Замечательный математик Софья Ковалевская не могла по закону получить высшее образование в России и тайком училась у Сеченова. Она уехала в Европу и получила высшее образование в Гейдельберге и Берлине. Ее работы вошли в учебники математики и астрономии всего мира, она стала в первой в мире женщиной – доктором философии, но не в России, а в германии. Она вернулась в империю, но ни в один университет или институт ее не взяли. Она уехала за границу, там и умерла профессором Стокгольмского университета, получив премии Французской и Шведской академии наук. Из-за консервированного самодержавия, с удовольствием душившего свободу мысли, многие гениальные и талантливые русские ученые и исследователи покидали империю и прославляли науку за границей.

Павел Яблочков не смог получить денег на свои опыты с электричеством, уехал в Париж и на заводе Бреге изобрел свечу накаливания, первую даже в виде собственных инициалов. Его лампы освещали Париж, города Франции, Англии, Германии, Испании. Яблочков хотел внедрить свое изобретение в России, но ему даже не ответили. В Париже в собственной мастерской он создал динамоэлектрическую машину, автоаккумулятор. Изобретший лампу накаливания А. Лодыгин так и не смог ее внедрить в империи, которая через шесть лет предпочла покупать такие же лампы Т. Эдисона.

Александр Попов создал первый в мире радиоприемник и 7 мая, ставшего потом Днем Радио, провел его успешное испытание. Из-за тупости Военного министерства он вынужденно уступил первенство итальянцу Г. Маркони.

Основоположнику космонавтики Константину Циолковскому не дали денег для изготовления все ведомства, включая Генеральный штаб. Из-за нехватки денег он переехал из Москвы в Калугу, где разработал пути развития космонавтики. Монархия заявила, что его труды несвоевременны.

За пятнадцать лет до американцев крестьянин Федор Блинов изобрел гусеничный трактор, показал его на всероссийской промышленной ярмарке в Нижнем Новгороде, получил за него грамоту, и на этом, само собой, все закончилось.

Великий писатель Н. Салтыков-Щедрин описал Александра III эзоповым языком в сказках «Медведь на воеводстве», «Топтыгин II» и «Топтыгин», как тупого и грубого медведя. Сказки запретили, журнал «Отечественные записки» закрыли, но Салтыкова-Щедрина все равно читала вся империя. Отношение самодержавия к подданным великолепно показал Николай лесков в рассказе «Левша». Льва Толстого консерваторы назвали лукавым бесом, смущающим людей. Он спасал народ от голода, в 1891 году открыл двести столовых в деревнях, и открыто заявлял, что народ голодает из-за чрезмерной сытости господ. Толстой писал, что имперская жизнь в принципе несовместима с духовными достижениями человечества.

Благодаря купцу, меценату и коллекционеру Павлу Третьякову Россия сохранила изумительную коллекцию живописных полотен великих русских художников, по ценности не уступавшей великому Эрмитажу. Илья Репин в картине «Иван Грозный и сын его Иван» так отразил борьбу революционеров с самодержавием, что вызвал шок у имперского общества. Александр III запретил показывать картину в российских городах, потому что она могла негативно повлиять на подданных. Самодержавие успешно законсервировало себя, но не империю, по которой широко распространялись социалистические идеи, несмотря и благодаря действиям монархии, которой только казалось, что страна успокоилась. Общество не хотело прощать Александру III произвола и всеобщего отупения и пропасть между Зимним дворцом и интеллигенцией увеличивалась с каждым годом. Ни разу Александр III не ответил на обращения к нему великих писателей, ученых, подчеркивая сумеречность своей эпохи. Надежд на счастливую народную жизнь в империи мирным путем у подданных больше не было. Жесткой системе запретов на все и навсегда во главе с сумбурной волей монарха было безразлично, что твориться в душах подданных. Александр III заполнил счет, который революция предъявило его сыну. Даже сдержанный Антон Чехов в тихой ярости писал: «Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски. Мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст». Известный в Европе английский журналист Эмиль Дилон, долго живший в России, прекрасно знавший русский язык, писал в своей работе об Александре III:

«Между искренними, но недалекими людьми в правящих сферах, с бесчестной, жадной кликой бесчестных хищников, стоит человек, которого нельзя отнести ни к одной категории. Это царь Александр III, обреченный судьбой играть на исторической сцене роль, к которой он совершенно непригоден. Странная, роковая ирония судьбы – посылать народам таких людей именно в такие моменты их жизни, когда сложность положения требует высшего напряжения ума и воли, к каким только может быть способен человек. Александр III при всей ненависти, которую мы чувствуем к нему, как к царю, внушает нам жалость, как человек.

В молодости он, по отзывам смертников, был, что называется, «добрый малый». С годами, однако, в нем начала проявляться все сильнее и сильнее резкая грубость, переходящая по временам в беспричинную ярость, когда царь напоминает взбешенного быка. Тогда он способен издать самый жестокий приказ. Те, кто утверждает, что он решительно ничего не знает о жестоких мерах и экзекуциях, производимых от его имени, глубоко заблуждается. Он, например, всей душой признает спасительный страх физической боли и отстаивает розги везде, где можно. Инициатива многих жестоких дел исходит от царя, который желает долгом подавлять порывы добродушия и сокрушает ребра всем, кого считает враждебным началом единодержавия. Свое царствование он всенародно признал «благополучным», несмотря на упадок народного хозяйства, на ряд неурожаев и холеру, и в наивности своей души обещал и впредь такое же благополучие. При виде такой ничем не прикрытой ограниченности, является невольно вопрос, можно ли предъявлять какие-либо требования этому огромному, глупому ребенку?

Окруженный толпой беззастенчивых льстецов и тесным кругом семьи, царь не имеет друзей. Он подозрителен и недоверчив и не без основания, конечно, склонен в угодливой преданности своих избранных людей видеть скорее расчет, чем искренность. Горечь разочарования, усилив природную мнительность, прибавила к его от природы не особенно великодушному характеру черты мстительности и злопамятности. Атмосфера людской симпатии отсутствует во дворце, даже в самом близком кружке царя. Вокруг него хуже, чем пустота, это скорее сгустившаяся до невероятной степени атмосфера взаимной подозрительности, недоверия и страха, в которой царь боится всех, и все боятся его.

Царь по натуре не их храбрых, что обнаружилось еще во время русско-турецкой войны. Последующие события, в особенности смерть его отца, еще усилили в нем природную трусость. Всем известно, как первое время по вступлении на престол он не выходил из задних комнат Гатчины, опасаясь даже караульных офицеров. Впоследствии впечатление страха несколько сгладилось, хотя и теперь он никуда не выезжает без тысячи предосторожностей. В Петербурге по улицам, где он проезжает, рассеяны шпионы, изображающие «народ». Если он едет вечером, по этим улицам закрывают проезд. По железной дороге он едет с еще большими предосторожностями. Для охраны линии производят настоящую мобилизацию войск, сгоняя целые корпуса. Пускают три поезда, совершенно одинаково составленные, идущие каждый через четверть часа, так что неизвестно, в котором их них едет «сам». Он отменил знаменитый майский парад, опасаясь такой массы войск. Он боится встречи с каждым, лично ему не знакомым человеком, и в Гатчине приняты все меры, чтобы царю не попался на глаза во время прогулки незнакомец. Он избегает всяких празднеств, официальных собраний, не только из склонности к домашней жизни, но из страха, потому что в массе людей чувствует себя небезопасно.

Вследствие ошибки, или внушения, царь составляет себе убеждение, не имеющее достаточного основания, которого уже ничем нельзя поколебать, ни логикой, ни красноречием. Не стесняясь в выражениях, он искренне убежден, что говорить горькую, но несомненную правду, хотя обычно это наговор приближенных. Не будучи в состоянии уколоть обидчика булавкой, он, не задумываясь, пускает в ход дубину.

В течение двенадцати лет царь при выборе министров и ближайших советников ни разу не остановился на личности, репутация которой, как человека и государственного деятеля, была бы замарана. Вследствие этого никогда еще не было такой продажности в среде русской администрации, как теперь. Царь словно задался целью сгруппировать около себя все, что есть худшего в России. Это объясняется его неумением понимать людей. Для него не существует просто людей, а «жиды» и «не жиды», «либералы», «нигилисты», «добрые патриоты», «православные», «иноверцы».

Жестокие гонения против евреев, католиков и других иноверцев возбуждают упреки даже в среде наиболее близких царю лиц, но всякое противодействие вызывает в царе жестокий гнев и неудовольствие. Его убедили, что ряды русских революционеров пополняются преимущественно евреями, что сама идея революции внушена русскому обществу евреями. Рабская толпа сановников во главе с Победоносцевым эксплуатирует эту ненависть в своих целях и еще более раздувает ее.

Царь считает себя непогрешимым. Этот тупой и ограниченный ум, раз уверовав в божественное начало, руководящее им во всех его действиях, огражден непроницаемым щитом от всякого посягательства логики. В тысячи случаев проявляется в царе эта мания самодержавия.

Ничем нельзя так напугать царя, как бомбой, при одном упоминании о которой он впадает в изнеможение, и военным заговором, которого он боится больше, чем бомбы, и сторонится гвардии.

Хотя и смутно, но он сознает, что его божественные веления, непререкаемые для России, встречают критику и неповиновение за ее пределами. Трудность постичь мотивы действия царя, и делает его страшным и неизвестным для его врагов на международной политической арене, но и друзья относятся к нему недоверчиво и с опасением. Таков этот царь, пугало для Западной Европы, где политическая карикатура иначе не изображает его, как в образе медведя с короной на голове, человек, не внушающий ни любви, ни уважения, тупой и ограниченный ум, которому, по злой иронии судьбы, вверена участь громадного государства».

Александр III копил и копил недовольство подданных. В 1890 году Мария Цебрикова, учительница, журналистка, беллетристка, не имевшая никакого отношения к революционерам, с трудом выехав за границу, в европейских газетах напечатала работу об имперской ссылке, тягостной доле известных ей достойных людей, сосланных, заточенных, изгнанных, а также открытое письмо Александру III. Цебрикова вернулась в Россию, и в Петербурге отправила свое письмо царю и в газеты, не став прятаться даже за псевдонимом:

«Ваше Величество! Законы моего отечества карают за свободное слово. Все, что есть честного в России, обречено видеть торжествующий произвол чиновничества, гонение на мысль, нравственное и физическое избиение молодых поколений, бесправие обираемого и засекаемого народа, – и молчать. Свобода – существенная потребность общества, и рано или поздно, но неизбежно придет час, когда мера терпения переполнится и власти придется уступить.

Русские императоры обречены видеть и слышать лишь то, что видеть и слышать их допустит чиновничество, стоящее стеной между ними и миллионами, не числящими на государственной службе. Вас пугают призраком революции. Да, революция, уничтожающая монархию, есть признак в настоящем. В одних только законах, расширяющих права граждан, уничтожающих сословные перегородки, открывающих народу широкий путь к образованию и улучшению его быта, и заключается ручательство в здоровом росте России.

Не реформы прошлого царствования создали наших террористов, а недостаточность реформ. Самодержавие, как огонь, дробящийся на языки все более и более мелкие по чиновничьей лестнице, спускающейся от царя до народа, дает помазание на самоуправство, на фактическую безнаказанность. Каждый губернатор – самодержец в губернии, исправник – в уезде, становой – в стане, урядник – в волости. Прямая выгода каждого начальника – отрицать и прикрывать злоупотребление подчиненного. Губернатора содержит кто-нибудь из крупного дворянства, имеющего связи в министерстве и при дворе, или местный денежный туз, дающий наживу аферам, которыми не брезгуют и высокопоставленные особы. Исправнику свяжут руки землевладельцы, дружащие с губернатором, а уряднику – те из местной земщины, которые нужны уряднику или становому. У народа нет связей, отводящих всех этих юпитеров. Еще Александр I сказал, что честные люди в правительстве случайность и что у него такие министры, которых он не хотел бы иметь лакеями. Жизнь миллионов всегда будет в руках случайности там, где воля одного решает выбор.

Везде где люди, есть зло. Все дело в мере, в большем или меньшем просторе для его разгула. Как же можно, Ваше Величество, не зная близко народной жизни, брать на такую совесть такую меру? Или Вы верите, что помазание на царство несет с собой и всеведение божества?

Гласность суда теперь урезана чуть не до нуля. Отныне преступления по должности будут судимы тайно. Отнята последняя гарантия, ограждавшая большинство подданных от злоупотреблений власть имущих. Как же Вы не поймете, что тот из Ваших чиновников, кто против гласности в суде и в печати, тот находит свою выгоду во мраке и тайне. Правительство, прибегающее к безнравственным средствам, само роет себе пропасть. Произволу нет оправдания. Кто верит в себя, тот света не боится.

Как много теряет Россия оттого, что всем способностям, таящимся в народе, нет доступа к образованию. Все меры министерства народного просвещения имеют целью загасить просвещение. На пороге ХХ века сомнительно, чтобы такие меры могли долго упорядочивать порядок. Известный циркуляр, закрывающий гимназии для бедняков и открывающий широкий простор произволу и взяточничеству директоров гимназий, дал лишний козырь в руки террористов. Понижение уровня талантливости есть прямое последствие систематического выпалывания талантливого юношества руками государственной полиции.

Правительство одержимо боязнью допустить интеллигенцию к народу. Народ наш беден. Крупный его процент его живет впроголодь, и в урожайную пору ест хлеб с мякиной, приберегая хлеб посытнее для рабочей поры. Его избы – вонючие серые лачуги. Топить нечем. Под печкой приют для новорожденных телят, ягнят, птицы. Более половины детей умирает в раннем возрасте от плохой пищи матери, изнуренной работой, от слабости организма, или от отравления вредным воздухом. Каждая эпидемия косит массу жертв. У народа почти нет больниц. Число существующих ничтожно на миллионы человек. У безземельных батраков, число которых растет вследствие обещания крестьян, у городских рабочих нет убежища под старость. Изжив все силы на работе, им приходится умирать, где придется, под забором, в придорожной канаве.

Опыт прежних царствований и Ваш собственный должен бы был показать Вашему Величеству, что внутренняя политика преследований не достигает цели. Гонение – лучшее средство вытравлять в народе любовь к царю, к идеалу царя. Она ослабела, это замечено всеми. Вся система гонит в стан недовольных, в пропаганду революции даже тех, кому противны кровь и насилие. За неосторожное слово, за первый подпольный, часто взятый из любопытства листок, юноша, ребенок – государственный преступник. Бывали пятнадцатилетние, и даже четырнадцатилетние государственные преступники, сидевшие в одиночном заключении. Изломанная, озлобленная молодежь уходит в красные. Мне противна кровь, с какой стороны ее не лили, но когда за одну кровь дают ордена, а за другую – веревку на шею, то понятно, какая кровь имеет для молодежи обаяние геройства.

Все меры устрашения и исправления, начиная административной ссылкой и кончая виселицей и расстрелом, не достигают цели. Число политических преступников будет расти, потому, что воображение молодежи свыкается со ссылками, с казнями, потому, что в корне государственного порядка и общественного строя лежат причины, рождающие политические преступления. Правительство, охраняющее себя безнравственными средствами, административной ссылкой, сонмами шпионов, розгами, виселицей и кровью, само учит наших революционеров принципу: «цель оправдывает средства». Там, где гибнут тысячами жертвы произвола, где народ безнаказанно грабится и засекается, там жгучее чувство жалости будет всегда поднимать мстителей.

Свобода слова, неприкосновенность личности, свобода собраний, полная гласность суда, образование, широко открытое для всех способностей, отмена административного произвола, созыв земского сбора – вот в чем спасение. Мера терпения переполняется. Будущее страшно.

Вы самодержавный царь, ограниченный законами, которые сами издаете и отменяете, ограниченный еще более не исполняющим эти законы чиновничеством, которое Вы сами назначаете. Одно Ваше слово – и в России переворот, который оставит светлый свет в истории. Если Вы захотите оставить мрачный след, Вы не услышите проклятий потомства, но их услышат дети Ваши, и какое страшное наследство передадите Вы им!»

Открытое письмо монарху Марии Цебриковой газеты, конечно, не напечатали, но этот протест обычной подданной широко разошелся по империи. Письмо не захотевшей молчать женщины вызвало восхищение в России и Европе, одобрение многих известных общественных деятелей в мире. Из-за этого резонанса Марии Цебриковой дали только три года лишения свободы и запрет затем проживать в больших городах. Совсем скоро империю ожидали не открытые письма подданных, а массовые забастовки, демонстрации и вооруженное восстание, сменившееся революцией. Колоссальное давление самодержавие на подданных в 1880-х, 1890-х годах сменилось политикой ее небывалых уступок подданным в 1900-х годах, но было уже совсем поздно.

В обществе подробно обсуждали то, как Александр III правил огромной страной и ста миллионами подданных, и это правление не лезло ни в какие ворота. Царь приказал министру финансов объявить бумажный рубль равноценным золотому. Министр финансов сказал, что это невозможно. Император объявил, что требует этого со всей ответственностью. Министр попытался объяснить царю, почему по приказу бумагу нельзя объявить золотом, и Александр III пришел в ярость. Во время плавания по Черному морю царь спросил у капитана своего судна, сколько часов плыть до Севастополя. Капитан ответил, и император приказал приплыть туда вдвое быстрее. Капитан попробовал объяснить царю, что это технически невозможно, и Александр III пришел в ярость. Все в империи ее заслуженного конца понимали, что царь может быть образцом семейных добродетелей, идеалом буржуа, но если в результате его самодержавных действий миллионы людей не только несчастны, но и должны погибнуть, такой царь не может быть владыкой, а только обыкновенным подданным. Император, находясь в здравом уме и трезвой памяти, собственной самодержавной рукой написал на докладе одного из губернаторов, сожалевшем о малом количестве грамотных людей в его губернии, резолюцию, о которой революционеры рассказали империи: «И слава Богу». Совсем скоро десятки тысяч людей подробно рассказали десяткам миллионов подданных, что так жить в самодержавной империи нельзя и научили их грамоте. При этом в резне и бойне Первой мировой и Гражданской войн от пуль, ран и эпидемий погибло двадцать миллионов граждан бывшей Российской империи.

В октябре 1894 года император Александр III умер в Крыму от нефрита, вызванном, по мнению многих современников, малоподвижностью. Он оставлял огромную страну сыну, которого сам считал явно не готовым к государственной деятельности. Империя ждала добрых и хороших перемен. Сидевшая уже десять лет в ужасающей Шлиссельбургской тюрьме Вера Фигнер писала: «Волна возбуждения прошла среди нас: наверное, будет амнистия, быть может мы увидим свет. Тюремная администрация была уверенна, что Шлиссельбург опустеет. Не зная ничего о том, что происходит на свободе, произошла ли коронация или нет, и, видя, что никаких перемен у нас нет, мы с течением времени перестали чего-либо ждать».

Перемены в империи все-таки произошли, Вера Фигнер до этого дожила и увидела, как кончаются империи.