Цитаты из книги «Выходит продюсер»

Очень важно контролировать брендинг фильма, если ты об этом думал с самого начала, потому что его так легко нарушить. Как, например, это сделал американский дистрибьютор фильма «Машина Джейн Мэнсфилд» компания Angkor Bay. Фильм продвигался ею на американском рынке как… эксцентрическая семейная комедия со всеми вытекающими — искусно нарезанным трейлером со «страннинкой» и жанровым постером… Продюсер не может позволить себе, сделав фильм, отдать его пусть талантливым, но сторонним людям, которые по-своему видят потенциал твоего замечательного произведения и создадут свою креативную концепцию и маркетинговую стратегию его продвижения. Во все это я, наученный горьким опытом, больше не верю. Продюсеры, будь то студийные топ-менеджеры или независимые активисты киноискусства, точно представляют, про что, для кого и каким образом они делают свою картину. Кому они ее адресуют и чем эта картина должна в сознании зрителей отличаться от аналогичных. Чем она мотивирует зрителей, привлекает и приглашает в кинотеатры. Каждый раз ответы на эти вопросы индивидуальны и специфичны. И для каждого фильма — в зависимости от жанра, обстоятельств самого фильма, имен создателей, политической ситуации в стране или мире, конкурентной ситуации в репертуаре кинотеатров. Все эти переменные варьируются от фильма к фильму, что делает необходимым ручное управление маркетингом и продвижением твоего фильма фактически с момента, когда тебе впервые пришла его идея. Стратегически мне кажется правильным относиться к маркетинговой кампании фильма не как к банальной рекламе, а как к коммуникации со зрителем. Что мы и делали и в случае с фильмами Родригеса, и в случае со «Сталинградом» Федора Бондарчука, и с «Левиафаном» Андрея Звягинцева.

Вторым не менее важным фактором была смена актеров. Когда Родригес задумывал экранизацию «Женщины, ради которой стоит убивать», Аву должна была играть Анджелина Джоли, а Джонни — Джонни Депп. С точки зрения маркетинга эти два имени уже выводили бы проект в принципиально другой сегмент зрительского кинематографа. Но время шло, и сначала Джоли, а потом и Депп ушли из проекта, а пришедшие им на смену Ева Грин и Джозеф Гордон-Левитт, при всем уважении к их талантам, не были для среднестатистического зрителя столь же привлекательны. Ева Грин — выдающаяся актриса и очень красивая женщина, но все же она не тот секс-символ, каким является Анджелина Джоли. И это важное обстоятельство не только с точки зрения маркетинга. Вся драматургия истории выстроена на подавляющей любого мужчину сексуальной привлекательности главной героини.

При этом успех Файги — это не просчитанный успех продюсера-финансиста, а результат творческой работы профессионала, обладающего самым важным качеством — видением, ощущением перспективы

. Киновселенная Marvel построена на простом, но работающим принципе: каждый фильм является самодостаточным, но при этом каждый фильм двигает общую историю вперед.

ругой вопрос, что для успеха ему необходимо быть частью американского киноконтекста, информационного потока и субъектом коммуникаций внутри профессионального сообщества: с агентами, дистрибьюторами, сценаристами, шефами студий и т. д. Работая на собственном рынке, мы вольно или невольно, но постоянно вовлечены в социальные коммуникации. Они дают нам своеобразные индикаторы — что хорошо и что плохо, что пойдет, а что сейчас, скорее всего, окажется невостребованным. Мы можем этим руководствоваться или нет — эти показатели всегда субъективны. Например, мнение руководителя крупной компании-дистрибьютора может быть воспринято тобой всерьез, а может быть и проигнорировано. Но оно есть, это информационный фон, ты его тем или иным образом учитываешь. И «фонит» непрестанно — ты получаешь такого рода мнения от партнеров и коллег, от критиков, от журналистов, от участников индустрии, от представителей кинотеатральных сетей.

Недавно я спросил у своего друга, профессионального фестивального отборщика, как обстоят дела с кино в Польше. У меня был личный интерес: в детстве и юности я увлекался польской культурой, учил польский, читал польские журналы, смотрел кино на польском языке. Польский кинематограф был для меня чем-то безусловным, а польские режиссеры — Анджей Вайда, Анджей Мунк, Феликс Фальк — кумирами. «По моей части — для фестивалей — там сейчас вообще ничего нет, а вот на собственную аудиторию они работают неплохо», — ответил приятель. Польское кино нашло свою нишу на родине. Оно нужно полякам, а это немало. Американцы не расскажут национальной аудитории то, что она хочет услышать о себе: о своих привычках, укладе, быте, тонкостях и парадоксах национальной психологии и образа жизни. Американский фильм не пошутит с поляками, немцами, французами или русскими так, как они шутят дома, в трамвае и на кухне… С одной стороны, именно поэтому не выросла «империя» европейского кино: французы могли и хотели делать именно французское кино, бельгийцы

Люди американской киноиндустрии, разумеется, думают о кассе. Но они думают далеко не только о кассе. Скажем, на съемках «Машины Джейн Мэнсфилд» ко мне подошел второй оператор и спрашивает: «Скажи, почему ваши европейские фильмы лишены universal appeal?» В том смысле, что понятны они по преимуществу соотечественникам авторов. Меня самого этот вопрос давно занимал, и ответ я сформулировал примерно так: американское кино универсально, потому что универсальна Америка и идея Америки, то есть вера в возможности человека, в его права и в способность завоевать счастье; право на стремление к счастью записано в Конституции США. Все это подчас делает американское кино, с нашей точки зрения, наивным. Мы же в Европе боремся за свою культурную идентичность. Мы не очень верим в возможность добиться справедливости, мало верим в общественные институты и почти не верим в то, что человек, собравшись, сконцентрировавшись, преодолев массу сложных обстоятельств, может добиться поставленной цели. А американец верит. Искренне. И эта искренность вызывает сочувствие у всех. У европейцев же, в том числе в России, фильмы ограничены рамками национальной культуры, национальных комплексов и национальных приоритетов. Вопрос про universal appeal на самом деле получает универсальный ответ: американцы способны обеспечить кино для нас всех. Зачем же тогда делать его в России? Для меня — потому, что в мире живет 250 миллионов человек, объединенных русским языком и русской культурой. И вне зависимости от того, будет ли эта культура развиваться или нет, русско­язычные зрители останутся всегда, а значит, будет востребован и русский кинематограф. Другой вопрос, в рамках какой экономической модели такой кинематограф может существовать: будет ли он жить на деньги государства или сформирует независимую коммерческую платформу.

. Американское кино невозможно без зрителя, зритель ему нужен как воздух. Именно так: американский кинематограф дышит зрителем и не надышится на него, потому что находится в полной — и честной! — от него зависимости. Его не интересуют идеи сами по себе, важность тем сама по себе, ожидания власти сами по себе — его интересует по большому счету одно: купит ли человек билет на фильм. В этих обстоятельствах невозможно организовать масштабную разводку на кинобюджет власти и отдельных инвесторов, выдвигая как аргумент социальную, культурную или политическую значимость будущего фильма. Здесь вообще разводки маловероятны — потому что живут тут и действуют не по понятиям, а по строгим социологическим данным. И известно, у какого фильма потенциальная аудитория больше на юге страны, какой нужен испаноязычной аудитории, а какой — high-brow intellectuals из Нью-Йорка, интеллигенции с Манхэттена. И по этой карте зрительской «местности» прокладывает свой маршрут и создатель блокбастера, и независимый автор радикальной драмы. И именно это стимулирует инновации, поиск, в том числе и художественный, новых способов повествования, новых героев, прорывных жанровых открытий.

Дело в том, что американское кино принадлежит зрителю. Причем все американское кино — и авторское, и аттракционное, и «студийное», и «независимое», и блокбастеры, и сложные драмы. Оно отвечает на вызов, исходящий от зрителя, распознает его ожидания.

Пришло осознание простых истин: фильмы, которые мы производим, должны пересекать границы русскоязычного мира. Мы обязаны научиться волновать сердца зрителей других стран. Только это позволит нам рисковать с проектами, о которых мечтаем и бюджеты которых значительно превосходят пусть растущий, но ограниченный потенциал российского рынка. И