Но вот Ооама так и не пошел в монахи. Вместо этого он собрал людей и оружие, а затем двинулся войной на столицу. Победа была не молниеносной, и боевые действия продолжались около месяца, но в итоге столица оказалась взята. Правление императора Кобуна продлилось лишь несколько месяцев, в итоге он сбежал из захваченного дворца и задушил себя на горе Нагара. А Ооама сжёг дворец, чтобы потом построить для себя новый, и провозгласил себя императором Тэмму.

Тэмму, правивший с 673 по 686 годы, стал первым японским императором, использовавшим по отношению к себе ещё при жизни титул тэнно (天皇): его предшественники удостаивались его лишь посмертно. Это слово принято переводить на европейские языки как «император», но разница весьма значительна. На самом деле этот термин, взятый из китайского языка, относится к астрономии и обозначает Полярную звезду.

Почему именно Полярная звезда? Потому что она самая яркая, загорается раньше других и сияет на ночном небосклоне, символизируя, что мир пребывает в прекрасной гармонии. Подобно этому, тэнно сидит у себя во дворце, тем самым поддерживая мир и гармонию в стране. На образ жизни императора это, безусловно, накладывало свой отпечаток: в частности, он не должен был покидать пределы дворца, чтобы ненароком не разрушить эту гармонию.

Для последующего понимания всех политических процессов в Японии следует помнить об этой особенности верховной власти. Быть императором, безусловно, очень почётно, но при этом невыносимо скучно. Будучи по сути запертым у себя во дворце в статусе живого божества, император был лишён каких бы то ни было развлечений, за исключением изучения китайских трактатов, сочинения стихов и распития сакэ. Всё это, конечно, крайне увлекательные занятия, но могут со временем несколько приесться. Кроме того, как можно было уже убедиться, власти особой у них тоже при этом не было: всеми политическими процессами управляли другие люди, иногда любезно позволяя императорам участвовать, но очень ограниченно.

Однако Тэмму был тем императором, который реально правил и руководил страной, являясь самостоятельной политической фигурой. За время своего правления он продолжил процесс политической реформации, преобразовав систему политических родов кабанэ, наградив угодных и покарав неугодных: теперь сильные стали ещё сильнее, слабые – ещё слабее. Он пытался ослабить влияние Китая и разорвал отношения с Танской династией, заключив взамен дипломатический союз с корейским государством Силла.

Заключительный законодательный кодекс периода Асука увидел свет в 701 году и назывался Тайхо (大宝 – «Великое сокровище»; впрочем, это тоже была не высокая оценка нового кодекса, а девиз правления императора Момму). Он реорганизовал центральное правительство и установил систему министерств и ведомств, среди которых горделиво возвышался Дадзёкан («Великий государственный Совет») – высший орган власти в Японии, сохраняющий своё верховное положение до самой реставрации Мэйдзи в XIX веке. Его возглавлял главный министр (дадзё дайдзин), которому полагалось «быть примером в пределах четырёх морей, обеспечивать в стране следование путём морали и приводить в гармонию тёмные и светлые силы инь и ян».

Равной по значимости и влиянию могущественному Дадзёкану была ещё одна структура – Дзингикан, и её можно отнести к числу тех примечательных японских нововведений, которые не были взяты из Китая. Дзингикан принято переводить на русский язык как «Департамент по делам небесных и земных божеств», и в этом кроется важная особенность японской политической системы. Как бы глубоко ни проникла китайская цивилизованная модель государства, как бы ни почитали буддизм представители императорского рода, всё равно их уважение к местному культу и к местным божествам оставалось той самой основой, на которую наносится всё остальное.

Появились и другие министерства; перечислять их, наверное, не обязательно, но следует остановиться на одной важной особенности. Наиболее престижными были министерства, которые занимались делами императора и придворных, а в подчинённом положении оказывались те, что ведали делами простого народа.

Аристократизм как определяющая сила японской политики никуда не девается, какими бы политическими институтами эта страна ни обрастала. И если правящая каста в китайской политике была аристократией по образованию, то в Японии она была аристократией по праву рождения. Заимствовав из Китая форму и терминологию, японцы пренебрегли теми основополагающими принципами, без которых эта система была обречена на провал. Впрочем, слабость эта проявится не сразу, а лишь по мере развития государства.

Таким образом, период Асука ознаменовался значительными политическими преобразованиями, в результате которых разрозненные племена оказались связаны единой государственной системой, а на карте появилось новое государство, хоть и сделанное по китайским канонам, но всё равно обладающее своей яркой индивидуальностью, которая впоследствии будет проявляться всё сильнее. Это – уже начало той Японии, которую мы знаем; и путь, который предстоит пройти этой молодой стране, поражает воображение.

У этой страны уже есть многие важные составляющие настоящего государства: административный аппарат, власть на местах, система налогообложения. Но не хватало одной небольшой детали, о которой наперебой рассказывали путешественники, возвращавшиеся из Китая – роскошной столицы, которая могла бы наглядно демонстрировать силу и вкус центральной власти. И если уж японцы заимствовали у Китая столько всего, можно было взять и идею главного города.

Столицы в Японии до VIII века менялись очень часто. Как было сказано выше, необходимость переноса была связана с естественным ходом жизни: императоры неизбежно умирают, а каждая смерть потомка Солнечной богини является настолько сильным загрязнением, что жить в таком месте никому не рекомендуется.

Поэтому приходилось регулярно переносить город на новое, незагрязнённое место. Таким образом, за периоды Асука и Кофун столица успела побывать примерно в 40–50 разных местах; но называть эти временные поселения столицами, возможно, не очень правильно. Ни один из таких экспресс-городов не успевал достаточно развиться до смерти очередного правителя.

В 710 году столица в очередной раз переезжает – на этот раз в город Нара, и теперь всё серьёзнее: там она задержится не на пять-десять лет, а аж на семьдесят четыре года (из которых пять лет (740–745), справедливости ради, находилась всё же в другом месте).

Новая столица, как и все предыдущие, была построена под китайским влиянием и по китайскому образцу. Крайне важным был выбор места для строительства: для этого учёные мужи применяли взятые из Китая принципы фэн-шуй (風水, «ветра и воды»), представлявшие собой систему идеального географического расположения города в окружающем пространстве в соответствии со сторонами света. Город должен был быть построен в таком месте, чтобы находиться под защитой четырёх животных: Чёрной Черепахи на севере, Лазурного Дракона на востоке, Красной Птицы на юге и Белого Тигра на западе.

Новая столица была сконструирована по простому принципу: прямоугольная структура с улицами, пересекавшимися под прямым углом. Сам город, носивший тогда название Хэйдзё-кё, был довольно крупным по тем временам (около 200 тысяч жителей, что составляло около 7 % населения страны) и вообще первым в Японии настоящим городом – с чиновниками, обслуживающим персоналом, крупными поместьями и развитой экономической деятельностью. Но, в отличие от китайской столицы Чанъань, Нара не обносилась стенами: политическая ситуация в Японии была гораздо спокойнее, чем в Китае.

Здания дворцового комплекса возводились под отчётливым китайским влиянием: на приподнятых каменных платформах, с опорными столбами, покрашенными в красный цвет, и роскошными раскидистыми крышами из чёрной или серой черепицы. Внутри дворцового комплекса находились все министерства, в которых работало около 7 тысяч чиновников.

Все остальные дома были гораздо проще – без каменных платформ и черепичной крыши, но все строения были в отличие от Китая сделаны из дерева. А то, что дома стояли довольно тесно друг к другу, делало столицу очень легко воспламеняемой: представить, как выглядел этот город в древности, мы можем лишь по очень условным предположениям.

В период Нара продолжается реформирование государства по китайскому образцу, но к этому времени японцы уже чувствуют свою самобытность и начинают ценить её сильнее, чем раньше. Если до этого они смотрели на Китай широко распахнутыми глазами и с нескрываемым восхищением, ощущая свою отсталость и дикость по сравнению с размахом великой цивилизации, то теперь восхищение сменяется скорее практическим интересом.

К этому времени относится формирование важных элементов японского государства и японской национальной идентичности. В 712 году был составлен первый мифологический свод Японии – «Кодзики» («Записи о деяниях древности»), а спустя восемь лет появляется «экспортная версия» этих мифов – «Нихон Сёки» («Хроники Японии»).

К этому же времени относится возникновение названия Ниппон (日本), которое можно перевести как «корни солнца». Можно лишь догадываться, как смело это звучало по тем временам и как удивлялся Китай, для которого эта бравада во многом и предназначалась. По некоторым версиям, знаменитое изображение – красный круг на белом фоне, символизирующий солнце, – тоже появляется именно тогда. Весь этот набор с очередной дипломатической миссией был отправлен в Китай, и тем самым молодое японское государство как бы заявляло: мы – самостоятельная новая страна, и теперь с нами надо считаться.

Следует отметить важную примечательную черту эпохи Нара: за эти восемьдесят с небольшим лет страной дольше правили императрицы, чем императоры: ни до, ни после того в истории страны не было такого длительного женского правления. Уже начиная с последующей эпохи Хэйан станет общепринятой точка зрения о главенстве мужчины во власти; но период Нара в этом плане был близок тем древним временам, когда во главе страны стояла принцесса-шаманка Химико. Это, кстати, тоже расходилось с китайской моделью управления, где женщин на престоле почти не было.

Впрочем, несмотря на долгое правление женщин, наиболее продвинутым правителем того времени можно считать мужчину – 45-го императора по имени Сёму, правившего четверть века – с 724 по 749 годы. Будучи большим поклонником буддизма, он продолжил политику активного культурного заимствования из Китая. Большие средства он тратил на строительство монастырей, порядком уменьшив государственную казну; но это оправдывалось тем, что в это время свирепствовала эпидемия оспы, и буддийские храмы, по его мнению, должны были помочь победить болезнь.

Тогда началось строительство храмов кокубундзи, главным из которых был Великий Восточный храм – Тодайдзи, до сих пор поражающий воображение всех туристов, оказывающихся в древней японской столице. Кокубундзи, построенные в каждом регионе страны, должны были отвечать за здоровье и благополучие жителей.

Сёму искренне мечтал связать буддизм и государственное управление, считая это ключом к гармоничному и правильному развитию страны. Эта его политика «аукнулась» много столетий спустя, когда буддийские монастыри, пользуясь режимом наибольшего благоприятствования, стали такой огромной и влиятельной силой, что с ними было не совладать ни императору, ни сёгуну.

Правление Сёму нельзя назвать спокойным. В 740 году восстание поднимает Фудзивара-но Хироцугу, племянник императрицы Комё, недовольный последними политическими назначениями и тем, что влияние рода Фудзивара благодаря этому сильно пошатнулось. Его мятеж начался на Кюсю: там тогда бушевала эпидемия оспы, крестьяне страдали от голода и неурожаев, а глобальные государственные проекты по строительству монастырей, вынуждавшие людей работать до полусмерти, не добавляли оптимизма. Он собирает войско из недовольных крестьян и представителей племени хаято^[15], заручается поддержкой корейского государства Силла и движется на север, в сторону столицы. Всего его армия насчитывала порядка 15 тысяч человек.

Но всё пошло не по плану. Одно войско опоздало, а другое просто не появилось. Императорские войска, высадившись на Кюсю, нанесли мощный удар по мятежникам, и армия Хироцугу оказалась повержена. Сам он собирался уже уплыть на лодке в сторону Кореи, но разыгравшаяся буря не позволила сделать даже этого. На одном из крошечных островов на юге Кюсю он был пойман и обезглавлен.

Воцарившееся спокойствие продолжалось не слишком долго. Следующее восстание в 764 году поднимает ещё один представитель рода Фудзивара по имени Накамаро. Это тоже стало проверкой на прочность императорского правления. Накамаро был приближен к императрице Сётоку, пользовался большим политическим авторитетом и в значительной степени управлял страной – по крайней мере, делал это в большей степени, чем она порой предполагала.

Поэтому, когда императрица приблизила к себе буддийского монаха Докё и вступила с ним в любовную связь, Накамаро, почувствовав себя обиженным, поднял восстание. На самом деле это был конфликт двух возможных систем правления: одна строилась вокруг самостоятельной фигуры императора, другая отводила императору почётное место священного потомка Аматэрасу и лишала его фактической власти, поручая всю её полноту приближённому клану.

Впрочем, восстание довольно быстро выявило свою главную слабую сторону – очевидный недостаток поддержки. Накамаро, хоть и использовал свой властный ресурс для того, чтобы собрать людей, не мог противостоять всей мощи императорского рода. Силы оказались неравны, восстание было подавлено, а сам мятежник приговорён к смертной казни.

Докё – монах, добившийся любви императрицы, – тоже оказался не так прост: в 769 году, находясь в зените своего могущества, он понял, что нужно пользоваться моментом, и решил рискнуть. Он вдруг объявляет, ссылаясь на оракула из святилища Хачимангу на Кюсю, что императрица обретёт мир, если он будет – внимание! – провозглашён императором.

Весьма смелый и рискованный ход. Сётоку, при всей её любви к этому монаху, оказалась в растерянности: так далеко она не была готова заходить. На Кюсю отправляют придворного, чтобы узнать истинную волю богов. Он вернулся с ответом: «Со времени начала нашего государства и до дней нынешних определено, кому быть государем, а кому – подданным. И не случалось ещё, чтобы подданный стал государем. Трон Солнечной Богини может передаваться по наследству лишь членам императорской семьи, а всех неправедных людей должна постичь кара».

Так амбициозная попытка монаха стать правителем Японии окончилась провалом, а смерть императрицы Сётоку в следующем году лишила его былого политического могущества. Клан Фудзивара, воспользовавшись этим, отправил властолюбивого монаха в ссылку, и так называемый «инцидент Докё» на этом был исчерпан.

Политическая нестабильность сопровождалась ещё и тем, что система государственного управления, которую вроде как построили по китайскому образцу и потому ожидали эффективного решения всех проблем, начинала давать сбои. Это и неудивительно. Учитывая, что важнейшие принципы, лежащие в основе этой системы в Китае, были проигнорированы, а была скопирована лишь внешняя форма, этого можно было ожидать; но императорский двор был в недоумении и не понимал, как решать появляющиеся проблемы.

Сложная система распределения земли и исправного сбора налогов с неё подходила для громадного Китая (впрочем, и там были сложности с тем, чтобы регулярно собирать налоги с крестьян из разных краёв страны), но для Японии была излишне сложной для исполнения. И если в Китае государственные мужи были тщательно отобраны, чтобы достойно нести службу во благо государства, то в Японии этим занимались наследники аристократов, не имевшие к этому ни способностей, ни особого желания.

Основные сложности были в управлении той немалой территорией, которая принадлежала правящему роду. Покидать столицу, чтобы отправиться неведомо куда и следить за сбором налогов, разумеется, никому не хотелось; поэтому посылали своих наместников и заместителей, о судьбе которых не сильно беспокоились, и в итоге чёткого контроля так и не вышло.

По этой причине государство получало гораздо меньше денег, чем рассчитывало, а потребности аристократии продолжали расти. В полигамном обществе, каким являлась Япония, количество представителей этого класса увеличивалось довольно быстро, и всем хотелось хорошо одеваться, вкусно есть, украшать свою жизнь роскошью. Все эти растущие запросы экономика была обработать уже не в состоянии.

Расходы на освоение новых пахотных земель и создание ирригационных систем часто были довольно внушительными, поэтому было принято следующее решение: давать земли чиновникам в частное пользование на несколько поколений вперёд, чтобы они сами занимались их освоением и развитием.

Налогом эти земли не облагались – в силу тесных связей и дружбы во властных кругах. Такими же привилегиями пользовались крупные и влиятельные буддийские монастыри. Так постепенно формируется частное землевладение, которое, впрочем, не только не решит существующих проблем, но даже усугубит ситуацию.

Поскольку налоговые подати на всех остальных жителей страны оставались неподъёмно тяжёлыми, землевладельцам приходилось искать надёжных покровителей, чтобы иметь возможность нормально жить. В итоге процесс выглядел примерно так: владелец земли, не желая платить обременительный налог, договаривался с собственником поместья, не облагаемого этим налогом, и отдавал тому свою землю, выплачивая денежную благодарность за покровительство. Этот покровитель во избежание неприятностей, в свою очередь, мог договориться с ещё более могущественным лицом и передать земли ему. Как правило, наиболее мощная и устойчивая позиция была у религиозных организаций – буддийских или синтоистских храмов: именно под их опеку стекалось большое количество владений – с виду государственных, но на самом деле нет.

Государство, конечно, пыталось запретить практику передачи облагаемых налогом земель храмам, но уследить за этим не могло. Контроль за этой системой должны были осуществлять представители власти, которых самих было тяжело контролировать. Так процесс налогообложения превратился в видимость, все деньги оставались у местных властей или стекались в буддийские монастыри, которые приобретали власть и могущество, а государство продолжало беднеть.

Подавляющую часть этого непростого периода столица была в городе Нара, пока в 784 году её снова не переносят – на этот раз в город Нагаока. В качестве наиболее возможной причины часто приводится растущее влияние буддизма, что, собственно, в полной мере проявилось в «инциденте Докё». Император Камму, опасаясь усиления этой тенденции, решает передвинуть столицу к северу от окруженной буддийскими монастырями Нары ближе к современному Киото.

Впрочем, переезд сразу не задался. Главный архитектор проекта Фудзивара-но Танэцугу, который и предложил императору это место для новой столицы, был застрелен во время осмотра одного из строящихся зданий, что повлекло за собой волну арестов и наказаний. В результате этой волны пострадал давний противник переезда, принц Савара (который, возможно, вообще никакого отношения к убийству не имел): его сослали в провинцию Авадзи, но он по пути повесился.

Потом начались наводнения, главные архитекторы менялись один за другим, и ощущение того, что небо благоволит к новой столице, безвозвратно ушло. Кроме того, страх, что мстительный дух (онрё) погибшего принца будет оказывать злое потустороннее влияние на строящийся город, не давал императору покоя. Подумав немного, он решился на ещё один перенос столицы: после десяти лет затянувшейся эпопеи с новым переездом в 794 году столица оказывается в городе Хэйан-кё.

В этом городе ей суждено было находиться более десяти столетий. Едва ли Камму мог даже предполагать, что на этот раз выбор места окажется настолько правильным.

Судя по сохранившимся источникам, это был красивейший город – расчерченный улицами под прямым углом на ровные квадраты, словно огромная шахматная доска, сконструированный по модели роскошной китайской столицы Чанъань: три с половиной километра с севера на юг и два с половиной – с запада на восток. В северной части города находился отгороженный участок, где располагалась резиденция императора. Сперва Хэйан-кё был окружён от внешнего мира стеной, но она быстро разрушилась и её так и не восстановили за ненадобностью.