Балкон.
Промозглая стылая ночь.
Луна мечется среди рваных туч.
А за окном – свет и тепло.
Как хорошо, что можно вернуться!
Наталья Иванова
…Наконец, мы подошли к нужному проёму, к моему миру.
Я спросил безликую: «Сюда?».
Она качнула головой: «Да».
И тогда, протянув руку и лишь слегка коснувшись ручки, я отворил дверь.
Увиденное заставило отступить на несколько шагов назад. Я ожидал чего угодно, но только не того, что предстало передо мной. Мне было безразлично, окажется мир за дверью полным света или тьмы. Для меня не играло никакой роли, где я проведу остаток Вечности – только лишь не в той точке, где я был.
Дверь вела в ту самую комнату, которую мы (я и моя смерть) совсем недавно покинули.
Я стоял и смотрел на кровать, на которой лежала блёклая тень – всё, что осталось от меня прежнего. Я смотрел на сумрак, заполонивший всё свободное пространство, понимая, что я стою перед входом в жизнь, от которой только что бежал.
Чувствуя, как начинается паника, я ничего не мог понять!
Глянул на безликую. «Наверное, я ужасно выгляжу, – почему-то подумал я, – глаза в немом ужасе, открытый рот, застрявший в глотке крик…»
– Что происходит?! – моя тревога достигает предела. – Почему?!
В ответ лишь молчание…
– Я не хочу!!! Слышишь?! – держусь я за кипящую голову.
– А ты слышишь? – раздаётся у меня внутри. – Можешь ли ты слышать хоть что-нибудь, кроме собственного голоса? Вряд ли! Но я всё равно скажу…
– Что происходит? – шепчу я.
– Ты ещё не знаешь, где оказался, как, впрочем, и все… Никто не знает, где ты. Ведь тебя на самом деле не существует, тебя нет – ты потерял себя. Потерял, как теряют счастье в бесконечной череде серых будней. А кем становится человек, если у него нет даже себя?
– Пустотой… – неуверенно выдыхаю я слово.
– Но ведь даже у пустоты есть свое место, а у тебя нет… Тебя нет…
Я удивлённо смотрю на то место, где должно быть её лицо.
– Так что же мне делать?
– Найди себя! Отыщи свои следы и, не теряя из виду, следуй за ними.
– Где же мне искать? С чего начинать свои поиски? Подскажи мне!
– Загляни внутрь себя – только там сокрыт ответ. Смотри по сторонам, замечай оттенки собственных чувств, желаний и мыслей: они приведут тебя к ответу. Найди себя! Ты должен сделать это, иначе будешь бесконечно блуждать между двумя мирами. Пока ты ни жив, ни мёртв, тебя не сможет принять ни один из миров, ты везде будешь чужим. Найди следы…
– Я не понимаю…
– Прошлое, настоящее и будущее, жизнь и смерть, иллюзия и реальность слились воедино, смешались, став одним целым. Теперь ты должен распутать их, собирая по крупинкам себя, чтобы в конце пути ответить на вопрос.
– Какой вопрос? – я всё ещё пытаюсь хоть что-то понять.
– Ищи следы… Найди себя… Ответь на вопрос…
Последние слова раздались, будто издалека. Казалось, голос терял последние силы. Я понял, что погружаюсь в темноту.
Во мраке были размешаны холод и спокойствие…
***
Я верю в судьбу.
Теперь верю…
Точнее, даже не верю, а знаю, что она есть.
Он, рок, банален. И объяснение его тоже банально – есть предрешённый кем-то когда-то исход. Человек от него деться никуда не сможет, даже если и захочет. Есть силы, решающие, что, где и когда. Человек же, со своей стороны, может хоть на стену лезть, а на фатум повлиять у него не получится.
Проще говоря, рождённый быть повешенным не утонет.
Любые встречи, несчастья или удачи, смерть – всё записано в книге судеб, находящейся где-то в районе небес.
ВСЁ! Компромиссов быть не может.
Я во всё это, конечно же, верю. Но с одной оговоркой – судьбой управляют не боги, а прошлое. Прошлое и есть судьба. Всё будущее предопределено минувшим.
Если я захочу узнать, почему со мной случилось что-либо, развернусь на сто восемьдесят градусов, прищурю глаза и всмотрюсь. Там будет ответ.
Я верю в судьбу.
Но не сейчас… И не со мной. Она невластна в настоящем. Она хозяйка прошлого и тех, кто в нём живет. А я живу здесь и сейчас. По крайней мере, я теперь знаю, как это – жить сейчас. И начинаю превращать это знание в жизнь.
Но для начала нужно сделать одно ДЕЛО, на которое придётся потратить драгоценные минуты. Как же мне этого не хочется!
Хочется, как всем, чтобы всё и сразу. Только сел за фортепьяно – и мгновение спустя пальцы сами отправились в путь, с лёгкостью находя заветные клавиши и создавая изящные звуковые арабески.
СРАЗУ!!!
Без труда и затраченного времени. Без ошибок.
Но нет, на этот раз я не позволю остановить себя, никому и ничему. Даже страху, заставляющему пасовать перед любой, даже малейшей трудностью, преградившей дорогу. Не позволю!
Я должен ЭТО сделать! Я должен. Я хочу…
Моя цель – раствориться в настоящем, впервые научившись жить в нём. А для этого нужно распутать клубок прошлого.
Хм-м… Интересный парадокс получается: хочешь жить сейчас – уничтожь прошлое.
Прошлое. Оно есть. Есть всегда. От него нельзя избавиться, но можно иметь в виду, учитывая. Оно не должно властвовать над человеком, а обязано быть всего лишь его частью. Частью, которую принимают с покорностью и благодарностью.
Вот что действительно нельзя изменить – это прошлое. Вот где на самом деле – жребий, фатум, беспощадный рок. Остаётся только смириться и принять.
«Но я-то здесь, я живу сейчас…» – вот правда, которую нужно принять!
Нужно? Смириться? Принять?
К чёрту! Нельзя изменить? Было нельзя. Теперь можно. Что-то сломалось в устройстве Вселенной, и я не ушёл, когда должен был. Теперь я не в этом мире и не в том.
Погрузить руки в плоть тумана, скрывающего меня и, схватив его, разорвать на части. Тем самым открыв обзор, чтобы можно было осмотреться.
Мой клубок длиной в 31 год вдруг остановился, прекращая отсчитывать секунды. 31 – столько я живу на свете, и ровно столько мне предстоит пройти, отматывая время назад, чтобы добраться до первого вздоха, став чистым листом.
Что находится за гранью жизни, я уже узнал. Осталось посмотреть в глаза началу начал. Посмотреть, ЧТО находится ТАМ, за отметкой номер ноль…
***
Справа, на тумбочке, как всегда, лежали пачка «Честерфилда лайт» и пепельница с пивным именем «Балтика».
Я легко нашёл силы сесть на край кровати, подвинуть поближе пепельницу и поджечь сигарету.
М-м-м…
Затяжка, как в первый раз. Хотя, если подумать, то это и была моя первая затяжка в жизни. Жизни заново.
Я по традиции закашлялся. Но это нисколечко не омрачило того наслаждения, что я получил от бледно-тлеющей сигареты с запахом жизни.
Как будто на самом деле впервые, я начал крутить красивую пачку в руках. Под самым названием тускло виднелись напоминалки – «Минздрав предупреждает…», «…причиной раковых заболеваний!».
Зачем это мне? Чтобы я боялся? Или это такое проявление заботы?
Хренотень какая-то! Как может быть вредно то, что приносит столько удовольствия?
Как бы в отместку правильной и приторно-скучной надписи я смачно затянулся, затем медленно выпустил густой дым в просторы сумеречной комнаты. Дым красиво извивался, будто танцуя, принимал причудливые формы и исчезал в потолке.
Ещё одна затяжка.
Вредно то, что мы считаем таковым. По-моему, ещё ни один человек не умер от переизбытка чего-нибудь, что дарит истинную радость. Наркотики и бухло не в счёт – это всего лишь суррогаты реальной жизни. Они к радости никакого отношения не имеют.
Несомненно, сигареты тоже могут убить. Точнее будет сказано, не убить, а помочь человеку убивать себя. В этом случае курево будет лишь помощником в достижении цели, инструментом.
Помогает убивать всё, что перестает приносить удовольствие, а становится лишь данью традиции, обязанностью, которую не можешь не выполнить.
Ещё… С наслаждением…
Ху-у-у… И дым опять лениво перебирается к потолку. Там ему, видимо, интереснее.
Помню, как-то спросил у Фатимы:
– Слушай, Фатим, – говорю я ей, – Ты же врач, в реанимации работаешь, много людей у тебя на руках умирает, а ты своей жизнью совсем не дорожишь: по две пачки в день выкуриваешь.
– Знаешь, – ухмыльнулась она той противной улыбкой, какая получается только у неё, – Именно потому, что я повидала столько смертей, не боюсь этой гадости.
И покосилась на пачку, лежавшую неподалёку.
– Когда привозят стариков стародавних лет, всю жизнь дымивших, как неисправные паровозы, и пьющих, что под руку попадёт… Привозят из-за того, что по оплошности топором себе по ноге заехали, а вслед за ними – сопляков двадцатилетних, сигарет и водку на дух не переносящих, с раком лёгких или желудка. Где здесь истина? И при чём здесь сигареты? И, тем более, при чём здесь грёбаная медицина? Из-за этого я часто себя спрашиваю: «А что я, чёрт возьми, здесь вообще делаю?». Может, ответишь на них, раз такой умный?
Тогда я был умный, поэтому не придумал, что ответить. Пришлось молчать.
– По-моему, – после минуты задумчивости продолжила она, – единственный вред от сигарет – это когда дым попадает в глаза. Да и это совсем уж вредом назвать сложно. Дым попал, глаза начинает щипать, они слезятся, и чувствуется своеобразная боль. А боль, в свою очередь, помогает понять, что ты – живой.
Последний раз затянувшись, я потёр слезящийся глаз и остаток сигареты затушил в пепельнице. Тушил долго, с увлечением и удовольствием не меньшим, чем курил.
Чад рассеивался, пропадая где-то в районе потолка. Вместе с ним, казалось, уходит и тупая тяжесть из головы. Гнёт имел своё, вполне конкретное, предназначение – он охранял от ощущения жизни, от чувства, что есть время и оно идёт вперед, что есть дела и обязанности, которые я должен выполнять, а ещё есть люди помимо меня.
Секунды снова двинулись послушным осликом по кругу. Стрекотание прытко бегущей стрелки постепенно становилось слышно сначала, будто из соседней комнаты, а затем всё четче, словно приближалось.
«Тик-тик-тик-тик-тик…» – короткими шажочками семенила стрелка.
Я посмотрел на часы, висевшие на стенке, прямо над кроватью. Большой круглый хронометр с Гомером Симпсоном посредине. Когда-то мне их подарил лучший и единственный друг как напоминание – не стань таким, как Гомер. Потому что у меня все задатки для этого были.
Большая стрелка замерла на трёх, маленькая – на девяти. Пятнадцать минут десятого.
Понедельник.
Оказывается, моя смерть похитила всего лишь около двух часов. Так много и так мало…
Я встал, разыскивая глазами рубашку. Нужно одеваться и идти на работу, на которую давно уже опоздал.
Знаю, что там надо кое-что завершить…
***
Хочу ли я идти на работу? Хочу ли выходить наружу? Хочу ли появляться на людях?
Ответ – да.
Но не для того, чтобы, как раньше, вставать каждое утро, исключая уикенды, проклиная всё, на чём свет стоит, и тащиться в ненавистную психушку. Выходя на улицу, смешиваться с безлико-серой толпой таких же живых трупов, как и я. Не для того, чтобы смотреть на грустные от безысходности лица работяг и самому быть таким же, потому что с удовольствием и улыбкой ехать на любимую работу нельзя.
Работу вообще любить нельзя. Работа – каторга! И это закон. Нельзя работать, можно поскорей отрабатывать и спасаться бегом в свое убогое, унылое жилище до следующего утра.
Нет. Не для этого.
Я всего лишь хочу посмотреть, что же изменилось во мне, как я теперь воспринимаю всё, что создаю и разрушаю… Только выйдя во внешний мир, я могу в полной мере оценить всю разницу меня «до» и «после». Мне нужно идти, иначе как я смогу найти свой след?..
Через пятнадцать минут я готов.
Одел не то, что положено (строгий костюм), а то, что удобно и нравится – джинсы-классик, синюю хлопчатобумажную майку с надписью «Tommy SPORT» и летние светло-коричневые туфли. Глядя в зеркало, поймал себя на мысли, что первый раз в жизни одеваюсь для себя. Остался доволен.
Захватив деньги, телефон и книжку, с шестого этажа – по ступенькам. Не потому, конечно, что лифт не работает, а, просто захотелось ощутить своё тело, почувствовать, что у меня есть ноги и я умею ходить. Ощущение быстро бьющегося сердца – тоже здорово. У меня бьётся сердце.
***
В августе ночью
Что так нежно коснулось моего лица?
Крыло мотылька или
Опадающий лист?
Дыхание осени…
Наталья Иванова
Уже давно я кое-что заметил. Кое-что про жизнь.
Эта мысль или, скорее, даже подозрение, была где-то глубоко внутри – ощущения всегда возникают раньше, чем человек их осознает.
Я гонялся за каким-то важным чувством, про которое совершенно ничего не знал, кроме того, что оно важное. Пытался схватить, чтобы успеть осознать, но мне всегда это не удавалось.
И вот теперь, я, стоя на улице, напротив моего подъезда, вдыхаю корпускулы ветра, глаза устремлены в беззаботно голубое небо, по которому лениво перебираются пузатые духи воды. Стою и ощущаю то, зачем так долго бегал.
Всё важное в жизни происходит неожиданно и за очень короткий срок. Как моя смерть, например. Или как осень в этом году, давшая мне кое-что понять про жизнь.
Странное дело: ещё вчера я жил и кругом было лето. Сейчас же повсюду царит осень. Как пахнет воздух, как греет солнце, как говорят листья, как ходят люди – осень живёт во всём.
Так, вместе со мной, умерло лето, не дожив до положенного срока всего несколько дней.
В жизни всегда происходит именно так – мы живём-живём, а потом… ОП! – и что-то изменилось, навсегда и вернуть это ЧТО-ТО нет никакой возможности. Всё произошло за день или неделю – быстро.
После этого учиться жить приходится заново, а это сложно.
Не знаю, хорошо это или плохо. Скорей всего, это просто есть. И некуда деваться, остаётся только приспосабливаться.
Почему-то для меня осень всегда была особенным сезоном. Наверное, потому, что именно в эту пору со мной происходили такие вот метаморфозы, помогающие жизни стать с ног на голову. А, может, из-за температуры, когда и не холодно, и не жарко, а «самое то». Такие условия оптимальны для слияния с окружающим миром.
Вот тогда на меня и находит…
Просто когда у человека «самое то», ему всегда хочется что-нибудь поменять, изменить или в себе, или в окружении, а ещё лучше – везде.
А другие поры года…
А что другие?
Просто зима, просто весна и просто лето.
Зимой мне всегда хочется весны и побыстрей. Зима же, в свою очередь, то ли из принципа, то ли из вредности решительно не хочет уходить.
Она обычно медленная и заставляющая спешить. Медленная, когда находишься в помещении и смотришь в окно и ты тоже – медленный… А там зима, и, как всегда, медлит заканчиваться. От этого обычно становится грустно. Зато, когда, на свою беду, зачем-то выполз на улицу, она, как и положено, остаётся медленной, а ты, наоборот, быстрым и спешащим. Спешащим, но ненадолго – до следующего помещения. Когда в него залетаешь пулей, сначала кажется, что зима всё-таки ушла. Но это только кажется. К сожалению, совсем ненадолго. Затем, спустя пару минут, повинуясь настрою зимы, снова становишься медленным. И так до следующего выхода на холод. И всё по кругу.
Поэтому зима для меня ничего не значит. Зима – всего лишь довесенние циклы медлительности и спешки.
С весной проще да и поприятнее будет. Весна для меня – неискоренимо и невероятно приятная привычка ждать и готовиться к лету. Весной ничего не остается делать, кроме как ждать, готовиться, наблюдать, как до этого полудохлая природа начинает воровать у солнца жизнь и, заодно, то же самое похищать у весны. В ожидании и грабеже время проходит быстро и абсолютно бесполезно.
Лето…
Лето – это отдых и релакс. И абсолютно естественно, что ничего толкового в таком состоянии произойти не может. Пиво, девочки, катамараны – все серьёзное оставим на потом…
Три сезона в ожидании одного.
Может, я просто ещё не определил, зачем они мне нужны? Про осень всё понял, а про весну, зиму и лето – нет.
Осень – мой личный парадокс: кругом всё никнет, а у меня только жизнь закипает. Произошло что-нибудь, поменялось и… Пошёл жить, проверять полезность модификаций в себе.
И так каждый год: настаёт пора «самого того» и осень забирает меня себе.
Чего-то определённо не хватает, чтобы осень сейчас и меня заполонила целиком. Я, видимо, этот момент пропустил, потому что, окруженный аурой лета, никак не решусь войти в раскинутый передо мной осенний шатёр.
Я достал из тугого кармана джинсов плеер. Еще движение – и осень начинает густой музыкой проникать внутрь. Я стоял в не принадлежащей мне вселенной, упиваясь заполняющей душу грустью – созданием Tiesto, его лёгким Nayan.
О проекте
О подписке