море… Будьте наготове! Поднять кливер!

Матросы закопошились у бушприта, завизжали блоки, и вскоре на носу взвился косой парус. "Гриф", подхваченный спереди ветром, быстро повертывался кормой к острову, и когда маневр был окончен, Любимов приказал пустить в ход машину. Мерно застучал вал, и пароход начал двигаться в сторону выхода из бухты.

– Руль на правый борт! Полный поворот на прежний курс! – скомандовал капитан, но лишь только нос "Грифа" стал поворачиваться, машина смолкла, жалобно засвистел пар, и заскрежетали поршни в наполненных паром цилиндрах. Из машинного отделения и пароотводных труб повалили клубы пара, а судно остановилось, изредка покачиваясь на волнах.

Никто не решался подойти к командиру.

Любимов, всегда такой веселый и приветливый, был мрачен. Он не выпускал из руки револьвера, готовый, в случае неповиновения или опасности, броситься навстречу врагу. Командир ходил по мостику и злобным взглядом осматривал видневшийся вдали остров. Когда Любимов принял какое-то решение, он сошел вниз и, созвав на ют всю команду, объявил:

– Скоро ночь, и нельзя идти вперед, потому что мы не знаем этого моря. Однако черт меня возьми, если я не дойду до этой проклятой землишки! Ночью ставить вахты почаще! Смотреть в оба и, как только что заметят, бить тревогу немедля!

Сказав это, Любимов впервые за последние дни пошел в свою каюту и, не раздеваясь, бросился на койку. Около полуночи тревожные свистки на палубе, топот ног и крик у двери каюты разбудили его.

– Что там такое? – крикнул он вестовому, натягивая на себя теплую куртку.

– Стреляют… стреляют… – стуча зубами, ответил матрос. – Беда…

– Дурак! Трус! Подлая собака! – загремел Любимов и, оттолкнув перетрусившего вестового, бросился на палубу.

Море было темно, и густой мрак висел над водою.

– С ума они посходили, что ли? – пробормотал сквозь зубы Любимов.

Где-то далеко, как будто слабый отблеск зарницы, по небу скользнуло светлое пятно и погасло. Одновременно с этим командир услышал ворчание и громкое уханье. Не оставалось сомнения, что приближается снаряд. И он действительно пронесся между мечтами, оставляя за собою длинную полосу светящегося и удушливого дыма. В полуверсте от "Грифа" снаряд разорвался со страшной силой. Высокий столб внезапно вскинувшейся под нависшие облака воды и огня взметнулся кверху и встал из густого мрака, как зловещий огненный призрак. Издалека примчалась волна, подняла судно на своем пенистом гребне, стремительно бросила его куда-то вниз и ушла, маяча и клубясь в темноте.

Еще и еще, снаряд за снарядом проносились над "Грифом". Каждый из них ложился все ближе и ближе. Уже брызги рассыпающихся при взрывах водяных столбов окатывали палубу судна, и Любимов, приказав приготовить шлюпки, ожидал снаряда по "Грифу". Но невидимый бомбардир, очевидно, играл с неосторожным и назойливым противником. Он обрушивал на палубу парохода целые потоки студеной и соленой воды, забрасывая его рвущимися и грохочущими снарядами со всех сторон.

После двух, а, может быть, и трех часов обстрела "Грифа" снаряды начали летать с грозным уханьем и каким-то лязгом во все стороны. Они уносились в темноте, поднимались к небу, оставляя за собою, словно улетающие с земли давно упавшие на нее звезды, длинный, ярко очерченный след, и пропадали. Когда над далеким островом погасли злобные вспышки зарниц, поднялся ветер и погнал перед собою волны. Пошел снег большими хлопьями, свирепела буря, и впереди не было ни зги. Стоящие на вахте матросы не выпускали сигнальных рожков из рук и напрасно протирали залепляемые снегом глаза, стараясь что-нибудь разглядеть. Мачты, палуба и море – все исчезло, все слилось с мраком, в котором что-то металось и мчалось, грозя и пугая.

– Капитан, – сказал, подходя к Любимову, механик, – мои кочегары и машинисты требуют повернуть нос парохода в открытое море и дать полный ход отсюда, где нас ждет гибель.

– Вы не имеете права делать такие заявления командиру судна! – оборвал его Любимов. – Потрудитесь спуститься в машинное отделение и ждать приказаний.

– Слушаюсь, – пробормотал механик, быстро сбегая по ступенькам, ведущим с капитанского мостика.

Через несколько минут перед капитаном выросла грузная, коренастая фигура старшего кочегара. Это был мрачный, черный и всегда злой матрос, неизвестного происхождения и национальности, но опытный и чрезвычайно выносливый моряк.

– Меня послали мои товарищи к вам, капитан, сказать… – начал он и осекся, когда к нему подошел Любимов.

– Ну? – спросил он и пригнулся, как бы готовясь к прыжку.

– Мы, вы знаете сами, капитан, от работы не бегаем, – продолжал кочегар: – но мы боимся и этого острова и здешних вод. Мы требуем сейчас же уходить отсюда, если же вы не согласитесь, мы сами сделаем это.

Сдавленный крик вырвался из горла кочегара. Командир, схватив его одной рукой за шею, другой обнял его и, тряхнув, со всего размаха толкнул от себя. Грузное тело, колыхнувшись, поднялось на воздух, ударилось о край висящего над водою мостика и рухнуло в бьющиеся у бортов "Грифа" волны. Только вахтенные и штурвальные видели это и с ужасом сторонились, когда мимо них проходил угрюмый, сразу постаревший и сгорбившийся Любимов. Он долго ходил по мостику. Тяжелые думы, такие обидные и назойливые, мучили его. Никогда в жизни он не предполагал, что придется встретиться в этих пустынных морях с неизвестным противником, побеждающим его, оставаясь невидимым и недосягаемым. Он, исколесивший весь мир, избороздивший весь грозный, полный опасностей Ледовитый океан, старый и опытный моряк, чувствовал себя побежденным и обессиленным. И перед ним там, на неизвестной отмели, был враг, а он со своим "Грифом" стоял на одном месте, словно скованный по рукам и ногам человек.

Это был кошмар, злой сон, безжалостное наказание, жестокая мука.

И вдруг Любимов закричал тонким, пронзительным голосом, в котором звучала бессильная злоба и какое-то надрывное отчаяние:

– Люди к орудию! Люди к орудию! Огонь по острову!

– Есть! – отозвался вахтенный и свистнул.

Боцман повторил сигнал, и около пушки выросли три быстрые тени. Они копошились, перебегали с места на место, гремели затвором орудия и железными носилками для снарядов.

– Готово! – послышался голос от пушки.

– Беглый огонь! – тем же надрывным голосом скомандовал Любимов и, озаряемый багровыми вспышками выстрелов, стоял, всматриваясь расширенными глазами в густой мрак, и кричал, взмахивая, как крыльями, широкими полами плаща. Он напоминал печальную черную птицу, и голос его был тревожным криком летящих поздней осенью журавлей.

При вспышках выстрелов на мгновение освещались гребни волн и седое, вспененное море. Любимов, смотря туда, где был неизвестный остров, не видел, как, вскинутые на верхушки валов, одна за другой скрылись в темноте две шлюпки. Он долго стоял, перегнувшись через мостик, и кричал:

– Огонь! Беглый огонь!

Любимов не слышал того, что орудие давно уже смолкло, а когда оглянулся, то не увидел ни вахтенных, ни штурвальных. Он с изумлением протер глаза и крикнул в пространство:

– Свистеть боцмана!

Ему ответил порыв ветра, заставивший качнуться весь корпус "Грифа". Целый дождь тяжелых и крупных капель холодной воды брызнул на него, волна ударилась о корму и, перевалившись через борт, побежала по палубе и сквозь якорные амбразуры вылилась в море. Шуму воды и свисту ветра откуда-то, будто из глубины океана, вторил крик людей. Полный отчаяния, смертельной тревоги и безнадежного призыва, он казался страшным, и даже Любимов не мог его слышать без содрогания. Он заткнул пальцами уши и стоял бледный, потерявший способность соображать и действовать.

Он ждал, что сейчас из-за борта выползут из холодной пучины злые, отвратительные чудища, обхватят его цепкими и мокрыми руками, утащат вглубь проклятой бухты и замучат среди неведомых никому камней и пустынных отмелей.